Путь на Грумант; Чужие паруса - Константин Бадигин

— Спасибо, Федор, спас ты моего сына, век не забуду. Смотри, Ваня, Федор — отец твой крестный — от смерти спас. Помни это. Всю жизнь благодарить должен. Забудешь ежели, тяжелый грех на душу возьмешь.

Ваня, еще слабый и бледный, улыбался и протягивал Федору руку.

— Как же ты, Ванюха, под медведя–то угодил, расскажи нам? — не вытерпел Степан.

— Да и рассказывать тут нечего. Как вышел я в сени, смотрю: ошкуй из люка задом спускается. Видно, мясо почуял, проклятый. Не успел я крикнуть, как ошкуй свалился да прямо на меня. Ну и подмял. Вот и сказ весь. Тяжелый ведь он, как жив остался, не знаю.

— Да, матерый ошкуй… и шкура знатная. В тот же день роскошную, с густой шерстью медвежью шкуру торжественно преподнесли Ване.

Лучшие куски мяса вырубили на копчение, Федор, свежуя медведя, поинтересовался содержимым его желудка. Но желудок был пуст. Долго, видно, скитался ошкуй среди сугробов в тщетных поисках добычи… Прошли около месяца.

Затяжная пурга, так угнетавшая зимовщиков, стала понемногу забываться.

Снова начались походы к ловушкам за песцами. Каждый день на небе играли сполохи.

Однажды, когда звезды отчетливо горели на морозном, чуть посветлевшем небе, Ване удалось получить практический урок астрономии.

— Ну, сынок, выходи, ширину мерить будем, — приоткрыв дверь в горницу, позвал Химков.

Был февраль, и мрак полярной ночи днем понемногу начинал редеть. Ваня, выйдя из избы, обратил внимание на то, что линия горизонта резко разделяла небо и море.

Отец, сняв рукавицы, держал в руках «астрономическую палку».

— Видишь, Ваня, кладу к правому глазу длинную планку, поперечину двигаю так, чтобы мне в один раз было видно и горизонт и Полярную звезду. А звезда эта у самого поля[35] ходит, всего только градус разницы и есть. Когда звезда по низу от поля случится, палка на один градус меньше покажет, а ежели, как сейчас, — примечай по ковшику у Лося, — звезда поверх поля идет, — на градус больше… Вот и ширину, место наше от поля узнали. Ну–ка, ты, Ваня, примерься!

Ваня руками, дрожащими то ли от нетерпения, то ли от холода, взял прибор. Приложив глаз к планке и наводя поперечину, он сразу сообразил, как определять высоту звезды.

— Посмотри, отец, правильно?

Алексей проверил и с удовлетворением сказал:

— Молодец, правильно сделал! А теперь в избу пойдем, на свету градусы посмотрим да погреемся: видишь, руки закостенели как!

В избе, подойдя к жировне, Алексей подсчитал показания своего прибора:

— Семьдесят восемь градусов тридцать пять минут. Один градус долой, останется семьдесят семь градусов тридцать пять минут. Вот мы где находимся!

Пока Алексей делал расчеты, на него с одинаковым вниманием смотрели три пары глаз. Поморы всегда интересовались морским искусством, зимовщикам же Малого Беруна было особенно интересно знать широту, положение их жилья на острове.

— А длину места своего по звездам можно сыскать, отец?

— Трудное это дело, Ваня, для простых мореходов, ученые астрономы узнают длину по затмениям солнца и луны, а еще вернее — по звездам, потому что иные звезды чуть не всякий день одна за одну заходят.[36]

Ваня промолчал, видно не понял.

Алексей заметил это и, отогревшись немного, сел рядом с мальчиком, все еще смотревшим, не мигая, куда–то в полумрак.

— Я и сам, сынок, запамятовал тут что–то. Амос Корнилов рассказывал, да давно. Вот вернемся домой, — продолжал он, мечтая вслух, — ежели с деньгами соберемся, обязательно тебя в Петербург отправлю. Упрошу Амоса Кондратьевича, замолю его, чтобы тебя к Ломоносову свел. Хороший он человек, поможет тебе навигацкие науки изучить.

Слыхивал я, много приборов разных, кораблеплаванью весьма полезных, помор наш ученый выдумал. Маточки наши давно Михаиле Васильич поругивал. Компасы, говорит, надо большие заводить и накрепко их к судну ладить. Да самописец от компаса, когда судно по морю идет, работать должен, путь на чертеже вырисовывать. Палку эту астрономическую не хвалил: говорит, точности мало; другой инструмент придумал, чтобы градусы до звезд да солнца способнее было мерить… А еще Михаиле Васильич со многими мореходами совет держал про машину одну, — скорость судна способно ли той машиной мерить. Машина та беспрерывно ход показывает. Этому в иноземных странах не учены. Норвеги да аглицкие кормщики — сам видел — по–старинному, мерными веревками, скорость мерят, как мы мерили, на Грумант идя… Да много чего наш Ломоносов выдумал! Для кораблеплавания большую пользу принес.

Ваня внимательно слушал отца. Крепко хотелось ему стать настоящим ученым мореходом.

— А где, отец, Ломоносов науки проходил, какие же люди–мудрецы его учили?

— Он, Ванюха, сначала у простых людей народную мудрость перенимал. Потом в училищах российских, в Москве да в Киеве, разные науки много лет изучал. В заморских странах учился. А поморов Михаиле Васильич никогда не забывал и по сие время у них учится. Одному человеку невмочь за короткую жизнь всю премудрость постичь. Народ веками ее собирал. И голову иметь надо к наукам способную. С худой головой Ломоносовым не быть.

Глава десятая

СОЛНЦЕ ПОЯВИЛОСЬ

В середине февраля грумаланы почувствовали приближение арктической весны. Теперь около полудня в поблекшем, бледно–голубом небе бессильно угасали звезды, без устали светившие в течение долгой зимы. Поморы с нетерпением ждали солнца. А солнце появилось как–то неожиданно.

Сначала на юго–востоке показалась робкая розовая полоска. Потом она будто налилась, стала ярче, отчетливее, и в полдень, наконец, из низкой гряды облаков, застилавшей горизонт, выступил оранжево–красный краешек солнца.

Живительные лучи осветили бледные лица зимовщиков, истомленных тяжелой полярной ночью. Они молча стояли на высокой скале около избы, взволнованные давно не виданным зрелищем.

Недолго солнце пробыло над горизонтом. Озарив нежно розовым светом снега, льды и скалы, оно скрылось за облаками. Но в людях с новой силой проснулась уверенность в скором освобождении. Вместе с мраком отступал, казалось, грозный призрак старухи Цинги.

Это была первая полярная ночь вдали от родной земли. Она показалась поморам особенно длинной.

И вот, наконец, наступила весна. Но морозы стояли по–прежнему крепкие. Даже в тихие дни у охотников часто захватывало дыхание: ведь полярная весна совсем не означает тепла и пробудившейся растительности. Лед и снег по–прежнему еще долго будут царствовать на острове.

Солнце глядело теперь во все глаза и совсем не уходило за горизонт, но много еще ему придется положить труда, что бы справиться со снегом и льдом, накопившимися за зимнее время.