Боярские дворы - Нина Молева

Хотя система прудов фактически перестала существовать еще при Екатерине II, зверинец просуществовал до Отечественной войны 1812 года, дав название всей местности и современной нам Зверинецкой улице. В 1851 году в Измайлове была построена прядильно-ткацкая фабрика. Но если в наше время появляются силы и средства возрождать хотя бы внешний облик прошлого, может быть, дойдут когда-нибудь руки и до возрождения «первой сельскохозяйственной Академии» со всеми ее затеями и богатствами, которая заставит потомков по-новому увидеть свое далекое прошлое.

При впадении Братовки во Всходню

Сегодня это уголок города. Огромного города. С широкими улицами. Многоэтажными домами. Станцией метрополитена. С год от года усыхающей речкой, названия которой никто толком не помнит. Здесь когда-то текла Братовка, давшая название всей местности, а теперь бесследно исчезнувшая вместе с десятками московских речушек, взятых в трубы или просто засыпанных, так что даже энциклопедия «Москва» не нашла что о ней сказать.

Братцево. А. Воронихин. Главный дом. Конец XVIII в.

О прошлом напоминает только старое поместье с превосходным домом, окруженное ажурной колоннадой, беседкой, остатками строений, своими чистыми и благородными пропорциями заставляющими думать о почерке большого и необязательно московского архитектора. Вместе со скудными остатками старого парка они ждут своего обновления, тем более что трудно найти в Москве землю, которая бы не просто хранила — на каждом шагу так полно и так далеко в глубь тысячелетий раскрывала страницы истории.

Да, сегодня Братцево — это город. Но достаточно обратиться к карте Москвы и Подмосковья восьмидесятилетней давности, чтобы увидеть, что эти места выглядели совсем иначе. В 1920-х годах наш народ усиленно учили забывать историю, писать ее с начала, с чистого листа, пренебрегая прошлым во всех его памятниках и свидетельствах. Общение с «проклятым прошлым» Подмосковья сводилось едва ли не к одним справочникам для дачников, объясняющим, где и что можно снять на лето, по какой цене, с какими удобствами, и тут же, волей-неволей, указывающим места возможных прогулок, для чего можно было себе позволить упомянуть о старых усадьбах, заброшенных парках и даже о начинавших разрушаться или разрушаемых церквах.

Со временем приводимые подробности войдут в разряд сугубо секретных сведений, едва ли не военной тайны. Но в 1926 году, например, издательство «Транспортпечать» условными знаками в разделе «Населенные пункты» приводило не только научные и опытные учреждения, совхозы, племхозы, фабрики, заводы, но и монастыри с указанием времени их основания, отдельные «дворы, мызы, фермы». В разделе «Благоустройство и развлечения» — библиотеки, читальни, лавки по продаже предметов первой необходимости, лодочные пристани, театры, клубы, дома крестьянина, места охоты. Среди «Путей сообщения» — все тракты и проселочные дороги, пешеходные тропы и пароходные пристани, «с указанием в километрах расстояний от Устинского моста в Москве».

Из раздела «Природа» можно было составить себе представление о расположении лесов, кустарников, болот, «обнажений юрского и каменноугольного периода с остатками древней фауны и флоры», месторождениях минералов, в том числе горного хрусталя, аметистов, магнитного и бурого железняка, опалов и даже золота, о котором специально говорилось, что оно «встречается в песках берега реки Икши». Тем более подробно давались сведения обо всех исторических музеях, бытовых памятниках и конечно же экскурсиях. Каких только и по каким только маршрутам их не было, особенно велосипедных! Но единственный маршрут, приближавшийся к Братцеву, — от Тверской заставы на Тушино, Архангельское, Рублево, Кунцево, Поклонную гору и Дорогомиловскую заставу, общей протяженностью в сорок четыре километра, — все же его не захватывал. Хотя та же карта утверждала, что в Братцеве существует музей, гражданские и церковные строения XVII–XVIII веков и парк из смешанного леса на берегу Сходни, неподалеку от сел Путилово, Петрово, Митино и Рождествено.

Всеми забытые московские речки — градостроители боролись и борются с ними как с досадной помехой в развитии своих планов… Между тем в 1660-х годах австрийский посол Мейербер напишет примечательные слова: «В Москве такое изобилие всех вещей, необходимых для жизни, что ей нечего завидовать никакой стране в мире. Хотя она далеко лежит от всех морей, но благодаря множеству рек имеет торговые сношения с самыми отдаленными областями». В этой сложной системе древних коммуникаций реке Сходне-Всходне принадлежало особое и немаловажное место. Примерно с X века жителям Подмосковья был известен водный путь: река Москва — река Всходня — волок — Уча — волок, а затем через Волгушу, Яхрому, Сестру и Дубну открывалась дорога на Волгу.

