Пункт назначения 1978 - Виктор Громов

что ни на есть насущной нужде. А выйти вот так, как сейчас, вариант бомж-стайл, мне не позволяли привычки. Слишком долго в меня вбивали понятия этикета. Думаю, местные мужики моих метаний бы попросту не уразумели.* * *

Мать шуршала у плиты. Скворчала сковорода. На столе аппетитной горкой лежали оладушки. Рядом в красивой стеклянной розетке (где только мать такую откопала?) – варенье с маленькими целыми ягодами клубники. Аромат во все стороны растекался восхитительный. Я едва не захлебнулся слюной. Потянул руку к блюду и тут же отдернул.

Мама, не поворачивая головы, сказала, словно почуяла:

– Сперва вымой руки, а потом садись есть.

Жутко захотелось схохмить: «Есть, мэм!». Так я обычно отвечал Лельке, когда она начинала раздавать указания. С трудом сдержался и ответил так, как положено нормальному советскому парню:

– Хорошо, мам, сейчас.

Руки вымыл старательно, удивляясь самому себе. Потом так же старательно их вытер, взял чистую тарелку и сел.

– Тебе чай или молоко?

Сразу подумалось, жаль, что нет кофе. Сейчас бы чашечку латте. Я отогнал от себя воспоминания. Ничего не поделать, придется отвыкать.

– Чай, если можно.

Мать удивилась.

– А с чего бы вдруг нельзя? Можно, конечно.

Вот черт, снова ответил не так. В детстве я так точно не говорил. Надо внимательнее следить за словами. Положил в тарелку оладьи, полил сверху вареньем, отправил в рот завлекательную ягодку и спросил:

– А отец с Ирой где?

– Отец у соседей, они там с раками колдуют. Толя сказал, что это чисто мужское дело, женщин к нему допускать нельзя. Девчонки во дворе с собакой. Ты ешь, не переживай. Мы в городе пообедали. А оладьи я им на улицу вынесу, когда пойдем. Иришки там так сдружились, не разгонишь.

* * *

На улице было непривычно тихо. Словно и не день. Словно и не город. Тишина лилась в душу, точно бальзам. Фантастически пахло морем. Ирки увлеченно дрессировали Юльку. Дядя Толя наблюдал за этим из окна. Я прислонился спиной к косяку подъездной двери и тоже принялся смотреть.

Самое начало я пропустил. Пес был уложен посреди двора на брюхо. Голова на асфальте. Глаза несчастные-несчастные, разве что не плачет. Дядя Толя скомандовал. Сначала псу:

– Цезарь, замри!

Потом дочке:

– Ир, давай!

Под восхищенным взглядом Ирки нашей Ирка рыжая пристроила на черный кожаный нос карамельку и отошла в сторону.

– Цезарь, нельзя! – Выдал новую команду дядя Толя.

Юлька скосил глаза, уставился на конфету. Потом не выдержал, обреченно вздохнул и глаза закрыл. На его морде возникло непередаваемое выражение. То, что он думал о девчонках на своем собачьем языке, вслух произносить было нельзя.

Ирки замерли чуть в сторонке, боясь дышать от восторга.

Я принялся мысленно считать. Стало любопытно, как долго выдержит пес? Когда сдадут его собачьи нервы? Юлька был стойким, как кремень. Первой сдалась наша Ирка. На ста двадцати семи.

– Дядя Толя, – выпалила она скороговоркой, – пусть Цезарь скушает конфетку. Жалко его!

Юлька тут же распахнул глаза, свел бровки домиком и попытался скосить взгляд на хозяина. Весь его вид кричал: «Спасите! Помогите! Умираю!» При этом он, как и велено, не шевелился.

Сосед рассмеялся:

– Ну что с вами делать? Весь процесс воспитания мне нарушаете.

Потом обратился к псу:

– Юлька, можно!

Я смотрел во все глаза, но так и не заметил, как это произошло. Пес стремительно поднялся, конфету с носа при этом умудрился не уронить, мотнул головой, клацнул зубами, зачавкал. Все! Во дворе сидел пес, с наиехиднейшей мордой и со смаком облизывался. Ирки прыгали от восторга и хлопали в ладоши.

Финита ля комедия, проговорил я себе под нос. Собрался уже идти к ним, но снова остановился.

– Дядя Толя, – закричала моя сестра, – а можно мне? Можно я тоже попробую?

Юлька замер. Голову к хозяину он не поворачивал. Только уши вывернул назад, чтобы слышать лучше. У него наклевывалась еще одна конфета. Пока гипотетическая, но все же…

– Уверена? – со смехом спросил сосед.

– Да! – раздалось в ответ хором.

Юлька тут же сам, без команды, лег на пузо. Уложил на асфальт голову и принялся ждать. Конфета из призрачной стала практически осязаемой. Собственной, родной. Только на язык положить не успели.

– Вот же засранец, – констатировал сосед с восхищением, – все понимает. Даже командовать не надо.

Он скрылся где-то в недрах квартиры, но скоро вернулся обратно. В руке его была новая карамелька.

– Ира, держи!

Сестренка вприпрыжку понеслась к окну, получила заветную конфету и вернулась обратно. Скоро все повторилось вновь.

Команда: «Цезарь, нельзя!» И я опять принялся считать.

На этот раз Ирка не спешила. «Можно» дядя Толя сказал на двух сотнях.

* * *

– Толь, дальше-то что?

В окне появился мой отец, наряженный в кухонный фартук. В одной руке у него была ложка, в другой шумовка. С таким снаряжением от отчего-то походил на дирижера. Я невольно прыснул. Совершенно не помню отца за готовкой. На кухне у нас безраздельно властвовала маман. Папу туда допускали исключительно в качестве дегустатора. Ну, или чайник поставить, посуду помыть. Вот и все. Готовить ни-ни. А здесь…

Отец был раскрасневшийся, глаза горели азартом. Там, за соседским окном вершилось великое таинство – варились вожделенные раки.

– Закипело? – Дядя Толя нырнул внутрь и пропал из вида.

Следом исчез отец. Юлька вздохнул и улегся под кустом. Конфетный дождь над его гениальной собачьей головой иссяк. Ирки унеслись в глубь двора играть в свои девчоночьи игры.

Из подъезда, отодвинув меня с пути, вышла рыжеволосая женщина с большим подносом в руках. Там лежали хлеб, нож, внушительный пучок зелени, четыре огромных розовых помидора, похожих на знаменитое «бычье сердце», блюдце с наструганным лимончиком. Стопкой стояли эмалированные миски.

– Ты Олег? – Спросила она и улыбнулась. На щеках у нее появились ямочки.

Сразу стало понятно, в кого пошла дяди Толина дочка. Копия мать! Никаких сомнений.