Пленники тайги - Евгений Сартинов

21. Одеяло Харги

В тот день им действительно удалось ускользнуть из под бдительной опеки Астахова. Семен с утра долго размышлял что ему дальше делать — идти за бывшими компаньонами или нет. В конце концов любопытство взяло верх, и в обход скал о отправился к концу черного каньона, так называли этот разлом в горной гряде, облюбованный Аялом для своего русла. Даже пробираясь по окраинам скал Астахов убил на это полдня. К месту, где вся пятерка выбралась на берег, геолог вышел удивительно точно. Увидев потухшее кострище Астахов потрогал золу и прикинув решил, что вся компания ушла давно, не иначе как с утра.

«Куда же они пошли?» — размышлял он. — «Если к прииску, то не должны были пройти мимо меня. Странно. Неужели подались вниз по реке? Но там пороги и скалы не хуже этих, вряд ли они их пройдут».

Внимательно осмотрев землю вокруг костра и на берегу Астахов обнаружил следы нескольких человек. То, что самые огромные следы оставил слонообразный Паша было понятно изначально, дамскую ножку врача Астахов определил так ж безошибочно, но кому принадлежали одинаковые ребристые отпечатки солдатских полусапожек сорок третьего размера он точно сказать не мог.

Солнце уже повернуло на вечер, но поразмыслив Астахов не стал оставаться на берегу, а двинулся на поиски пропавших «гостей тайги».

— Давай, Найка, след! — скомандовал собаке Семен. Умная лайка с видимым недоумением посмотрела на хозяина, охотиться на людей ей еще не приходилось, но покрутившись на площадке рядом с костром и, чихнув пару раз от неприятного остаточного запаха бензина, она быстро взяла след.

Направление, куда повела Астахова собака, поначалу вызвало у него чувство недоумения. Но пройдя по каменистым склонам скал Семен спустился в низину и сразу же увидел на первом же поваленном дереве сорванный с мокрого ствола мох, а чуть подальше и четкий отпечаток знакомого ботинка сорок шестого размера. После этой находки охотник повеселел и уже спокойно начал устраиваться на ночлег.

— Никуда они от меня не уйдут, — пробормотал он, укладываясь рядом с костром на ночлег.

С утра доев запасенную ранее рыбу Астахов снова двинулся по следу своих «столичных гостей». Странно, но он до сих пор не мог понять как к ним относиться. Да, они уже дважды хотели его убить, но сейчас он шел по следу не как гончая, готовая догнать и убить, его одолевало любопытство, тем более что там были люди, к которым он относился не с ненавистью, а наоборот, с симпатией: Андрей и Василий.

В этот день природа наконец то смилостивилась и разогнала тучи над грешной землей. Но Золотову и его компаньонам это не добавило счастья. Спустившись в долину они тут же оказались в густом, плотном тумане. Словно вся влага, что вылилась за эти дни на землю, старалась снова воспарить на небо. Сначала Степаныч и все остальные отнеслись к этому спокойно, все-таки туман дело проходящее, на полчаса, может быть на час, не более. Но время шло, а туман не рассеивался, наоборот, он словно становился все гуще. Несмотря на это полковник вел свой небольшой отряд уверенно, наручный компас позволял ему спокойно продвигаться в этом «гороховом супе», так называют подобный туман англичане. Странно было и еще одно обстоятельство. Они опускались все ниже и ниже, сочный хвойный лес сменился редкими, чахлыми лиственницами, трава — мхом, вскоре под ногами между многочисленных кочек откровенно захлюпала жижа.

Золотов, оценив всю прелесть текущего момента, сплюнув выругался, а затем спросил Степаныча.

— Ну что, артиллерия? Болото!? завел, С-сусанин! Что дальше то делать?

Полковник, слегка обескураженный, но по прежнему достаточно самоуверенный, хмыкнул.

— Что делать? Идти вперед, дорога у нас одна.

— Да, но только впереди пойдешь ты, понял?

