Роман воспитания - Нина Горланова

- А где вы бываете, черти, когда у меня нет белой горячки?

- А вот это, Андрей, хороший вопрос, нам еще никто его не задавал. В мире довольно людей, и всегда у кого-нибудь белая горячка!

Когда он сидит у Ивановых и молчит, глаза его бегают - значит, прислушивается к голосам. Ну что с ним делать? И на этот вопрос у Ивановых нет ответа.

- А где мой вельвет - японский, который свекровь подарила? Все перерыла - нет.

- Цвета, это материал весь в морщинках, как лоб у матери Дюрера? А мы сшили из него мишек на ярмарку государности.

- Настя! - строго поправил Антон. - Не государности, а солидарности! Ярмарка солидарности, мама, - это в фонд мира, мы поделки продаем для стран Африки, ну... голодающим помощь...

Света поняла, что скоро у нее лоб будет как у матери Дюрера. Пока она с Дашей лежала в больнице, японский корд в виде мишек улетел в Африку! А после родов все юбки Свете тесны.

Давай я так тебя нарисую, говорит Настя, что я - хуже Дюрера, что ли?! И появился очередной портрет, глядя на который писатель К-ов спросил:

- Настя, если б ты могла спасти из пожара свои картины либо... человека, ты бы картины спасла?

- Картин-то я смогу еще написать сколько угодно, - выпалила Настя, и тут вельветовый лоб Светы разгладился, словно только и ждал этого ответа.

- Ну... как хотите, господа! А я заметил, что стал гораздо хуже, а дела мои пошли лучше. Я стал менее любящим, менее благодарным, а денег прибавилось. Я стал скупее, черствее, а дела идут все лучше и лучше. Почему дела мои шли хуже, когда я сам был лучше?

- Потому что ты - атеист. Верующий бы с ужасом говорил об этом...

- А ты, Миша, рассуждаешь прямо как христианин какой-то! - захохотал писатель К-ов. - А как же дарвинизм?

Йог Андрей в это время отдирал от груди невидимых чертей и отшвыривал их в угол. Ивановым было трудно выносить и этих чертей, и дьявольские рассуждения К-ова, но империя зла, в которой они родились, заставляла держаться вместе. Дружба продолжала оставаться горьким, но необходимым лекарством. "Я тебя видеть не могу, но без друзей совсем пропаду", примерно так думал каждый.

Средства от желтухи

- Мама, почему у тебя под глазами... словно два спущенных шарика? Сонечка удивленно смотрела на мать.

- Всю ночь не спала, думала, где деньги взять.

- И сколько дают за час бессонницы? - не удержался от ерничества Миша.

Дают. Советы в основном. Вот посоветовали кольцо обручальное сдать. У Насти желтуха, а на дворе апрель. Сорок дней нужны Насте фрукты с рынка... А деньги-то откуда? У Миши был способ самоуспокоения: походка Петра Первого. Когда он шел такой походкой, Света едва за ним успевала. Она все причитала: "У нас и так четверо детей, мы и так забиты жизнью..." Ну и что, отвечал он, мы еще долго будем ею забиты, пока она не забьет нас в могилу. На моей прошу написать: "Он забит сюда жизнью".

За кольцо им дали восемьдесят рублей.

- Настя мне сказала в форточку, что у нее гепатит, вирус А! Высокая температура. И просит принести ей пилочку для ногтей и щипчики, - сказал Антон.

- Да, единственное, что спасет от вируса, - это пилочка и щипчики! Во всем мире никто до этого не додумался, а наша Настя додумалась. - Миша всем своим видом давал понять жене, что еще много раз все безвыходные положения обойдутся как-нибудь, через пилочку и щипчики.

Что бы Миша ни сказал просто так, сразу ни с того ни с сего к его словам начинала подверстываться реальность. Он сказал "во всем мире" - и тут же со всего мира в квартиру Ивановых сошлись югославские туфли, французские колготки, английское пальто, а внутри всего этого - Инна Константиновна. Этот ансамбль стоял на пороге комнаты Ивановых и говорил улыбаясь:

- Вы меня потеряли? В Париже была... В дождь Париж расцветает, как серая роза... Эйфелева башня, как часовой, возвышается над древней Лютецией - это другое название Парижа. Как подумаешь, что эти холмы помнят еще легионы Цезаря... Я уже знаю, что у Насти желтуха!.. Купила там альбом Ингреса.

- Вообще-то у нас укоренилось чтение "Энгр", - скромно сказал Миша, а потом скромно же, с видом трепетного ученика, спросил: - В самом деле воздух Парижа отдает золотой пылью - блещет золотой вечностью? А камни Латинского квартала?

- Да-да! - молитвенно сжала руки на пышной языческой груди Инна Константиновна. - Я вот что зашла. Вам нужно удочерить Настю. Срочно. Это ее поддержит в болезни.

Ивановым даже ничего понимать не нужно было. Все тонкие глубинные расчеты Инны Константиновны лежали на поверхности ее лица, они проступали через холодную красивую кожу: либо в службе опеки шла кампания по усыновлению-удочерению, корни которой, как и корни любой кампании, лежат во тьме, либо она решила уменьшить себе объем работы.

