Zeitgeist - Брюс Стерлинг

— Но Гонка Уц — моя вторая жена! Великая артистка! А девчонки «Большой Семерки» просто притворщицы. Ты сам это признавал.

— Признавал и признаю. Мы оба это знаем. Но девушка — это девушка, Мехметкик. Сам понимаешь: демократия, права человека, Хельсинкская конвенция и прочая чушь. В данном случае придется все это уважать.

Озбей упрямо молчал.

— У меня к этому сентиментальная приверженность. Иначе я не буду знать покоя.

— Ты пытаешься загнать меня в ловушку, — изрек наконец Озбей. — Хочешь, чтобы я связал судьбу этих дур с великим сияющим будущим Гонки Уц. Но твои девчонки — это пустое место, просто приманка, чтобы сбывать шлепанцы. А Гонка — великая артистка, душа народа.

— Получается, ты сам признаешь, что не годишься для этого проекта, — подытожил Старлиц.

— Я этого не говорил! — сердито вскинулся Озбей.

— Всего две минуты назад ты разглагольствовал о своем великом современном оружии. И что же я слышу теперь? Что вместо применения его по всем правилам и изучения техники безопасности ты собираешься сломать его и бросить ржаветь посреди дороги, совсем как дешевый разбойник из гор Курдистана!

Озбей изобразил улыбку.

— Ты пытаешься вывести меня из себя.

— Чего я, собственно, от тебя требую? Только того, что делал бы сам. Пока их менеджером оставался я, им ничего не угрожало. Если ты доверишь моим заботам свою Гонку, то тебе будет не о чем беспокоиться.

— Ты не смеешь касаться Гонки Уц. Ни ее туфельки, ни края ее юбки!

— Для начинающего ты делаешь большой прогресс, Озбей. Но тебе еще надо разобраться, кто ты такой. — Старлиц вздохнул. — Либо ты сообразительный вкрадчивый хитрец, каким тебе хочется быть, либо просто дешевый и грязный тайный агент.

Тут по замусоренному полу зала к ним вприпрыжку бросилась Зета. Из-под модной глянцевой шляпки торчали во все стороны пластмассовые заколки и разноцветные резинки в стиле «Большой Семерки», на нос она нацепила огромные пластмассовые солнечные очки, на себя — безразмерный пуловер с рекламой турецких гастролей. На ее тощем запястье болталась желтая пляжная сумочка, набитая бальзамами для губ, гелями для волос и спреями для ног — все в стиле «Большой Семерки». Под мышкой она сжимала желанную «гастрольную модель» — целый автобус с семью куколками и водителем, заправляющийся у бензоколонки. Она успела надеть три экземпляра тайваньских «спортивных часов» и съедобное ожерелье и на бегу тянула из пластмассовой бутылки ядовито-желтый «энергетический напиток», якобы сделанный по любимому рецепту семи исполнительниц.

Озбей уставился на нее.

— Ты прав, — отчеканил он, переводя взгляд на Старлица. — Они гостьи, я хозяин. Это дело чести. Их жизнь для меня такая же ценность, как жизнь Гонки.

— Это все, чего я хотел, — с облегчением сказал Старлиц. — Теперь ты говоришь как мужчина.

Он протянул Озбею руку, тот с сомнением ответил на рукопожатие.

— Когда ждать тебя назад? — спросил Озбей.

— Не ждите меня.

— Ты не вернешься? — воскликнул Озбей, просияв.

— Дело не в этом, — сказал Старлиц со вздохом. — Просто меня бесполезно ждать.

Он взял Зету за плечо и повел к выходу. Зета брела безропотно.

— Он страшный, — сказала она немного погодя. Старлиц пробормотал что-то невразумительное,

глядя сквозь пыльное стекло на желтое от засухи летное поле. Самолет разбегался на взлетной полосе, унося плоды его трехлетних усилий. Старлиц дождался, пока он взлетит, и проводил взглядом две темные дымные полосы в небе.

— Он страшный, папа, — повторила Зета. — Он ненастоящий, он смотрел сквозь меня. Он не знает, кто я. — Она поразмыслила и закончила: — Надеюсь, ты не сошел с ума.

— Все в порядке, Зета. Тебе ничего не угрожает.

— Турция могла бы быть забавной, если бы не все эти страшные люди.

Старлиц отвернулся от окна.

— Забудь про Турцию, детка. Совсем скоро мы с тобой улетим в Мексику.

Гладкий лобик Зеты прорезали задумчивые складки.

— Они ведь тоже поддельные, правда, папа? Я про девушек из «Большой Семерки». Ты ведь сам их создал? Они ненастоящие. — Старлиц смолчал. — Обе мамы терпеть не могут «Большую Семерку». Я знаю, что это подделки. Ну и что, мне они все равно нравятся. Видеоигры мне тоже нравятся, а ведь они ненастоящие. Или игра «Месть Джона Уэбстера», тоже выдуманная.

Старлиц остановился как вкопанный.