Степаныч пожал плечами и бодро зашлепал вперед по прогибающимися под ним ковром мха. Эта напускная бодрость сыграла с ним плохую шутку. Видимость по прежнему не превышала пятидесяти метров, редкие лиственницы и осины росшие не прямо, а под самыми невероятными углами, и довольно обширные заросли кустов при таком рассеянном освещении казались плоскими декорациями странного театра-абсурда. Пахло при этом премерзко: сыростью, гнилью и какой то тухлятиной. Примерно через километр после того привала Золотов остановился чтобы перешнуровать свои полусапожки, и этим невольно тормознул всех остальных. Полковник же ушел вперед и вскоре вышел на ровную, зеленую полянку. Внешне она не предвещала ни какой опасности, наоборот, просто радовала глаза сочным, зеленым покровом. Но лишь только полковник сделал шагов пять по этому «зеленому лужку», как тонкий слой мха прорвался и Степаныч по колено провалился в серую, зловонную жижу. Когда к зыбуну подошли все остальные, полковник ушел в трясину уже более чем по пояс. Странно, но при этом он молча боролся с поглощавшей его стихией, даже не попробовав крикнуть на помощь. Увидев такую жуткую картину все на пару секунд онемели, потом начали бестолково метаться на краю зеленой ловушки. Все понимали, что шагнув вслед за артиллеристом они так же оказались бы в объятиях трясины. Спас его не растерявшийся, в отличии от всех, Паша. Одним взмахом руки сломав чахлую осинку, он протянул ее полковнику и с помощью Золотова с трудом вытащил «Сусанина» на твердую почву.

Когда полковник чуть отдышался и пришел в себя Золотов спросил его: — Ты чего же молчал, Степаныч? Еще б минута и нахлебался бы этого дерьма по самые уши.

Бывший кандидат в покойники ошалело мотнул головой, и осипшим, прерывистым голосом начал объяснять:

— Вот не представляешь, Егорыч, что было… Страх пережил жуткий! Словно пасть тебя какая то засасывает,… здоровая такая, и она втягивает, втягивает, как леденец! Ужас такой, что я слово сказать не мог, как парализовало, только трепыхался… как муха в говне, а в горле ком,… и ни звука!

— Надо бы было тебя там оставить за все твои художества, завел хрен знает куда. — Золотов уже без злобы, устало мотнул головой, но свое традиционное «С-сусанин» не сказал.

Полковник, весь серый от подсыхающей грязи, отваливающейся от него кусками, с некоторым трудом встал и на ватных ногах двинулся дальше. Все остальные выглядели так же не блестяще. С утра у них во рту не было маковой росинки, более того, двинувшись в этот поход они не запаслись водой, просто не было во что, и сейчас, в этой водной пустыне они просто умирали от жажды.

Теперь впереди шел уже Паша, осторожно проверяя дорогу впереди себя той самой сломанной и окуренной им лесиной. Время от времени он останавливался и обернувшись назад как бы спрашивал у полковника взглядом: «Куда идти?». Сверившись с компасом Степаныч взмахом руки показывал ему направление, но сам возглавить колонну отнюдь не спешил.

«Пусть Пашка идет впереди, там где этот кабан пройдет, там и танки пройдут, не только мы». - справедливо решил он.

К третьему часу дня они дошли до предела физических сил. Ноги уже не шли, жажда раздирала горло костлявой, шершавой рукой, даже перед глазами физически более крепкого полковника начали появляться красные круги, на Андрея же и Василия было страшно смотреть. Доктор уже несколько раз упал, споткнувшись о болотные кочки, еле держался на ногах и повар. Когда полковник очередной раз корректировал направление движения ему показалось, что стрелка компаса как-то странно поплыла в сторону, но тряхнув головой Степаныч отнес все это за счет собственной физической усталости. А туман все не рассеивался, и это угнетало не меньше усталости. Вскоре они набрели на довольно большой остров поросший кустарником и молодыми, невысокими побегами лиственниц. Не сговариваясь все попадали на эту столь приятную после такого жуткого пути земную твердь и минут десять лежали неподвижно, тратя силы лишь на то, чтобы отмахнуться от здоровущих комаров, странного, желтоватого цвета. Эти твари жалили как-то по особому изуверски, словно вгоняли без новокаина солидны шприц.

Наконец Золотов перевернулся лицом вверх и задумчиво глядя в серую мгла тумана сказал, вроде бы не обращаясь ни к кому конкретно:

— Костюмчик бы развести, что ли?

Первым среагировал на это, конечно, Паша, за ним на поиски топлива отправились Василий и все остальные. Вскоре они притащили ствол упавшей лиственницы, наломали сухого тальника и костер немного согрел вымокших и уставших путников. Но по прежнему мучили жажда и голод.

— Вот, блин, столько воды кругом, а пить нечего, — тоскливо оглядываясь по сторонам сказал полковник. Все только посмотрели на него, громко петь и много говорить с пересохшей глоткой как то не хотелось. Вскоре всех удивил Василий.

Поднявшись на ноги он подошел в ближайшему дереву и нагнув ветку начал объедать короткую, молодую хвою лиственницы.

— Что ты делаешь, несчастный? — нашел в себе силы пошутить Степаныч. — Ты все таки не лось и не корова.