Сильные. Книга первая. Пленник железной горы - Генри Олди

— Ну, повеселил ты меня! Ох, повеселил!

Стою, слушаю. Злость кипит — хоть расширяйся, лезь в драку!

— Бери, парень. Бери меч, что хочешь бери.

Вытер кузнец слезы, махнул рукой:

— Упражняйся!

Мне только того и надо было. «Что хочешь бери»! Теперь про веревку отдельно спрашивать не нужно.

Поплутав по Кузне, я отыскал оружейную. Выбрал себе батас — такой же, как тот, первый. Ножны к нему. Моток прочной веревки. Еще веревки — петли для меча сделать, чтобы на спину вешать. Едой я раньше запасся. Ну как, можно идти на поиски?

Для начала я чуть-чуть поупражнялся с мечом. Слово надо держать. Я же сказал мастеру Кытаю, что буду упражняться? Вот, пожалуйста! А что брата пойду искать — так это мое дело! Семейное. Вернусь с братом — меч отдам, себе не оставлю.

Всё по-честному!

Вот, иду. Котомка за одним плечом, меч — за другим. Сопки в горы превратились. Уступы друг на друга громоздятся. Кусты можжевельника за камень из последних сил цепляются. В ветвях стылый ветер: фьють-фьють! Теплынь стояла, жарища, и вот — до костей пробирает! Фьють-фьють, насмешничает ветер. Что, Юрюн-боотур? Не передумал? Гляди, пропадешь!

— Не передумал!

Это я ветру, чтобы отвязался.

И взбираюсь по осыпи. Подъем не слишком крутой, но муторный, унылый. Бредешь, тащишься — вроде, вот она, вершина, рукой подать. Через десять шагов — подать, через двадцать — подать. Тридцать шагов, сто, тысяча… Острые камешки выворачиваются из-под ног, кувыркаются вниз по склону. Не кувыркнуться бы вслед за ними! Ветер злится, толкает в грудь. Небо сплошь затянули тучи. Крутится за ними небесный обод или нет? И солнца не видать…

Что это? Неужели вершина?!

Останавливаюсь, перевожу дух. По правую руку тускло блестит бескрайняя гладкая поверхность — до горизонта. Не такая уж она и гладкая… Волны ряби гуляют, накатывают, удаляются. Как по воде. Да ведь это и есть вода!

Море!

Я забыл, зачем я здесь. Впервые в жизни я видел море. Рассказов слышал — не счесть, но чтобы своими глазами… Да, холодное. Да, неприветливое. И всё равно завораживает. С берега в море вгрызаются острые клинья суши — когти звериной лапы. По левую руку громоздятся черно-серые скалы. Два пика подпёрли небо. Седловина перевала между ними отливает темным багрянцем, словно запекшаяся кровь. Багровый язык сполз в каменистую долину, лижет темный провал. Нет, иначе: Провал. Целый Провалище!

Здравствуй, спуск в Нижний мир, в Бездну Смерти.

Я обрадовался: вот, дошел.

2

Знал бы, не полез

Вблизи Бездна Смерти оказалась большущей: шагов триста в поперечнике. Землю вокруг нее покрывала глянцевая черно-багровая корка. Смола? Камень? На корке не росло ни былинки, ни даже завалящего мха. Я пнул краешек сапогом: твердая, упругая. Встал двумя ногами: держит, но прогибается. Присел, потрогал — если честно, с опаской.

Мало ли, что за пакость?

Ничего плохого не случилось. Корка и на ощупь напоминала застывшую смолу. На пальцах она оставляла бурые следы. Я понюхал испачканные пальцы. Волосы у меня под шапкой встали дыбом: запах был слабый, но узнаваемый. Кровь! Целая речка крови! Это ж из какого чудища ее столько вытекло? Кто эдакую громадину завалил?!

А вдруг тут дружки этой твари водятся?

Поток запекшейся крови низвергался с перевала и исчезал в Елю-Чёркёчёх, куда мне предстояло спуститься. На миг почудилось: это не скалы, а клыки. Кровь льется из исполинской пасти. Сейчас горное чудище ка-ак оживет!.. Да перед ним любой боотур — меньше мухи! Ничего, конечно, не ожило. Скалы, перевал. Дыра в Нижний мир. Ну, кровь… Она, небось, тыщу лет назад застыла. Есть тут чудища, нет, а внизу — мой брат.

