Грон. Трилогия - Роман Злотников

Минут через двадцать центор поднялся на ноги, вздохнул и, устало передвигая ноги, пошел туда, где горели костры его солдат.

А в шатре между тем шел совсем другой разговор.

— …я слышал твое дыхание. Ты пыталась его обольстить! И не смей отпираться, Эсмерея… — Молодой раб с пунцовыми от возмущения щеками сердито притопнул ногой.

Эсмерея растянула губы в легкой улыбке, в которой только очень внимательный взгляд мог бы разглядеть намек на пренебрежение, и нежно провела рукой по густым волосам стоящего перед ней юноши.

— Успокойся, милый, если ты будешь так кричать, наша с тобой сокровенная тайна скоро станет известна всем. И тогда нам обоим грозит смерть.

Юноша снова сердито топнул ногой, однако сбавил тон:

— Но я не могу видеть, как ты вертишь обнаженной грудью перед этим солдафоном.

Эсмерея поднялась с ложа, томно потянулась всем телом, гибким движением на мгновение прильнула к стоящему перед ней молодому человеку и легонько укусила его за ухо.

— Оставь, милый, ты же знаешь, прежде чем я смогу открыть наш с тобой секрет Хранителю, я должна завоевать достаточно прочное положение в Ордене. Потому что только Орден может защитить нас от преследования твоих могущественных родственников, а затем и вернуть тебя на трон. А для этого мне нужен этот грубый солдафон. Да и многие другие, которых нам еще предстоит встретить. Только вы, мужчины, можете увлечь людей своей смелостью, верой и мужеством, а у нас, женщин, в распоряжении один-единственный инструмент, и меня с детства учили владеть им в совершенстве. И я не имею права не оправдать доверия моих учителей. — С этими словами Эсмерея отстранилась и, присев на край ложа, зябко обхватила себя за плечи руками. — Неужели ошибка, которую я совершила, полюбив вас, принц, послужит причиной моей гибели, а все слова о любви и терпении, которые вы мне говорили, всего лишь низкая ложь? Юноша несколько мгновений молча стоял, переминаясь с ноги на ногу, потом протянул руку и, коснувшись ее плеча, покаянным тоном произнес:

— Прости меня… я знаю, чем ты рисковала, когда решила вопреки воле твоих… учителей вывезти меня из столицы. Но ты не представляешь, как мне больно видеть, как ты обнажаешься перед другими…

Изящная женская головка отклонилась назад, и он почувствовал на своей руке прикосновение ее шелковистой щечки.

— Милый, с тех пор как я узнала и полюбила тебя, это тоже стало для меня ненавистно, но вспомни, меня всю жизнь учили и дрессировали как шлюху…

— Не говори так!

— Перестань, ведь это же именно так, и я ДОЛЖНА оправдать доверие моих учителей. Иначе меня просто уничтожат. Пока я для них всего лишь инструмент, причем инструмент, УЖЕ вышедший из повиновения. Представь, как они будут реагировать, если я еще вдруг перестану пользоваться тем, чему они меня так долго учили. Поэтому я терплю. Потерпи и ты, милый. Когда-нибудь мы отомстим им за все.

На глазах юного раба блеснули слезы, и он обеими руками ухватил себя за ошейник.

— О, как мне ненавистен этот ошейник и как я мечтаю о том дне, когда смогу наконец сорвать его и вновь взять тебя под свою защиту. Клянусь, я сделаю так, что ты позабудешь обо всем этом… и никогда больше не вспомнишь!

В этот момент полог откинулся и в палатку, сгорбившись, вошла одна из старух-прислужниц. Эсмерея торопливо подалась назад, быстро провела ладонью по глазам, утирая навернувшиеся слезы, и сказала дрогнувшим голосом:

— Ты можешь идти, раб.

Юноша бросил на нее отчаянный взгляд, представляя, очевидно, какие бури бушуют в душе любимой и сколько всего ей приходится переносить из-за него, и поспешно, чтобы не дать волю слезам, выскочил из палатки. Старуха проводила его сумрачным взглядом, повернулась к госпоже, неподвижно сидящей на ложе спиной к выходу, и произнесла на языке траммов, одного из народов Великой пустыни:

— Зачем он тебе, госпожа? Он глуп, нетерпелив и доставляет много проблем.

Эсмерея повернулась к старухе, глядя на нее совершенно сухими глазами, растянула губы в лениво-пренебрежительной улыбке и ответила на том же языке:

— Оставь, он помогает мне постоянно находиться в тонусе. В конце концов, мне приходится быть довольно изобретательной, чтобы соблазнять самцов и заниматься с ними любовью на глазах того, кто уверен, что мое сердце принадлежит ему одному. Это бодрит и возбуждает. К тому же он забавен и сам по себе, а эти путешествия через Великую пустыню так скучны.

Старуха молча пожала плечами и, поставив на земляной пол принесенную чашу с розовым маслом, опустилась на колени и принялась осторожно втирать масло в изящные ступни госпожи. А Эсмерея откинулась на ложе и расслабилась. Что ж, прошел еще один день, который вновь подтвердил, что она может завладеть ЛЮБЫМ самцом. И от этого ее уверенность в том, что Измененный тоже не сможет устоять перед ней, еще больше окрепла. А это открывало перед ней такие перспективы, что захватывало дух. В конце концов, во всей Ооконе остался всего один Хранитель, и он уже стар. И что с того, что раньше сан Хранителя никогда не занимала женщина. Ведь раньше не было женщин, подобных ей. Но главное, она еще раз подтвердила самой себе — тот оазис навсегда остался в прошлом.

4

Последний звук боя часового колокола уже затих под сводами зала, когда Хранитель отстранился наконец от Ока и утер рукой выступивший пот. Его лицо все еще горело, а глаза кололо словно мелкими иголочками, но Око горело ярким, ровным светом. И это означало, что ритуал полностью удался. Хранитель немного полюбовался на возвышающееся над ним на высоком постаменте средоточие небывалой мощи и с усилием повел плечами. Ритуальное облачение немилосердно давило на плечи и терло шею.

И как только ушло возбуждение, охватывающее всякого, кто приводит в действие даже малую частичку силы Ока, Хранитель почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Поэтому он неуклюже привалился к каменному столику, установленному в трех шагах от Ока, и, взяв тонкое серебряное било, ударил им по пластинке алмазной слюды, вделанной в самую середину столика. Звук от удара промчался по искусно сделанному каналу, проходящему через сердцевину массивной ножки-колонны столика, нырнул в канал, проложенный под полом, и, наконец, через стенной канал ворвался в помещение, в котором, ожидая сигнала, возбужденно грыз ногти Младший Посвященный (зрелище было еще то, поскольку живого веса в этой могучей фигуре было под десять пудов). Звук ударил по его барабанным перепонкам, он вздрогнул всем телом, как будто его внезапно огрели плетью, вскочил на ноги и пулей вылетел из комнаты. Через десять секунд он уже был перед медленно раскрывающимися дверями чертога Ока.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});