Концентрация смерти - Максим Шахов

Длинный стальной лом, тронутый ржавчиной, отыскался наконец за створкой двери.

– Вишь ты, всё тут оставляют и не боятся, что инструмент упрут, – удивлялся местным нравам Прохоров. – Бога боятся? Верующие…

– С кладбища, если туда чего принес, уносить домой уже нельзя. Правило такое, – сказал Илья, продевая лом в металлическое кольцо, ввинченное в железобетонную плиту пола. – Аверьяныч, подсоби.

На бетоне бугрился рельеф с черепом и скрещенными под ними костями. Мужчины взялись за концы лома, плита скрежетнула и отошла в сторону, обнажив черный провал люка, ведущего в склеп. Оттуда дохнуло холодом и тленом.

– Неуютное местечко, – щурился в темноту Илья.

– И холодное, – покачал головой Прохоров.

– Зато надежное, – нашел хоть что-то хорошее в новом убежище Кузьмин.

Илья позаимствовал свечи с алтаря, на всякий случай налив в простые жестяные подсвечники для маскировки небольшие лужицы воска – якобы свечи выгорели:

– Все равно сгорят. А свет нужнее живым, чем мертвым.

По крепко сбитой из деревянных брусьев лесенке спустились в склеп. Тут было не очень просторно. По стенам шли ниши для гробов, лишь четыре из них оказались заняты. Видно, часовню возвели недавно, и еще мало кто из большой семьи нашел в ней упокоение.

– Очень на нары лагерные похоже, – ухмыльнулся Фролов. – Устраивайтесь на свободные.

– Сперва плиту на место поставить надо, – отозвался Кузьмин. – Не ровен час, принесет кого-нибудь. А тут, как и положено на кладбище, должен царить вечный покой.

Лом, от греха подальше, спустили вниз. Плиту удалось поставить обратно с большим трудом. Вдвоем на лесенке стоять было почти невозможно, приходилось одной ногой опираться на перекладину, а второй – на свободную нишу в стене. Наконец, люк закрылся.

– Главное теперь, чтобы вы сумели ее опять поднять, – нервно усмехнулся Михаил. – Со своей рукой я в таком деле плохой помощник.

– Забрались сюда, значит, и выбраться сумеем, – примирительно проговорил Кузьмин, задувая лишние свечи.

Гореть он оставил только одну.

– Ну, что, спокойной ночи? – спросил Илья. – Тебе, Миша, помочь в нишу забраться?

– Сам справлюсь.

Прохорову пришлось воспользоваться лесенкой, он вполз в нишу, подостлал под себя одежду. Усталость была сильнее боли, вскоре он уснул, вернее, просто провалился в тревожный сон.

Фролов подумал-подумал и задул единственную свечу. Тепла в сыром склепе от нее не поступало, а вот, когда стемнеет, кто-нибудь мог и заметить блеск огонька из-под плиты. Вскоре Илья уже похрапывал, свернувшись калачиком в сырой нише для гроба, спал-сопел и Кузьмин. Впервые с момента побега они почувствовали себя в относительной безопасности. Впереди у них имелось два дня тупого ожидания, следовало хорошо выспаться и набраться сил.

Спит уставший человек обычно без сновидений, но Фролов, заснув, вновь оказался в лагере для военнопленных. Он стоял в строю во время переклички и не мог понять, как оказался среди других пленных, ведь совсем недавно был на свободе. Его товарищей по побегу нигде не наблюдалось, а уже выкрикивали номер Прохорова. Страх сковал тело Ильи, ему хотелось выйти вперед, выкрикнуть: «Я!», но, как это обычно случается во сне, ноги приросли к плацу, рот почти не открывался. Фролову удавалось лишь выдавливать из себя какое-то еле слышное сипение-свист. А охранники уже пришли в движение, пробирались вдоль строя, всматриваясь в лица пленных советских офицеров. И тут по ушам Фролова резанул крик, отчаянный, громкий. Он тут же подхватился, больно ударившись головой о шершавый бетон свода ниши. Сразу понял, что проснулся и офлаг явился ему во сне. Но, тем не менее, крик не прекратился. Наоборот, стал более отчетливым, в нем начали прорезаться ругательства. Затем послышались стенания.

– Что, что случилось? – узнал, наконец, голос Прохорова Илья, он шарил около себя, искал свечку, но та куда-то запропастилась, будто черт схватил ее и спрятал.

Внизу брызнула искра зажигалки, загорелась свеча. Кузьмин подсвечивал себе, заглядывал в нишу, где лежал Прохоров, тот продолжал вскрикивать. Было слышно, как он бьется о стенки ниши.

– Чего с ним? – свесившись, спросил Илья.

– Бредит. Совсем плох. Жар у него начался. Я же говорил, что с загноившейся раной шутить нельзя. Прижигать ее надо было, – говорил Кузьмин.

– Разбуди его.

– Не добудишься, это горячечный бред пошел.

