Том 4 - Агата Кристи

Пуаро кивнул:

– Вы полагаете?..

– Мистер Джордж Кроссфилд побывал в коттедже – правда, на следующий день. Собирался присутствовать на похоронах, но по дороге у него забарахлила машина. Вы что-нибудь знаете о нем, мсье Пуаро?

– Да. Но не так много, как хотелось бы знать.

– Насколько я понимаю, завещание покойного мистера Эбернети обогатило небольшую компанию. Надеюсь, это не означает, что мы должны заниматься всеми, кто в нее входит.

– Я собрал кое-какую информацию. Она в вашем распоряжении. Естественно, у меня нет полномочий задавать вопросы этим людям. Фактически с моей стороны было бы неразумно так поступать.

– Я буду действовать осторожно. Не следует вспугивать птичку раньше времени. А когда настанет момент ее вспугнуть, лучше это сделать как следует.

– Впечатляющий метод. Значит, вам остается рутинная работа со всеми возможностями, которыми вы располагаете. Процедура медленная – но верная. Что касается меня…

– Да, мсье Пуаро?

– Что касается меня, то я отправлюсь на север. Как я уже говорил, меня интересуют люди. Да, немного подготовительного камуфляжа – и можно ехать. Я намерен приобрести деревенский дом для иностранных беженцев в качестве представителя ОПБ ООН.

– А что такое ОПБ ООН?

– Организация помощи беженцам при ООН. Звучит неплохо – как по-вашему?

Инспектор Мортон молча усмехнулся.

Глава 14

– Благодарю вас, – сказал Эркюль Пуаро мрачной Дженет. – Вы были очень любезны.

Угрюмо поджав губы, Дженет вышла из комнаты. Ох уж эти иностранцы с их вопросами! Какая наглость! Похоже, этот тип – специалист по труднораспознаваемым сердечным болезням вроде той, которой, очевидно, страдал мистер Эбернети. Хозяин в самом деле умер уж слишком внезапно, и доктор был удивлен. Но почему какой-то иностранный врач должен сюда заявляться и все вынюхивать?

Миссис Лео хорошо говорить: «Пожалуйста, ответьте на все вопросы мсье Понтарлье. У него есть причины их задавать».

Вопросы… Вечно какие-нибудь вопросы! Иногда приходится заполнять ответами целые листы бумаги – хотя какое дело правительству или кому бы то ни было до вашей личной жизни? В этих анкетах даже спрашивают возраст – ну, она и сбросила пять лет. А почему бы и нет? Если она чувствует себя на пятьдесят четыре года, то может так и отвечать!

Хорошо, что мсье Понтарлье не интересовался ее возрастом. У него есть хоть какое-то понятие о приличиях. Он спрашивал только о лекарствах, которые принимал хозяин, о том, где они хранились, и не мог ли мистер Эбернети принять их слишком много, если плохо себя почувствовал или просто по ошибке. Как будто она могла помнить такую чепуху – да и вообще, хозяин знал, что делал! Потом мсье Понтарлье спросил, остались ли в доме какие-нибудь из его лекарств. Естественно, их выбросили. Он сказал, что у хозяина была сердечная недостаточность, и добавил еще какое-то длинное слово. Эти доктора вечно что-нибудь выдумывают. Старому Роджерсу говорили, что в спине у него какой-то диск или что-то в этом роде, а у него обычный прострел, и ничего больше. Ее отец был садовником и постоянно мучился от прострела.

Самозваный медик вздохнул и отправился на поиски Лэнскома. Из Дженет ему удалось вытянуть очень мало, но он иного и не ожидал. Его целью было сверить полученные от нее скудные сведения с информацией, сообщенной Элен Эбернети и почерпнутой ею из того же источника, хотя и с меньшими трудностями, так как Дженет считала, что миссис Лео имеет полное право задавать вопросы, и с удовольствием рассказывала ей о последних неделях жизни хозяина. Болезни и смерть были ее излюбленными темами.

Да, думал Пуаро, на информацию, добытую Элен, можно положиться. Но, следуя долгой привычке, он не доверял ничьим словам, покуда сам не убеждался в их правдивости.

В любом случае сведения были скудными и неудовлетворительными. В основном они сводились к факту, что Ричард Эбернети принимал капсулы с витаминным маслом. Они лежали в большой бутылке, которая ко времени его смерти была почти пуста. Каждый из присутствовавших в «Эндерби» мог ввести шприцем яд в одну из капсул и поместить ее на дно бутылки, чтобы роковая доза была принята спустя несколько недель после того, как этот человек покинул дом. А может быть, кто-то пробрался в дом за день до смерти Ричарда Эбернети и подмешал яд в капсулу или – что более вероятно – подменил одну из снотворных таблеток в маленьком пузырьке, стоявшем у кровати. Наконец, он мог просто добавить что-нибудь в еду или питье.