Надо лезть.

Я подобрался к краю — не поскользнуться бы! — и заглянул вниз. Черная кровь потеками застыла на стенах, но покрывала их не целиком. Ага, левее крови почти нет. Уступы ноздреватого бурого камня напомнили мне исполинские ступени. Вблизи они оказались высотой в мой рост каждая. Шли ступени вкривь и вкось, но главное, были не скользкие, в отличие от гадкой корки. Ха! У нас на Небе я и не по таким скалам лазил. Ничего, живой.

Вперед! В смысле, вниз.

Вперед, в смысле, вниз, я старался не смотреть. Когда перед глазами один камень — шершавый, надежный — оно и не страшно. Ну, почти. Ногу сюда, руку туда. Ухватиться, сползти на животе, нащупать ступней опору… Пока обходимся без веревки. Лезем себе и лезем. Спускаемся. Пальцы в трещину, ногу на уступ. Медленно разгибаем руки, шарим второй ногой по стене. Выемка. Переносим вес, шарим третьей, то есть освободившейся ногой…

Я и не заметил, как стемнело. Пальцы свои вижу, а дальше — сплошная мгла. Бросил взгляд вверх: облака плывут. В небе. Далеко-далеко. Небо маленькое, с овчинку. Глубоко же я спустился! Сколько еще осталось? Можно и вниз посмотреть: все равно темно, ничего не видно.

Я посмотрел.

А оно оказалось совсем и не темно!

Вокруг меня — мрак, вверху — синий кружок небес. А внизу горит, вздрагивает, дышит. Точь-в-точь кузнечный горн. Не хватало мне дважды в горне побывать! То-то радость голодным адьяраям: еда сама сверху спускается, сама по дороге поджаривается…

Жа̀ра вроде нет. Гарью не тянет.

Ладно, лезем дальше.

Вскоре мрак поредел. На стенах проступили бледные пятна. Свет от них шел гадкий, призрачный, холодный. В одно пятно я сунулся носом. Колупнул пальцем: лишайник? Точно, лишайник. Никогда не думал, что он в темноте светится. Или тут, под землей, лишайник особенный? Заколдованный? На пальце гасли крошки-светлячки. Чуть поодаль мерцали болотной прозеленью грибы-поганки. Небось, ядовитые — страсть! А растут, красавицы, удачно. Славный карнизик, пригодится.

Ухватился я, перенес вес.

— Кэр-буу!

С громким хрустом опора исчезла. Тело сделалось легче пуха, лицо обдало ветром. Лечу. Я — лечу! То есть, падаю. Даже испугаться толком не успел. Хотел за что-нибудь уцепиться — куда там! Пальцы царапали шершавый камень: раз, другой, третий. И тут меня ка-ак приложило! Грохот, треск, дух вон, из глаз — искры. Думаете, мне дали отдохнуть? Прийти в чувство? Нет, лечу по новой: хватаюсь за что ни попадя, все пальцы ободрал.

Хлоп! — прилетел.

Лежу, боюсь шевельнуться. Я же вдрызг переломанный! Только двинусь, оно и заболит до смерти. Пальцы саднят. Локоть ноет. И плечо. На лбу шишка вспухла. Здоровенная! Лежу, боюсь. Дышу, боюсь. Ворочаюсь, боюсь. Не болит. Не болит. Ну ни капельки.

Неужто цел?!

Я застонал для порядку и сел. На широком козырьке вокруг меня валялись обломки — свежие. Пыль столбом, на зубах крошка хрустит. Видать, я какой-то уступчик снес, когда меня приложило. Хрупкие у вас скалы, в вашей Бездне Смерти! Мы покрепче будем. Запрокинув голову, я переждал внезапный приступ тошноты. Все-таки сильно башкой стукнулся, да. Хотелось увидеть тот уступ, что я отломал в падении, но он то ли слишком высоко был, то ли я его разрушил подчистую. На стене борозды остались: глубокие, как морщины старика. От пальцев, что ли? Падал кто-то, цеплялся, камень выкрошил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});