– А если немцы на кладбище, да еще услышат?

– Вот и я думаю.

Прохоров немного успокоился. Кричать перестал, но метался, шептал. Илья с Кузьминым стояли перед его нишей, тревожно переглядывались.

– Без лекарств лучше ему не станет. Стрептоцид нужен, рану засыпать, – вздохнул Аверьянович.

– Стрептоцид, стрептоцид… А где его взять? – злился Фролов. – Может, обойдется?

– Боюсь, что нет. Заражение крови пойдет, и тогда хана.

– Уверен?

– Вернее некуда.

Помолчали, под сводами склепа гулко отражалось хриплое дыхание и вскрики бывшего летчика.

– Сколько это может тянуться? – спросил Фролов.

– Ты о чем?

– Ну, сколько он протянуть еще сможет? День, два? – с прямотой узника лагеря поинтересовался Илья.

– Кто ж его знает? – пожал плечами Кузьмин, не возмутившись постановке вопроса. – Может, с неделю промучается…

– А нам все это время здесь среди покойников сидеть?

– Не бросать же его одного помирать, – резонно заметил Аверьянович. – Вместе бежали, вместе до конца идти надо.

Вновь помолчали. Фролову хотелось заткнуть уши, Прохоров в бреду принялся бессвязно ругаться.

– А если… – начал Илья и осекся.

Глава 10

Михаил перестал метаться, открыл глаза, чуть поднял голову, увидел и узнал лица друзей, освещенные неверным пламенем свечи, простонал:

– Где мы?

– В могиле, – невесело ответил Кузьмин. – Нам еще два дня тут сидеть.

– Все, вспомнил. Хреново мне. Очень хреново. То в жар, то в холод бросает.

– Мы это заметили. Кричал ты сильно, – Фролов протянул руку, коснулся пальцев Прохорова, те были холодными, а вот выше руку словно только что из горячей воды вытащили.

– Сильно кричал… – упавшим голосом проговорил Прохоров. – Значит, и наверху могут услышать. Я с собой ничего поделать не могу. Простите.

– Чего уж там, – произнес Фролов.

– Ребята, – зашевелился Михаил. – Не знаю, надолго ли ко мне память вернулась. Если и дальше так пойдет, а то и хуже станет, вы без меня уходите. Только автомат оставьте, хотя бы с одним патроном. Договорились?

– Брось командир, тебя мы не оставим, – сказал Фролов и отвел взгляд.

– Я приказываю. Ясно? – собрав остатки сил, сказал Прохоров и замолчал.

Кузьмин подсветил. Бывший летчик лежал, запрокинув голову, глаза закрыты, грудь неровно вздымалась.

– Снова отрубился, – покачал головой Илья. – Что делать станем?

– Ждать, – твердо сказал Кузьмин. – Или поправится, или помрет. Вот только кричал бы пореже да потише.

– Ждать, пока он кончится, – это не дело, – Фролов провел руками по лицу, задумчиво наморщил лоб. – Мы Мише своей свободой обязаны и должны в лепешку расшибиться, а для его спасения все сделать. Вот ты говорил – стрептоцид нужен. Его же в любой аптеке купить можно. Деньги у нас есть.

– Откуда?

– Я у убитого эсэсовца по карманам полазил. – Илья сунул ладонь за пазуху, вытащил смятые купюры рейхсмарок. – Мятые такие потому, что мокрые были.

– Почему сразу не сказал? – насторожился Кузьмин.

– Сперва не до того было. А потом подумал, что не поймете – мародерство, как-никак. Одно дело у мертвого фрица оружие, боеприпасы, харчи, наконец, или курево забрать, а вот деньги – совсем другое. На нем еще часы были, золотые вроде, я их не тронул.

Несмотря на трагизм ситуации, Кузьмин улыбнулся, такой щепетильности от Фролова он не ожидал.

– Деньги – это половина дела. Да и часы нам не помешали бы. Если нужно, можно было бы и аптеку ограбить, – вновь посерьезнел Аверьянович. – В городке она наверняка есть. А вот соваться туда в таком лагерном виде – это лишнее. Городок небольшой, все друг друга знают. К чужаку большое внимание. А тут еще в аптеку не с оккупационными деньгами, а с рейхсмарками заявишься. Полицаи тебя вмиг схватят.

– Я уже все продумал, – Фролов прошелся по склепу, остановился у гроба, который поместили в нишу только сегодня. – Пан состоятельный был, – он постучал по торцу гроба. – Помоги-ка вытащить.

Кузьмин не спорил, лишь удивлялся непоследовательности Ильи. Тот то стеснялся признаться в том, что забрал у убитого эсэсовца деньги, то предлагал ограбить мертвого мирного поляка прямо в семейном склепе. Гроб с телом казался неподъемным. Илья и Кузьмин чуть не упустили его, когда тот выскользнул из ниши. Сели на него, отдышались. Резец вошел в щель между крышкой и гробом. Противно заскрипели глубоко загнанные гвозди.