Эркюль Пуаро лично произвел кое-какие эксперименты. Парадная дверь оставалась запертой, но выходящую в сад боковую дверь не запирали до вечера. Около четверти второго, когда садовники ушли на ленч, а прислуга находилась в столовой, Пуаро вошел в ворота, подошел к боковой двери и поднялся в спальню Ричарда Эбернети, никем не замеченный. В качестве варианта он проскользнул через обитую сукном дверь в продуктовую кладовую и услышал голоса, доносившиеся из кухни в конце коридора, однако его снова никто не увидел.

Да, такое можно было проделать. Но произошло ли нечто подобное в действительности? На это не было никаких указаний. Не то чтобы Пуаро искал настоящие улики – он хотел лишь убедиться, что это возможно. Убийство Ричарда Эбернети оставалось всего лишь гипотезой. Улики требовались в связи с убийством Коры Ланскене. Пуаро намеревался как следует изучить людей, собравшихся в тот день на похороны, и сформировать мнение о каждом из них. У него уже был план, но он хотел сначала перекинуться еще несколькими словами со старым Лэнскомом.

Дворецкий держался вежливо, но несколько отчужденно. Не проявляя такого возмущения, как Дженет, он тем не менее рассматривал появление назойливого иностранца как материализацию дурных предчувствий.

Отложив лоскут кожи, которым он тщательно полировал чайник, Лэнском выпрямился и вежливо осведомился:

– Да, сэр?

Пуаро уселся на табурет.

– Миссис Эбернети говорила мне, что вы надеялись, удалившись со службы, поселиться в сторожке у северных ворот?

– Да, сэр. Но теперь все изменилось. Когда поместье продадут…

– Все равно остаются возможности, – прервал Пуаро. – Для садовников имеются коттеджи. Сторожка не нужна ни для гостей, ни для их прислуги. Так что все еще можно устроить.

– Благодарю вас за предложение, сэр. Но я не думаю, что… Ведь большинство… гостей, полагаю, будут иностранцами?

– Да, иностранцами. Среди тех, кто бежал в эту страну с континента, немало старых и беспомощных. Если их родные погибли, на родине для них нет будущего. Живя здесь, они не в состоянии заработать себе на хлеб, как те, кто молод и здоров. Организация, которую я представляю, будет приобретать на собранные средства сельские дома для таких людей. Это поместье кажется мне подходящим. Дело практически решено.

Лэнском вздохнул:

– Поймите, сэр, мне тяжело думать, что здесь больше не будет настоящих хозяев. Но ведь я знаю, как сейчас обстоят дела. Никто из членов семьи не мог бы себе позволить жить здесь – и сомневаюсь, чтобы молодые леди и джентльмены этого хотели. В наши дни нелегко найти прислугу, и, даже если это удается, она плохо работает и требует большое жалованье. Я понимаю, что эти прекрасные усадьбы свое отслужили. – Дворецкий снова вздохнул. – Если здесь должно обосноваться какое-нибудь учреждение, то я рад, что оно будет таким, как вы упомянули. Мы избежали многих ужасов войны, сэр, благодаря нашим храбрым солдатам, авиации и флоту, а также тому, что живем на острове. Но если бы Гитлер вторгся сюда, мы все бы поднялись и дали ему отпор. Мое зрение слишком слабо, чтобы стрелять, но я умею работать вилами и воспользовался бы ими в случае надобности. Мы в нашей стране всегда принимали обездоленных, сэр, и гордились этим.

– Благодарю вас, Лэнском, – мягко произнес Пуаро. – Должно быть, смерть вашего хозяина явилась для вас тяжелым ударом.

– Конечно, сэр. Я ведь служил мистеру Эбернети, когда он еще был молодым человеком. Мне очень повезло в жизни, сэр. Ни у кого не было лучшего хозяина.

– Я тут беседовал с моим другом и… э-э… коллегой, доктором Лэрреби. Мы интересовались, не было ли у вашего хозяина за день до смерти какого-нибудь тревожного происшествия или неприятного разговора. Вы не помните, приходили в тот день к нему какие-нибудь гости?

– Едва ли, сэр. Никого не припоминаю.

– А вообще кто-нибудь приходил?

– За день до смерти хозяина к чаю у нас был викарий. Приходили монахини насчет каких-то пожертвований, а к черному ходу явился один молодой человек и хотел всучить Марджори щетки и чистящие средства для сковородок. Он был очень настойчив. Больше никто не приходил.

На лице Лэнскома появилось беспокойное выражение. Пуаро не стал на него давить. Старик ведь уже все выложил мистеру Энтуислу, и с Эркюлем Пуаро он был бы куда менее откровенен.