Дневник кушетки - Викторьен Соссэ

О! Это была кавалерийская атака!

Потом, после безумств, они долго спали, обняв друг друга. Веселье их утомило. Они отдыхали в тиши, и только биение их сердец свидетельствовало, что они живы.

Наконец, к вечеру, до наступления сумерек, они проснулись. Люсьенна должна была уехать к себе в провинцию с завтрашним поездом. Она тотчас же подумала о своем отъезде и с горечью в голосе пробормотала:

– Как близок завтрашний день! Я тебя люблю!

– Я тебя тоже люблю, – сказал мой хозяин. – И я чувствую, что очень часто буду вспоминать о тебе. А потом я пойду на тебя посмотреть.

– Ах! Да, – сказала она. – Но у нас больше не будет… смотра!

– Милая!

– Потому что ты знаешь, – возразила она, – я его видела! Я присутствовала при прохождении войск; как туча прошли эскадроны, и батареи артиллерии прокатились со страшным грохотом! Я все видела, все!.. О! Я этим еще до сих пор взволнована…

Они приготовились для выхода к обеду. Домой вернулись ночью, не поздно. Вместе с тем мне показалось, что маленькой кузине посчастливилось побывать еще на одном смотре, может быть, даже на двух… Но я в этом не уверена. Если они ночью мало спали, то я со своей стороны спала, как сурок. Я была так утомлена! Волнения днем и ночью лишили меня рук и ног.

Кузина назавтра уехала. Что касается меня, то я никогда ее не забуду. А сохранит ли о ней воспоминания мой хозяин?

Глава четырнадцатая

Сундуки были отправлены. О! нас не берут в путешествие, мы – совсем другое! К нам обращаются, когда возвращаются; к нам обращаются, когда нуждаются; нас покидают без всякой жалости…

В квартире все как бы умерло. Окна закрыты, занавеси спущены.

Мы в ужасно неприятном положении. Оттуда, со двора, до нашего слуха не доносится ни звука. Весь дом превратился в необитаемую пустыню. Одни, опечаленные и подавленные, мы покрываемся пылью, которая Бог знает откуда берется и нам мало-помалу начинает казаться, что мы не более чем жалкие предметы, которые облачились в траурные платья.

Обнаженная постель издавала какой-то слабый запах духов, которыми были надушены тела последних женщин, любивших на ней; кресло под чехлом из красной материи, спало, как старый простофиля; маленький стульчик благочестиво, может быть, вспоминает о тех духовных песнях, к которым примешивался развратный тон; пуф – это сооружение для предварительных ласк, выпятился, как задний фронт солидной дамы, а я, далеко от моего обычного места, вспоминала мои приключения и старалась определить, какое оказалось бы наиболее забавным из них, если бы вдруг открылся такой удивительный конкурс; но каждое воспоминание имело свою смешную сторону, и я затруднилась сделать выбор. Я любила их всех!

Хозяйка пришла сегодня. Ее сопровождала дочь, взрослая особа лет двадцати. Последняя, осматривая гравюры, развешанные по стенам, перелистывая книги, валявшиеся тут и там, уселась за маленьким столиком, за которым было написано столько лживых объяснений в любви; она открыла ящик и рылась в нем с большим любопытством, читая забытые письма и заодно – кто знает – важные тайны.

В то время как она удовлетворяла свое гадкое чувство любопытства, ее мать как будто приводила комнату в порядок, однако, почему-то не тронула тех мест, куда нанесло много пыли.

…Вот уже восемь дней как наш хозяин покинул квартиру. Здесь несносная жара. Ничего нового. Все спит. Я тоже сплю. По временам я смотрю в окно (занавеси уже подняты) – не видно ли чего-нибудь интересного у наших соседей. У соседей все однообразно, кроме маленького «журавля» с третьего этажа, которая, чтобы убить время, играет на рояле по десяти часов в день противные упражнения, которые меня прямо-таки бесят. Она аккуратно, каждые два дня принимает у себя любовника, но я с трудом вижу этого господина; у него, видно, есть особые причины на то, чтобы так скрываться: это может быть женатый человек… может, это тип, преследуемый полицией. В этом сезоне так много воров!

…Привратник, у которого имеется ключ от нашей квартиры, вошел сегодня после полудня, чтобы пропустить стаканчик из старой бутылки, которую хозяин хранит с большим благоговением, удостаивая влагой из нее лишь тех, которые того достойны. Привратник опрокинул стаканчик так, как будто он тянул простую водку. В этих-то нет ничего артистического. Они даже не понимают всего того неприличия, которое совершают.

Выходя, он столкнулся на площадке с маленькой замухрышкой, которая исполняла всякого рода обязанности у одной особого рода косоглазой женщины. Он ее приветствовал. Она ему ответила. Они разговорились. Примира спрашивала о моем хозяине: он отвечал довольно охотно. Потом он предложил ей рюмочку коньяка. И вот они оба у них. Ясное дело, наш привратник был прелюбодеем чистейшей воды. Даже еще до того, как он опрокинул стаканчик коньяка, он обхватил ее своими руками и чмокнул ее одним из тех поцелуев, от которых несет табаком. Примира огрызнулась. Привратник ободрился, взял ее в охапку, внес ее в комнату и положил на матрац. Хотя я и была в восторге, что на долю кровати пришлась эта отвратительная работа, но не выражала своей радости, потому что и в моей жизни был случай, похожий на этот, при воспоминании о котором у меня начинается усиленное сердцебиение и о котором я стараюсь забыть.

Привратник для своих лет отличался замечательной быстротой при удовлетворении своей страсти. Я воздерживаюсь от описания деталей… Но эти жалкие людишки надеялись тотчас же снова начать, так как в распоряжении прислуги было полчаса.

…Во дворе стригли пуделя мадемуазель Дри. Этот пудель смышленая собака; он аккуратно лает в тот момент, когда соседи решают идти спать. Это прелестное маленькое животное, очень потешное, знающее несколько фокусов.

Парикмахер и парикмахерша, когда дошли до хвоста Миры, – так звалась собачка, ужасно рассорились, парикмахер, рассерженный медлительностью своей жены, ударил ее по лицу; та выпустила Миру, которая бросилась спасаться на улицу с неостриженным хвостом. Напрасно парикмахер и парикмахерша звали ее, желая водворить на прежнее место. Мира, боявшаяся этой операции, лаяла издали и благоразумно держалась от них на почтительном расстоянии.

Через полчаса парикмахер со своей женой вернулся во двор.

– Это было бы уже давно окончено, – сказала женщина, – если бы ты не дал мне пощечины…

– Молчи! – буркнул парикмахер. – Или я повторю снова.

– Это не та собака, – пробурчала его жена.

В ту же минуту послышались удары: бац! бац! и две руки грузно опустились с обеих сторон на уши несчастной супруги.

Женщина угомонилась; она не произнесла больше ни слова. Энергичные жесты лучше всяких слов свидетельствуют, что человек поистине царь животных и что женщина им покорена.