Anthro-Vision - Gillian Tett

начале ХХI века, устроившись на работу в бэк-офис Bankers Trust.

Поэтому я импровизировал. Всякий раз, когда я брал интервью у финансистов для написания колонки Lex, я добавлял несколько неструктурированных, открытых вопросов; я старался слушать, что люди говорят - и о чем они не говорят. В некоторых случаях я использовал стратегию, которую когда-то применял в таджикской деревне: Я давал кому-нибудь чистый лист бумаги и карандаш и просил нарисовать, как различные части его мира сочетаются друг с другом. В Оби-Сафеде я использовал эту технику, чтобы понять родственные связи и то, как эти семейные модели влияют на физическое расположение домов в долине. В городских ресторанах я попросил финансистов нарисовать в своем блокноте рисунки, показывающие, как различные части финансовых рынков сочетаются друг с другом и каковы их относительные размеры.

Инсайдерам было удивительно трудно составить эту "карту" всех финансовых потоков, формирующих Сити. Они могли видеть отдельные фрагменты этой картины. Например, имелись прекрасные данные о листингах акций. Но никто из тех, кто работал в частных банках или государственных учреждениях, не мог предложить простой и понятный "путеводитель идиота", показывающий, как все эти потоки взаимодействуют между собой. Это казалось странным, если учесть, что финансисты, казалось, были одержимы желанием все измерить. А может быть, и нет: как впервые отметил Малиновский в книге "Аргонавты западной части Тихого океана", инсайдерам всегда трудно увидеть всеобъемлющую "карту" своего мира.

Я также заметил, что если можно нарисовать какую-либо картину, показывающую относительные размеры финансовых потоков и деятельности, то это не обязательно отражает объем разговоров о них. Если говорить более конкретно, то такие издания, как Financial Times, много писали о рынках акций. Но о корпоративных облигациях писали меньше, а о деривативах - почти ничего, хотя банкиры постоянно твердили мне, что мир корпоративных кредитов и деривативов велик, прибылен и расширяется. Риторический накал и реальные действия разошлись. И опять же, с точки зрения антрополога, эта закономерность не так уж удивительна: в любом обществе существует расхождение между тем, что люди говорят, что они делают, и тем, что они делают на самом деле. В Таджикистане жители деревни много времени уделяли разговорам о свадьбе, но не говорили о других сферах своей жизни, которые занимали столько же времени, например, о работе в совхозе. Хотя это несоответствие не было удивительным, оно имело практическое значение для меня как журналиста. "Финансовая система похожа на айсберг!" - говорил я коллегам. говорил я коллегам. Небольшая часть - рынки акций - была заметна в том смысле, что ее навязчиво освещали СМИ. Более крупная часть - производные инструменты и кредиты - была в значительной степени погружена в воду. Это создавало возможность для сенсаций, или я так надеялся.

После того как я отправил редактору FT свою официальную записку о будущем колонки Lex, я написал вторую записку под названием "Финансовый айсберг". В ней я утверждал, что FT должна уделять больше внимания "подводным" частям финансового мира, таким как кредиты и деривативы. Поскольку освещение фондовых рынков было настолько широко распространено, что стало почти товарным, я решил, что логичнее писать о теме, которую никто не освещает. Поначалу ничего не получалось. Затем произошли кадровые перестановки, меня перевели из Lex и предложили возглавить группу рынков капитала. "Там ты сможешь заниматься айсбергами!" - сказал мне редактор. Я не был в восторге. Команда Lex имела высокий статус в экосистеме FT. Так же, как и команда экономистов: она располагалась в роскошном кабинете рядом с редактором, откуда открывался прекрасный вид на Темзу и собор Святого Павла. По сравнению с ними группа рынков капитала казалась сонной и низкостатусной. Истории, которые она готовила, как правило, попадали на задворки газеты, а сама она располагалась в другом конце здания от редактора, с видом на мусорные баки.

Стала ли я теперь мамой? задалась я вопросом. Я была беременна во второй раз и боялась, что моя карьера застопорится. Подруга из команды Lex пыталась меня подбодрить. "Рынки капитала - отличное место для работы с ребенком, потому что ничего особенного не происходит!" - заявила она. "Ты можешь уходить домой в пять часов вечера каждый день!" Мне стало еще хуже.

В марте 2005 года я приступил к своей новой работе в должности руководителя группы рынков капитала. Мне не терпелось исследовать эту новую странную область финансов. Но передо мной встала практическая проблема: единственное место, где я мог увидеть банкиров "в их естественной среде обитания", как я шутил с друзьями, - это финансовые конференции. Это было единственное место, где они могли бродить в одном пространстве с журналистами, без пиарщиков. Поэтому я посещал все конференции, которые только мог найти, начиная с Европейского форума по секьюритизации в Ницце, и дополнял их более формальными, контролируемыми визитами для встречи с банкирами в их офисах, пытаясь составить путеводитель по миру финансовых инноваций.

Это было трудно. Сектор был окутан таким количеством жаргона, что стороннему наблюдателю было трудно разобраться в происходящем. Идея "секьюритизации" долга, если говорить на финансовом жаргоне, была не нова: банкиры уже два десятилетия измельчали части долга и выпускали новые ценные бумаги (например, облигации), отчасти реагируя на жесткие банковские правила под названием "Базель-1" (по названию швейцарского города). Но к 2005 году появилось множество новых вариантов такой практики, поскольку банкиры пытались воспользоваться преимуществами (или, говоря языком банкиров, "арбитражем") обновленной версии этих правил, названной "Базель-2", используя не только корпоративные кредиты, но и рискованные "субстандартные" ипотечные долги. В свободном доступе не было ни данных о размерах этих новых субрынков, ни руководств, ни "пособий для идиотов" по использованию жаргона. Когда я просил банкира объяснить, что представляет собой такой инструмент, как "CDO" (или "обеспеченное долговое обязательство"), он (или редко она) объяснял, что речь идет о наборе различных долговых обязательств, которые могут быть проданы инвесторам с разным уровнем риска. Если я спрошу, что означает "CDS" (кредитный дефолтный своп), мне ответят, что это инструмент, позволяющий инвесторам делать ставки на риск того, что часть долга окажется в состоянии дефолта.

Но как донести эти идеи до читателей FT? Я продолжал размышлять. В конце концов я решил, что наиболее простой тактикой является использование метафор: CDO можно сравнить с колбасой, поскольку речь идет о кусках финансового "мяса" (долга), которые нарезаются и собираются в новые оболочки (CDO) и приправляются в соответствии с различными вкусами (корпоративными или ипотечными кредитами и различными уровнями, или "траншами", риска), которые можно продавать по всему миру. Иногда инвесторы нарезали эти CDO на кусочки, а