— Тебе нравятся пьесы про месть у Джона Уэбстера? [25]

— Да. Мои любимые — это «Герцогиня Амальфи» и «Белый дьявол».

— Я все время забываю, что ты училась в американской школе.

Вертя головой, Зета заметила в глубине пустого гулкого зала Гонку Уц.

— А она кто?

— Эта, как ни странно, настоящая.

— Настоящая! Откуда она тут взялась?

— Она звезда, — объяснил Старлиц. — Настоящая восходящая звезда, о которой миру еще суждено узнать.

— До чего красивая! — Зета вытаращила глаза, но дешевые пластмассовые очки это скрывали. — Что мне делать, папа? Звезда все-таки…

— Пойди попроси у нее автограф.

— Не пойду! — внезапно застеснялась Зета.

— Иди! В этом весь смысл звездной жизни.

В безопасном отдалении Старлиц наблюдал, как его дочь приближается к Гонке Уц. Она храбро проникла в периметр, охраняемый толстошеими телохранителями Озбея, и потребовала внимания артистки. Той пришлось опустить блокнот, вынуть наушники, снять дорогие солнечные очки. Она одарила Зету лучезарной улыбкой, от которой любой мужчина превратился бы в жаркий костер.

Зета прибежала и продемонстрировала свой трофей.

— Гляди, она расписалась у меня на руке! Она такая милая! Это какая-то тайная формула! — Зета недоуменно разглядывала длинную строку турецких слов. — Интересно, что это значит?

— Лучше смыть это перед отъездом, — сказал Старлиц.

Старлиц и Зета разбудили таксиста, дремавшего на солнышке перед терминалом, и велели отвезти их в «Ме-ридиен». Очнувшийся от спячки отель успел расцвести.

Перед фасадом вырос частокол флагштоков, на которых затрепетали подхваченные ветром с моря флаги всех развитых стран Европы. Старый неоновый указатель был удален, и теперь в траве лежал, ожидая водружения, новый, в четыре раза крупнее. На крыше отеля появилась новая эмблема и поросль ультрасовременных антенн. Под козырьком как по волшебству выстроились лимузины с номерными знаками Стамбула, Анкары и Аданы. Внутри, перед стойкой регистрации, вытянулась очередь.

— Я проголодалась! — объявила Зета. — Мне жарко, я вспотела.

— Сними шляпу и пуловер, — сказал Старлиц. — Можешь переодеться в моем номере.

Они вошли в лифт. Даже музыка, звучащая в отеле, стала другой: ностальгические британские мелодии шестидесятых годов сменились голосами турецких поп-див Сибель Кан, Эбру Гюндеш, Гюлии Авсар. Зета отбивала такт пластмассовым пляжным шлепанцем в вездесущем стиле «Большой Семерки» и ухала себе под нос.

Старлиц попытался открыть дверь номера, но электронный ключ не подошел. Зато роль ключа сыграла карточка «Американ Экспресс». На кровати не оказалось постельного белья. Ваны след простыл.

— Черт! — выругался Старлиц. — Надо найти твою мамашу.

— Зачем?

— У нее вся твоя одежда и документы.

— Но у меня нет никакого багажа! Мамаша номер один продала в Будапеште все наши вещи.

— Я обратил внимание, что она не расстается с большой гватемальской сумкой.

Зета наморщила носик, подошла к телефону и сняла его с тумбочки. Аппарат был старомодный и громоздкий «Эриксон». К его днищу оказался прилеплен американский паспорт, складная зубная щетка, три пластыря, несколько заколок для волос.

— Она всегда так прячет разные штуки, — объяснила Зета. — Ключи, номера пейджера и так далее.

Старлиц изучил потрепанный паспорт дочери. На фотографии улыбающейся девчонки с косичками он задержался.

— Не очень-то похоже.

— Я никогда не похожа на свои фотографии. Перелистав странички с печатями, Старлиц сказал:

— Кажется, тут неверно указаны твои имена. И отметки о пребывании на Кипре нет. И даже в Венгрии…

— Что это значит?

Старлиц молча пожал плечами. В дверь вежливо постучались. Гостем оказался Виктор Билибин.

— Привет, Вик! — пропела Зета. Виктор покосился на нее.

— Забавная одежка! — сказал он по-английски.

— Как ты сюда попал? — обратился к нему Старлиц по-английски.

— Наши агенты наблюдают за казино. Тут кипит жизнь. Они увидели, как приехали вы с девочкой.

— А ее матушку они случайно не заметили?

— Уродливая старуха — ее мать? — Виктор удивленно покачал головой. — Нет, ее я нигде не видел. Наверное, она уехала из Гирны.

— Хватит болтать по-русски! — прикрикнула на них Зета.

— Узнаю Вану, — пробормотал Старлиц. — Она не из тех женщин, которых где положишь, там и возьмешь.

— Ради тебя мы переходим на английский, — галантно обратился Виктор к Зете. — Ты готова к новому полету? Мой дядя ждет. Он готов увезти тебя с Кипра.