К неведомым берегам - Георгий Чиж

— Конечно, поплакала. Но я ей объяснил, что если этого не сделать, то все пойдет за долги и всех нас ожидает нищета, и еще, мол, письмо является свидетельством заботы отца о них, детях…

* * *

Получивши копию письма Шелихова государыне, датированного тридцатым июня 1795 года, то есть в начале болезни, Резанов отшвырнул в сторону начатую было книгу и задумался. Прав его жены, его самого и детей покойного письмо не затрагивало, но показалось ему подозрительным. Странным казалось, что Григорий Иванович на первой же неделе болезни утратил веру в себя, в свое крепкое здоровье, и не менее удивительным было проявление трогательной заботы о жене, к которой со времени охотской истории он относился с некоторым недоверием. Покойный сам предупреждал его, Резанова, о том, что жена, которую он продолжал любить, очень легкомысленна и что, несмотря на ее интерес к делам и знание их, он вполне доверить их ей не рискнул бы. Впоследствии же Григорий Иванович шутя не раз говорил: «Умирать буду, единственным опекуном назначу тебя…»

— Аня! — позвал Николай Петрович жену. — Прочитай, подумай и скажи…

Конфузясь, Анна Григорьевна повторила те же сомнения: «Умру, — не раз говорил мне отец, выдавая замуж, — дело поведет твой Николай Петрович».

Резанов давно уже держал в своих руках нити всех начатых Шелиховым дел: снаряжение двойной экспедиции по Ледовитому морю, от устья Лены и навстречу ей, от Берингова пролива. Изучение американского берега, налаживание новых торговых связей. Заселение Курильских островов. Исследование побережья Азии до самого устья Амура, Сахалина. В связи с этим предстояли поиски места для порта и верфи вместо Охотска. Строительство дороги до Уды. И возможная постройка там порта для ближайшей связи с Японией, Китаем, Кореей, Индией, Филиппинскими островами. Далее стояла разведка к югу по американскому берегу, установление связи с испанскими колониями и с туземцами… Особое внимание Шелихова, а теперь Резанова привлекала возобновленная кяхтинская торговля.

Но самое главное, на что Шелихов обращал внимание Николая Петровича, заключалось в том, чтобы добиваться исключительного права на производство промыслов на всех занятых им до сих пор территориях. В вопросе о монополии, как известно, Екатерина оставалась непреклонной, хотя пугала ее, собственно, не монополия, а возможность навлечь на себя еще одну войну из-за необходимости защищать восточные владения России. «Пусть пока промыслы существуют как купеческие предприятия и защищают себя сами», — решила она еще при жизни Шелихова.

Шелиховскому предприятию угрожали серьезные конфликты с иркутянами, длительная борьба… Резанов, вращаясь в среде деятелей правительствующего сената и высших административных учреждений, зорко следил за развертывающимся конфликтом. У него было то преимущество, что он, как стоящий в стороне, мог делать представления непосредственно в правительственные органы и доказывать, насколько важным для государства было бы превращение разрозненных тихоокеанских промышленников в единое мощное объединение.

Так понимало дело и правительство Екатерины в лице коммерц-коллегии. Однако царица опасалась осложнений со стороны вооруженной до зубов Англии, на глазах которой уходили из рук облюбованные ею колониальные территории в Америке… Екатерине приходилось действовать особенно осторожно.

Учитывая все это, Резанов решил пока не предпринимать ничего существенного, выжидать и закреплять тем временем свое служебное положение и связи. В частности, он сблизился с некоторыми лицами из окружения Павла Петровича, указанными ему покойным Шелиховым.

Как и следовало ожидать, иркутское купечество не дремало, и поэтому уже через год после смерти Шелихова со стороны казенной палаты поступило требование: «Для защиты интересов казны создать законный опекунский совет над наследством Григория Шелихова».

— Вот видишь, Наташа, — торжествовал Василий, — как письмо-то Гриши к матушке Екатерине пригодилось… Понадобится и твое письмо-слезница Платону Александровичу Зубову.

Дело, пущенное опытной рукой Василия, пошло сразу ходко, было доложено императрице и высочайше одобрено. Единственным опекуном над всем имуществом покойного Екатерина утвердила вдову Шелихова.

Появление в Иркутске слухов о таинственном завещании Григория Шелихова вызвало шумное волнение среди компаньонов. Высказывались угрозы «сосчитаться» и «показать»… Особенно хорохорились Голиков и Мыльников, имевшие какую-то «руку» в самом Петербурге. Известие о решении государыни вызвало среди них растерянность.

— Что же ты проморгал, тетеря? — упрекали Василия компаньоны. — Так, чего доброго, вылетим в трубу…

— А что я мог сделать? — притворно оправдывался Василий. — Вдова сама устроила все через Резанова, тайно от меня.

Со смертью Екатерины карты неожиданно спутались: начала действовать «рука» Голикова и Мыльникова… Резанов, рассчитывавший на расположение Павла, узнал, что к царю докатился какой-то донос и что положение дела Шелиховых стало опасным.

Донос шел из синода. Смысл его заключался в том, что на шелиховских предприятиях обижают-де православную церковь и она влачит на островах жалкое существование, не имеет возможности не только распространять христианство, но даже совершать богослужения; что монахов заставляют заниматься охотой на пушного зверя или морят голодом.

— Немедленно прекратить этот позор! — кипел от негодования Павел. Подать сюда обманщиков! Я им покажу!..

Встревоженный Резанов поторопился к графу Палену, своему другу и покровителю.

О решении императора уничтожить начинания Шелихова, а одновременно и об ослепительном возвышении Лопухиных стало известно в Иркутске. Имя светлейшего князя и его дочери, ныне кавалерственной дамы и фрейлины, занявшей апартаменты при дворе, которая, как говорили шепотом, может безнаказанно драть уши коронованному поклоннику, не сходило с уст шайки Мыльникова. Он устроил у себя собрание единомышленников и объявил самостоятельное дело на островах открытым. Смущала, правда, несколько неясная позиция Голикова, который под разными предлогами не вынимал своего вклада из дела Шелихова, а от Мыльникова добивался особых привилегий. С ним приходилось считаться, так как будущий взнос его равнялся большей половине всего капитала нового предприятия. Мыльников, впрочем, рискнул дать к подписи участникам проект устава и начать операции до его утверждения… Да с такой, как у него, поддержкой можно ли сомневаться в утверждении?

«Я ему скажу», «я заставлю Лопухина», «я настрочу Анне Петровне»… так и сыпалось из уст захмелевшего, надутого спесью и сиявшего от удачи Мыльникова. Но положение у него было далеко не блестящим. Не входящие в его компанию купцы, отпустившие ему в кредит товары для снаряжения корабля, могли не сегодня-завтра потребовать денег. А чем платить, когда все паевые истрачены?