Ветер военных лет - Глеб Бакланов

В тот момент, о котором я сейчас говорю, со мной не было никого из офицеров, кроме майора Мальченко.

Я спустился с дерева.

— Ну, что там происходит, товарищ генерал? — спросил начхим.

— Особенного ничего, — ответил я. — Но во взаимодействии полков надо бы кое-что уточнить. Если они своевременно не поддержат друг друга, будет плохо.

— Если я правильно понял вас, надо передать указания командирам полков.

— Верно. Хорошо бы кто-нибудь из офицеров связи объявился.

— Разрешите мне, товарищ генерал, — попросил Мальченко и, словно боясь, что я не пошлю его, быстро добавил: — Я бы заодно ящики с горючей смесью в полки подбросил. Уж там наверняка нехватка.

— Давайте, — решил я и, взяв его карту, начал делать на ней соответствующие пометки для командиров полков.

Пока я писал на широких полях карты нужные указания, майор Мальченко подогнал стоявшую в кустарнике машину, нагруженную ящиками с бутылками. За рулем сидел пожилой водитель, наверху — два бойца с перепачканными до черноты руками.

Мальченко сел в кабину рядом с водителем, машина медленно вползла на насыпь и двинулась по шоссе вправо. Я опять влез на дерево и смотрел вслед отъезжающим. Вдруг машина слегка подпрыгнула и начала падать на левый бок, в сторону водителя. Одновременно раздался взрыв.

Бойцы, сидевшие в кузове поверх ящиков, отлетели в сторону метров на пять. Бутылки с горючей смесью разбились, и вся машина мгновенно занялась жарким пламенем, высоко взметнувшимся в небо.

Оба солдата, вскочив на ноги, бесстрашно рванулись к машине и вытащили Мальченко. Он горел с ног до головы. Но все-таки бойцы справились с огнем. Все это происходило в считанные секунды, в бешеном, кинематографическом темпе.

Водителю удалось через дверцу вылезти из кабины. Охваченный пламенем, этот живой костер бросился прочь от машины, но, отбежав метров десять, упал, видимо потеряв сознание.

Когда, освободив Мальченко от обгоревших лохмотьев, ему начали оказывать первую помощь, он пришел в себя. Сначала показалось, что ничего страшного с ним не произошло: не было ни пузырей, ни ран, лишь все тело стало ровно-розового цвета. У самого майора было возбужденное состояние, серо-голубые глаза блестели, взгляд перебегал с предмета на предмет, он много говорил. Я помахал рукой вслед носилкам, на которых уносили в медсанбат нашего славного начхима.

Но на другой день мне сообщили, что майор Мальченко умер в медсанбате от ожогов…

За восемь дней упорных, непрерывных боев нам удалось отбросить противника на 2,5–3 километра и удержать важный в тактическом отношении узел дорог на шоссе Курск — Белгород. Враг потерял 3651 человека убитыми и ранеными, 71 танк, 12 бронемашин, 86 орудий, 64 пулемета и 21 миномет. 20 июля нас вызвали во второй эшелон корпуса, где дивизия стала готовиться к решительному контрнаступлению. Предстояло прорвать хорошо подготовленную и глубоко эшелонированную оборону врага на участке шириной в два с половиной километра на направлении главного удара 32-го гвардейского стрелкового корпуса. Ближайшая задача — овладеть Логом Степным и последующая — овладеть рубежом высота 211,2, высота 222,3 и к исходу дня выйти в район Доленина.

Мы проводили рекогносцировки со своего исходного положения, вели усиленную разведку расположения противника, планировали артиллерийское наступление и отрабатывали взаимодействие с авиацией и танками, в том числе и с соединениями 1-й танковой армии генерала М. Е. Катукова, которая должна была войти в полосу наступления нашего корпуса в первый день прорыва, с командирами полков и батальонов. Успели даже провести проигрыш нашего наступления со своих наблюдательных пунктов на местности и на картах.

В частях дивизии была проделана большая партийно-политическая работа, направленная на выполнение предстоящих задач.

И вот 3 августа, после мощной авиационной и артиллерийской подготовки, продолжавшейся два часа пятьдесят пять минут, началась Белгородско-Харьковская операция.

Полки первого эшелона дивизии при поддержке танков и самоходно-артиллерийских установок сравнительно быстро овладели первой, а затем и второй траншеями противника. Однако немцы предприняли при поддержке авиации ряд контратак, и наше продвижение почти приостановилось, В одиннадцать часов сорок минут нам на помощь пришли передовые части 1-й танковой армии, которые обогнали пехоту и стали стремительно продвигаться вперед.

Используя успех танкистов, наши гвардейцы, отразив контратаку усиленного танками батальона противника из урочища Сухой Верх, к шестнадцати часам вышли на рубеж высота 206,7, северо-западные скаты высоты 222,3. На этих высотах гитлеровцы оборудовали сильные опорные пункты. Продвижение танков и пехоты замедлилось. Тем не менее к исходу 3 августа дивизия овладела третьей позицией главной полосы обороны и приступила к прорыву второй полосы обороны врага.

Пришлось бросить в бой полк второго эшелона дивизии — 42-й. Это решило успех, и танкисты генерала Катукова снова ушли вперед. Мы развивали наступление, стараясь не отставать от танкистов. Это удалось, и к полуночи дивизия, несколько оторвавшись от своих соседей, продвинулась на 25–30 километров.

Штаб дивизии остановился в небольшой деревне уже поздней ночью. Все были возбуждены успехами первого дня наступления и радовались, что полностью выполнили поставленную задачу.

В четыре часа тридцать минут 4 августа снова ударила наша артиллерия и минометы, и гвардейцы продолжали прорыв второй полосы обороны противника.

Этим же ранним утром произошел эпизод, который мог бы стать последним в моей биографии, если бы не наш повар Михаил Коновалов.

Красноармеец Михаил Коновалов считался у нас поваром. Правда, поваром он до армии не был и готовил пищу, так сказать, по-любительски, как ее мог бы приготовить любой сообразительный и ловкий парень.

Признаюсь, я и в мирное время в вопросах питания не отличался особой притязательностью. На войне же кухня Коновалова удовлетворяла меня вполне. А еще больше нравились многие другие качества нашего повара: находчивость, смелость, решительность, мужество. Именно они и спасли нам жизнь. Это было так.

Около часа ночи мы оказались у околицы дымившейся деревушки. Усталые и измученные событиями трудного дня, остановились у первого же уцелевшего домика и рядом с ним увидели нашу тридцатьчетверку.

На шум подъехавших машин из темноты вышел танкист. Разглядев мои погоны, четко доложил:

— Гвардии старшина… (Фамилию я не помню.) Отказал двигатель. Стою с двадцати одного ноль-ноль. Ожидаю рассвета, чтобы отремонтироваться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});