Абрикосовый мальчик - Людмила Леонидова

Он открыл глаза и улыбнулся, наконец-то узнав ее.

– Вы Клава? – спросил он.

– Да.

Он благодарно поцеловал ей ладошку. И все, что до этого она говорила его дочери, забылось. Забылось в одно мгновение. Что ей не нужна плотская любовь, что достаточно просто сидеть рядом и слушать стук сердца.

Стук сердца.

Она прижалась губами к его груди и обняла так, как можно обнять только очень любимого человека. Сильно-сильно, наделяя его своей энергией, передавая затаенные в годы ожидания чувства. Ей хотелось, чтобы он догадался, понял и ощутил то же. И он понял. Он обнял ее в ответ, и сотни ангелов подхватили их вместе и понесли. Они неслись туда, где не было никого, ни-ко-го. Только они вдвоем!

Мужчина обнимал юную девочку, чистую, с гладкой упругой кожей, с ямочками на руках, со счастливой и безмятежной улыбкой на пухлых губках. Обнимал бережно и нежно, отдавая ей всего себя, освобождая свою душу от разочарований неудавшейся любви.

И она в ответ ласкала его тело, так давно не ласканное никем, ласкала так страстно, так влюбленно, что он, даже сам не подозревавший в себе столько мужской силы, не мог остановиться. Они улетали далеко-далеко, откуда не хотелось возвращаться.

Там, где они побывали, было светло и чисто, там была только их любовь.

Обессиленные, они лежали рядом, и он гладил ее юное, никем до него не тронутое тело, до краев переполненное счастьем и частичками его самого.

– Девочка... – Его голос дрогнул, когда рука, скользнув между ее бедер, вынырнула с капельками алой крови. – Ты... ты... – На минуту замолчал. – Этим можно пожертвовать только ради очень-очень большой любви. – И нашел наконец нужные слова.

Она заплакала и, глотая слезы счастья, с силой выдохнула признание:

– Я люблю вас давным-давно, так сильно, что вы даже не можете себе представить, и хочу родить от вас ребенка.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Клавочка была весела, как никогда. Она летала по дому Царевых, словно на крыльях. Ей хотелось петь, играть на пианино, ей хотелось кричать и поделиться своим счастьем со всем миром. А нужно было совсем наоборот – молчать, хранить тайну, не выдать любимого. После той необыкновенной ночи Арсений – так он просил себя называть, но Клавочка все равно, даже в постели, обращалась к нему на вы – мучился чувством вины. И не потому, что он изменял хоть и не безгрешной, но жене, а из-за самой Клавочки. Так он говорил ей.

– У тебя все впереди, ты умная, способная и очень чувственная девочка. Я не нужен тебе.

Клава смотрела на него такими глазами, что он не мог выдержать.

– Ты придумала меня. Поверь, я совсем не такой. И я не могу оставить семью...

– Я не прошу. – Она закрывала ладошками его губы. – Мне не надо, только бы вы были рядом.

– Я не могу остаться с тобой совсем по другой причине, чем ты думаешь. Мне не простят. Ты ровесница моей дочери. У меня рухнет жизнь. Мне не дадут заниматься наукой, даже если Люба согласится на развод. Меня выгонят отовсюду. Ты будешь сама презирать меня.

– Молчите, молчите. – Клавочка сворачивалась калачиком возле любимого и смеялась счастливым смехом – в те редкие минуты счастья, когда они оставались одни.

Увлеченная собой, прима ничего не замечала. Домработница старалась изо всех сил трудиться в их доме, не помышляя о будущем.

В доме все шло своим чередом. Татьяна продолжала любить художника, Дана – бегать за своим парнем, доверяя Клавочке интимные тайны, о которых сама Клавочка теперь уже знала гораздо больше, чем ее юная подруга. Опыт сексуальной жизни взрослого мужчины передался ей сразу, с первой ночи. Потому что так чувствовать и любить больше не мог никто.

Роман, расправив плечи перед скоропалительной свадьбой, стал чувствовать себя более взрослым и внимательно приглядывался к молоденькой прислуге. Его будущая невеста ждала ребенка, и, ощущая себя полноценным мужчиной, однажды ночью он заявился в комнату к Клаве.

Он был немного навеселе.

– Ты что, пьяный? – совсем не испугавшись, спросила Клавочка.

– Ну, выпил, – чуть пошатнувшись, признался он.

– Для храбрости? – улыбнулась девушка.

Он протянул руку к ее груди.

В последнее время тело девушки будто бы налилось соками. Превратившись в желанную женщину, она словно подготовилась к следующему этапу, которого жаждала и ждала с нетерпением. Она мечтала о ребенке.

Арсений осторожничал.

– Зачем тебе ребенок? Он свяжет тебя по рукам и ногам. Ты не сможешь выйти замуж.

– Глупенький, – целуя волосы любимого, шептала она, – я никогда, никогда не выйду ни за кого. – Пользуясь своей женской силой и его мужской слабостью, она до конца не отпускала его. – Хочу тебя, – стонали ее губы, – пожалуйста, не уходи. Ну что тебе стоит?

