Фонвизин - Михаил Люстров

И шире — что для Фонвизина религия? Каковы его духовные искания? Был ли он глубоко верующим человеком? Об этом «наш первый скептик» рассказывает в «Чистосердечном признании» и рассказывает очень обстоятельно. Другое дело — можно ли считать этот источник достоверным? Не пытается ли его автор, к тому времени уже разбитый параличом и стремящийся постигнуть причины этого божьего наказания, подправить свою биографию и нарисовать портрет вымышленного персонажа? Несомненно, его «признание» «чистосердечное» и истинное, настоящее «христианское раскаяние», но не заблуждается ли он на свой счет, не выдает ли за действительное желаемое? По этому поводу существуют самые различные, часто диаметрально противоположные мнения, и все они в равной степени мало доказуемы. Из его покаянного повествования, остающегося главным источником сведений о событиях жизни и образе мыслей молодого Фонвизина, следует, что он всегда был добродетелен и совестлив, пережил заблуждения молодости, из-за «безрассудной остроты» прослыл безбожником, но его доброе сердце всегда было открыто для Бога и «благоговейно его почитало».

Как следует из «Чистосердечного признания», главным искусителем и противником Фонвизина был князь Козловский: в 1763 году он ввел юного москвича в общество петербургских богохульников, в 1769 году познакомил его с вельможей, чей безбожный образ мыслей смог «поколебать душу» молодого человека. По Фонвизину, знакомство с вольтерьянцем Козловским в конечном итоге послужило его спасению: от него он бежит в 1764 году, ему он «по наитию здравого рассудка» объясняет «безумие неверия» в 1769 году. Фонвизин утверждает, что в этот год он пережил духовный переворот, задумался о вере и оказался способен здраво о ней рассуждать. Теперь, «придя в совершенный возраст», Фонвизин непрестанно упражняется в «богомыслии», штудирует Библию, а после многочисленных бесед с «умным человеком», сенатором и отечественным философом (правда, в свое время сильно обидевшимся на Тредиаковского и по этой причине едва не заколовшим его шпагой, своими «плутнями» рассердившим Ломоносова, а в спасительном для молодого Фонвизина разговоре начавшим бранить обер-прокурора Священного синода Петра Петровича Чебышева исключительно «из личной ненависти») Григорием Николаевичем Тепловым находит способ «определить систему в рассуждении веры». По совету Теплова Фонвизин читает «Самуэля Кларка доказательства бытия Божия и истины христианской веры», и его смутные предчувствия и «правильные» ощущения тотчас подтверждаются «неоспоримыми доводами». Цель достигнута, существование Бога сомнению больше не подвергается, правда, теперь, на рубеже 1780–1790-х годов, перед Фонвизиным стоят несколько иные задачи: бывшему богохульнику необходимо понять, в чем причина его мучительного недуга, чем он прогневил Бога и за что он понес столь суровое наказание.

В 1791 году в окрестностях далеких Ясс от малярии скончался светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический, и в этой связи его соученик по университетской гимназии Денис Фонвизин пишет свое краткое «Рассуждение о суетной жизни человеческой». Для Фонвизина смерть известного всему свету всесильного вельможи поразительна и поучительна, ее внезапность ясно доказывает суетность и тщету славы мира. Автор же не первый год страдает от неизлечимой болезни, «лишен руки, ноги и части употребления языка», но Бог, пославший столь ужасные мучения, не отбирает у Фонвизина жизнь. В страшном наказании несчастный «страдалец» видит проявление высшего милосердия: ведь Господь отнял у него способность «изъясняться словесно и письменно» в тот момент, когда вернувшийся из-за границы успешный писатель приобрел суетную славу, и его яркие и несомненные таланты могли бы «быть более вредны, нежели полезны». Просвещенный Богом и потому преисполненный благодарности безнадежно больной Фонвизин несет свой крест смиренно и с благоговением.

О причинах своего недомогания он рассуждает и в «Чистосердечном признании», называет грехи, за которые влачит столь жалкое существование, и, как ему представляется, знает момент, когда стала «скапливаться его болезнь». Все началось в ту минуту, когда петербургский книготорговец Вевер расплатился с ним за перевод басен Хольберга, снабдил нежного юношу книгами, которые «развратили его воображение и возмутили душу». По свидетельству Вяземского, незадолго до смерти Фонвизин рассказывал собравшимся в церкви Московского университета юным «питомцам» о недопустимости вольнодумства и богохульства и на своем примере показывал, какая судьба ждет безумного нечестивца. До случившегося же в 1785 году первого апоплексического удара Фонвизина, уже задумавшегося, по его уверению, о бытии Бога, волновали совершенно другие, но решаемые при участии духовенства вопросы.

Одним из самых остроумных (и нравоучительных) сочинений Фонвизина, вне всякого сомнения, является напечатанное в 1783 году в журнале «Собеседник любителей российского слова» «Поучение, говоренное в Духов день иереем Василием в селе П.». В этой миниатюре нет ни сатиры на священничество, ни кощунственного смеха, напротив, отец Василий — мудрый пастырь, знающий должность добрых крестьян, искореняющий пороки и владеющий языком, доступным простецам. Обращаясь к немногочисленной и не вполне трезвой после вчерашнего праздника пастве, проповедник заговаривает с каждым персонажем отдельно: «Отчего, например, ты, крестьянин Сидор Прокофьев, пришел к обедне, может быть с умиленным сердцем, но с разбитым рылом? Отчего и ты, выборный Козьма Терентьев, стоишь, выпуча на святые иконы такие красные и мутные глаза…» Лишь только Фонвизин начинает рассуждать о проблемах бытия, тайнах мироустройства, Божьем Промысле, дает слово православным проповедникам и при этом вводит в свою «пьесу» людей подлого звания, он непременно смешивает «высокие», приличные торжественной проповеди, и «низкие», годные для кабацкой перебранки, слова. «Харя и чело» сталкиваются в «Послании к слугам моим: Шумилову, Ваньке и Петрушке», а «умиленное сердце» и «разбитое рыло» — в «Поучении» крестьянам села П. Правда, из-за «Послания к слугам моим» Фонвизин в свое время прослыл веселым и презирающим святыни безбожником, а в «Поучении» изобразил умного священника и добродетельного, не пьющего, чадолюбивого и искренне верующего крестьянина Якова Алексеева. Пройдя середину жизненного пути, Фонвизин в самом деле перестал быть «нашим скептиком», но за 20 петербургских лет его манера шутить над задумавшимися о Божьем Промысле мужиками существенных изменений не претерпела. Хотя противопоставлять два этих произведения было бы не совсем правильно: от «Послания к слугам моим» Фонвизин не отрекался никогда и в 1788 году включил его в число своих творений, собранных для издания полного собрания сочинений.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});