- Настя будет четвертая, а потом пятого родите, и Света в пятьдесят лет - на пенсию!

- Ничего себе! - сказал Миша. - Бурята вы нам не дали - площадь не позволяет, а родить советуете! Это ведь на той же площади... И такое советуете.

- А все по закону, - ответила Инна Константиновна. - Никто вам не может запретить рожать на любой площади. Просим удочерить такую-то. Я все завтра же начну оформлять.

Миша и Света были не против удочерить Настю, но их напугал сверхъестественный напор со стороны инспектора.

- Мы должны подумать, - несколько раз повторили Ивановы. - Мы к вам зайдем в районо... Надо посоветоваться с юристом, ведь у Насти есть родная тетя...

Инна Константиновна отреагировала словами: ах, вам не угодишь, я хотела как лучше, смотрите сами, - и клацнула красивой вставной челюстью. Когда она ушла, Миша сказал: мозги бы себе еще вставила! Что мозги, сердце-то не вставишь, ответила Света...

Вдруг ее осенило: комната для Насти, вот что! Инна Константиновна обязана девочке комнату материну вернуть, а не хочется ведь работать-то! Если Настю удочерят, то все - нечего для нее стараться! Уже по закону она потеряет право на ту комнату... Но Мише Света ничего не сказала, он и так мрачен, наливает слесарю спирт:

- Кесарю - кесарево, а слесарю - слесарево.

- Зато кран не течет, - подбодрила мужа Света. - И знаешь, челюсть-то у Инны Константиновны... ей ведь чья-то пьяная мать кирпичом выбила зубы, кинула в инспекторов, когда целая группа пришла лишать материнства, да попала в челюсть. Работа такая - никому не пожелаешь, правда!

Настя рассказывает

- По телевидению снимают так: приезжает машина, Цвета бодро: "Настя, к тебе", назначают, когда мы должны приехать в студию с картинами, потом снова машина, а съемки переносят, наконец приезжает на трамвае девушка с запиской, чтоб мы были в студии через два часа, а картины без Миши не увезти, надо его с работы отпрашивать... Капельница уже не помогает, а тебе, Лада? Ах, что я делаю, за что я мучаю больной и маленький свой организм!.. Это Рубцов написал, которого баба пьяная топором убила, знаете? А не пей много, сам виноват, правда?

Тобика я нарисовала вместе с бабушкой, он похож на нее, или она - на него. На телевидении спросили, почему у меня так много собак на картинах, скоро ли эта капельница закончится, в школе сейчас третий урок, наверное английский, да? Цвета хотела, чтоб все в семье много говорили по-английски, Мишу звали Майклом, а ее - не Цвета, а Флёр - цветок, давайте звать друг друга "май френд"? А этот желтый цвет мне надоел, бесит уже, на картинах я его любила сочетать с синим, сочетание такое - звенит, наверное, теперь выброшу все тюбики желтого, лимонного и даже охры, после желтухи... Рембрандт, наверное, никогда не болел желтухой, у него на картинах золота!.. Цвета хотела, чтоб я писала так же, в том смысле, чтобы каждый квадратный сантиметр картины был драгоценен сам по себе, как жемчуг или серебро. Миша сказал: не требуй, художник сам решает, у Насти есть преломление, как говорит Инстинктивно (это из районо инспектор, Лада, ты ее знаешь ведь?). Когда я на весь мир прославлюсь, Цвета у меня будет носить лишь французские платья, я так ей и заявила. Нечего было надеть на передачу, тетя Люся дала ей свою вязаную кофту, словно из радуги, режиссерши на студии крутились возле Цветы, пошли провожать, мы им: надо зайти тут кофту вернуть! А разве это не ваша кофта? Мы же хотели зайти к вам и рисунок расспросить... Они не Цветой восхищались, а кофтой, а мы думали... Эта тошнота мне надоела, мутит, как в самолете, болезнь лезет. Скоро Миша-Майкл ко мне придет, а капельница не кончается. Главное, Дашка просила мне передать подарок слов! Она такая быстрая: не успеешь оглянуться - уже залезла на шведскую стенку, не успеешь испугаться - уже слезла. "Я без держась могу на стенке!" - говорит. Ничего желтого я больше не хочу, раньше Цвета утром спрашивала: "Яйца вкрутую, яйца всмятку или яичницу?" Я написала натюрморт "Богатый выбор завтраков". В школе мне на выставке грамоту за него дали, а директор сказал: "Почему твои родители пишут заявление на материальную помощь, когда у вас выбор богатый?.."

Я бабушку написала помоложе, она говорит: да, у Насти к искусству что-то есть... Зимой легче рисовать, я тогда все могу найти на замороженном окне, даже попугая могла найти. А теперь на Карла Маркса нужно ехать, там возле двадцать второй школы дерево, как человек, ну, с головой и руками, капельница закончится, я его набросаю. Мне на выставке самодеятельных художников дали лауреата и приз, дутый из стекла, Миша теперь зовет меня "дутый лауреат".