– Ну что тебе стоит? – вдруг повторил ее слова безусый юнец Роман. – Пусти меня к себе.

Он шмыгнул под одеяло к девушке.

– Я мужик хоть куда, – борясь с ней в постели, шептал он. – Попробуй, тебе понравится. Пользуйся, пока есть. Ведь я скоро уезжаю с женой в Париж. Ты слышала, дура, в Париж! – Он схватил руку девушки и провел ею у себя в паху.

– Перестань сейчас же! – громко вскрикнула Клава и, оттолкнув юношу, выскочила из постели.

– Что там у тебя происходит? – вдруг раздался стук в дверь и голос Любови Михайловны.

– Ничего, – испугалась Любочка.

– Как ничего? Я же слышала. Ты одна?

Роман собрался отозваться, но Клава с силой зажала ему рот.

– Что-то приснилось! – пришлось обмануть хозяйку девушке.

Та ушла, бормоча себе под нос о нравах сегодняшней молодежи.

– Вот ты и попалась, – зашептал обрадованный Роман и рывком содрал с Клавочки рубашку.

Красные соски, словно две клубничинки, зазывно блестели в свете настольной лампы. Пьяный юноша, потеряв голову, с силой зажал Клаву. Она вскрикнула и ударила его ногой в пах.

Дверь ее комнатки резко распахнулась, на пороге стоял Арсений. Увидев разорванную сорочку девушки и корчившегося от боли сына, он сразу все понял и вышвырнул сына за ухо, словно щенка, вон из комнаты.

– Я так и знала, что этим кончится, – обиженная поступком мужа, причитала за завтраком Любовь Михайловна, – вечно она распустит свои... – Балерина изящными длинными пальцами показала величину Клавочкиного бюста. – Конечно, мальчику хочется. Такие любого соблазнят.

Клава к завтраку не вышла.

– Мам, – возмущалась Дана, – у него же скоро свадьба, невеста беременная, пусть себе ее трахает.

– Какой стыд, что за слова!

– А лезть к девушке не стыд?

– С нее не убудет, – поддержав мать, холодно произнесла Татьяна.

– Вы не знаете, у нее есть любимый, она никого, никого, слышите, кроме него, к себе не подпустит. И потом, – Дана посмотрела на дверь, за которой скрывалась Клава, – мне кажется, она беременна.

Глава семьи замер.

– Ты его знаешь?

– Нет, – честно замотала головой младшая дочь. – Но я хорошо знаю Клаву, она очень, очень благородный человек.

– А я – женщин, – с презрением дернула плечиком балерина. – Беременна, небеременна – какая разница?

Тяжело поднявшись, академик вышел из-за стола и, хлопнув дверью, заперся у себя в кабинете.

– Что это с ним? – удивилась Татьяна.

– Расстроился, – махнула рукой Любовь Михайловна.

– Из-за кого? – спросила Дана. – Из-за Клавы?

– Из-за Ромки, – уверила Татьяна.

– Ах, девочки, мужская душа – потемки! – не желая обременять себя ненужным, бросила Любовь Михайловна. – Пройдет!

Арсений Антонович в кабинете обхватил руками голову. Ему вспомнилась молодость, полненькая, влюбленная в него Машка Кюри, которую так ему напоминала Клавочка, и воздушная звезда балета Любочка, ворвавшаяся в его жизнь, но так и не сумевшая разделить ее с ним.

«Да, мужская душа так и останется для нее загадкой», – подумал он о жене.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

– Лука, для меня мужская душа всегда была загадкой, – прощебетала Любовь Михайловна. – Вот и сейчас не могу догадаться, почему вы так ко мне благоволите.

Фишки, много фишек высокими пирамидками выстроились возле нее на зеленом игровом поле рулетки.

– Что вы, прекрасная дама! Моя душа открыта, она нараспашку перед вами. Вы для меня образ Богемы. Я обожаю театр, помню, как вам рукоплескали все сцены мира. Не правда ли?

– Да, Лука Серафимович, правда, но это было так давно. Еще был жив мой муж. Сейчас я старая больная женщина.

– Не кокетничайте, вы еще фору можете дать любой молодой! Смотрите, как горят ваши глаза.

– Это я столько выиграла?! – Любовь Михайловна махнула головой на фишки. – Как это выглядит в денежном выражении?

Балерина, никогда не увлекавшаяся азартными играми, и вправду понятия не имела, что могли означать круглые пластиковые кружочки, волею случая доставшиеся ей.

– Вы разорили казино, мадам, – шутливым тоном произнес ее новый друг. – Думаю, вам пора домой. Я провожу вас.

– Я бы сыграла еще, но раз вы, мой добрый наставник, считаете, достаточно, я повинуюсь и ухожу. Только провожать меня не надо, я вызову такси или меня подвезет Дениска. Кстати, где он?