По-своему важной в то время была Братовка. При впадении Братовки во Всходню, на своеобразном оборонительном рубеже, возникло поселение, и жизнь здесь не прерывалась на протяжении десятков веков. Об этом свидетельствуют находки археологов, что же касается известных нам документальных упоминаний о Братцеве, то наиболее раннее из них относится к началу XVII века — собственно Смутному времени, когда разыгрывалась на здешних землях одна из национальных трагедий.

В 1608 году на взгорье между речками Химкой и Всходней разбил свой лагерь Тушинский вор. Самый смысл относящихся к началу XVII столетия документов свидетельствует, что существовало селение давно, но именно в Смутное время успело превратиться в пустошь Горетова стана — тогдашней территориально-административной единицы — и перейти во владение «дьяка Посольского приказа А. И. Иванова». Так, во всяком случае, утверждала заметка в энциклопедии «Москва». Деревенька, несомненно, представляла немалую ценность для дьяка, вот только относительно имени его все обстояло не так просто.

Приведенные автором заметки инициалы говорили о том, что имелся в виду один из наиболее известных дьяков XVII столетия Автоном Иванович Иванов, владелец земли, на которой стоит старое здание Российской библиотеки — Пашков дом. Но в подлинных земельных документах Братцева имя Автонома Иванова нигде не встречается. Еще важнее то, что деятельность А. И. Иванова относилась собственно к последней трети XVII века — началу XVIII столетия. В братцевских же материалах Смутного времени присутствует дьяк Александр Иванов.

Выявление генеалогических связей в самых родовитых семьях нередко дается с большим трудом, осложняют дело многочисленные ошибки в существующих родословных справочниках. Тем более неразрешимой должна быть задача с рядовым дьяком — сколько их просиживало от зари до зари во множестве приказов, осуществлявших руководство Московским государством!

Однако послужной список Александра Иванова — фамилией ему еще служило отчество — можно восстановить за годом год, а в некоторые периоды даже месяц за месяцем.

Первая отмеченная делами Поместного приказа служба Александра Иванова с 1 декабря 1614 до 11 июня 1615 и в августе 1616 года — в Панском приказе, где он уже числится дьяком. Из более чем семидесяти приказов, осуществлявших государственное управление, Панский исчезает первым, и исследователи еще до конца не выяснили его функций. По некоторым предположениям, они были связаны с отношениями Московского государства с Польшей и Литвой. Необходимость в нем исчезла непосредственно после заключения мира со Швецией и Польшей, около 1620 года.

Но еще в период существования Панского приказа дьяк Александр Иванов несет службу летом 1617 года вместе с князем Д. М. Пожарским по сбору «пятинных и запросных денег», а две зимы между 1617 и 1620 годами проводит в Чебоксарах. В 1621–1622 годах он числится дьяком «на объездах в Москве», в 1623 году — в приказе Новой чети. Дальше шла служба в Сыскном приказе при князе Д. И. Долгоруком и самостоятельное руководство Казачьим приказом. Засиживаться на одном месте в приказных делах не удавалось. Со смертью Александра Иванова пустошь Братцево была передана в род служилых дворян, точнее — выбившихся в это звание бывших подьячих.

Братцево. А. Воронихин. Главный дом. Конец XVIII в.

Вряд ли кому-либо из специалистов по генеалогии пришло в голову заниматься родословием незнатных и небогатых дворян Зубовых, если бы не «случай» одного из представителей семьи в последние годы правления Екатерины II. Последний фаворит старой императрицы, награжденный поместьями, деньгами, графским титулом и бесчисленными должностями, сразу оказался среди самых знатных людей государства, а следовательно, должен был иметь и восстановленное генеалогическое древо, каким бы скромным у своих корней оно ни выглядело.

Из сыновей некоего Никиты Иванова, по прозвищу Ширяй, во времена Ивана Грозного выделился Игнатий Никитич Зубов, дьяк, исполнявший обязанности своего рода начальника штаба при корпусе в Смоленске. По старой памяти звали этого смоленского помещика то Игнатием Ширяем, то Игнатием Зубовым. Известно, что в 1575–1576 годах довелось ему с другими подьячими кормить от царского лица в Можайске цесарских послов, в 1578–1579 годах служить дьяком Поместного приказа, а в 1580-х быть писцом сначала Заволочья и Ржевы Пустой с уездом, потом так называемым валовым писцом Арзамаса и Арзамасского уезда. Зато три его сына записаны уже служилыми дворянами по Московскому списку. Иван сидел при Михаиле Романове на воеводстве в Березове, Алексей — в Астрахани, Матвей состоял при патриархе Филарете патриаршим дворецким в 1631–1633 годах, а в начале 1640-х — судьей московского Судного приказа.