Семья Корлеоне - Эд Фалько

Шон выразительно закатил глаза, но тут и Уилли схватил его за шею.

— Слушай то, что тебе говорит Донни. Если ты случайно его подстрелишь, я сознательно тебя пристрелю, а если ты подстрелишь меня, я тебя прибью, твою мать.

Шон с тревогой посмотрел на братьев, затем до него дошло, что Уилли над ним шутит, и все трое рассмеялись.

— Пошли, — сказал Донни. Обернувшись, он добавил Шону: — Просто делай то, что мы тебе скажем.

За дверью на лестнице пахло уксусом. Пожелтевшая краска на стенах облупилась, а ступени были застелены потрескавшимся и рваным линолеумом. Широкие деревянные перила, гладко вытертые, держались на круглых балясинах, расставленных через неравные промежутки. Когда за братьями закрылась дверь на крышу, они оказались в кромешной темноте, озаренной лишь тусклыми отсветами откуда-то снизу.

— Чем это здесь воняет? — спросил Шон.

— А нам откуда знать? — ответил Уилли.

— Такой запах, как будто тут полировали пол, — заметил Донни.

Он первым спустился на два пролета вниз и оказался на площадке, на которую выходили две двери, одна напротив другой.

— Вот его логово, — сказал Шон, указывая на дверь слева. — Он появляется здесь между семью и половиной восьмого. Входит со стороны Третьей авеню, затем через минуту в этих окнах загорается свет. Пару часов он проводит здесь один, потом где-то в половине десятого — десять начинают показываться его ребята.

— Нам нужно убить сорок пять минут, — сказал Донни. — Ты точно никогда никого не видел в других квартирах?

— Ни разу не видел ни единой души, — подтвердил Шон. — Никто не входил и не выходил, и ни в одном окне не зажигался свет.

Уилли отступил назад, словно его осенила какая-то мысль.

— Ты полагаешь, ему может принадлежать весь дом? — спросил он, обращаясь к Донни.

— У него есть склад у Центрального парка, дом на Лонг-Айленде, и еще вот это место на Третьей? — пробормотал Донни. — Господи, да он просто купается в деньгах!

— Дерьмовое это местечко, каждые пятнадцать минут прямо по мозгам громыхает поезд.

— Однако так лучше для нас, — заметил Шон, — если больше здесь никто не живет. Можно не беспокоиться о том, что какой-нибудь законопослушный гражданин из лучших побуждений вызовет фараонов.

— Сдается мне, — сказал Донни, — это его ребятам предстоит обнаружить на пороге труп, когда они сюда пожалуют. — Он повернулся к Уилли: — Если у нас будет время, наверное, я отрежу ему член и засуну в рот.

— Матерь божья! — отшатнулся назад Шон. — Донни, ты что, собираешься превратиться в зверя?

— Прекрати скулить, твою мать! — оборвал его Уилли. — Ублюдок того заслуживает. — Повернувшись к Донни, он добавил: — Это станет хорошим предупреждением всем итальяшкам, ты не находишь?

Оставив братьев на лестничной площадке, Донни обследовал коридор. Свет проникал через матовое стекло окна над ступенями, ведущими с нижних этажей. Противоположный конец коридора тонул в темноте. Донни вернулся к братьям, тяжело наступая на пожелтевший линолеум. Все вокруг дышало убогостью. Лука Брази не шел ни в какое сравнение с Аль Капоне, окружившим себя царской роскошью. И все же это здание, похоже, целиком принадлежало ему, вместе с домом на Лонг-Айленде и складом у Центрального парка. К тому же он, скорее всего, платил за квартиру Келли, поскольку девчонка в своей жизни не проработала ни одного дня — а ей уже стукнуло двадцать пять. Так что Лука все-таки зарабатывал кое-какие деньги, хоть он и не был Аль Капоне.

— Вы двое, — сказал Донни, махнув в сторону лестницы, ведущей на крышу, — спрячетесь там, наверху. — Он указал на противоположный конец коридора, теряющийся в темноте. — Я буду ждать здесь. Как только он войдет в эту дверь, я накормлю его досыта свинцом. Хотя, возможно, — добавил он, — я не стану торопиться и скажу ему пару слов перед тем, как отправить в ад.

— Мне тоже хотелось бы выложить ему все, что я о нем думаю, — заметил Уилли.

— Говорить буду я, — решительно заявил Донни. — Вы двое здесь на тот случай, если что-нибудь пойдет не так. Тогда вы быстро спуститесь по лестнице и устроите сюрприз, твою мать.

Прижав ладонь к животу, Шон пробормотал:

— Господи, Донни, мне плохо!

Донни пощупал брату лоб.

— Только взгляни на себя, ты весь потный.

— Он просто перетрусил, только и всего, — сказал Уилли.

— Конечно, мне страшно, — подтвердил Шон. — Я вам уже это говорил. — Он повернулся к Донни: — И еще я думаю о Келли. Она ни за что не простит нас, если узнает, что это наших рук дело, что это мы завалили Брази. Разумеется, он тот еще подонок, но он ее парень.

— А, во имя всего святого, — оборвал его Уилли, — ты беспокоишься насчет Келли? Ты что, спятил, Шон? Мы вот-вот натравим на наши жалкие ирландские задницы всех до одного ублюдочных итальяшек города, а ты беспокоишься насчет Келли? Да хранит меня господь, к черту Келли! Мы делаем это в том числе и для нее. Этот долбаный член обесчестил ее, а мы должны спокойно на это смотреть?

— О, только не говори, что ты делаешь это ради Келли, — сказал Шон. — Тебе уже много лет нет никакого дела до нее.

Посмотрев на младшего брата, Уилли печально покачал головой, словно поражаясь его безнадежной глупости.

Шон повернулся к Донни.

— Ты вышвырнул Келли на улицу и сказал ей, что для нас она умерла. Что ей оставалось еще делать, кроме как ухватиться за какого-нибудь парня?

— А как насчет того, чтобы пойти работать? — спросил Уилли. — Как насчет того, чтобы самой зарабатывать на жизнь?

— О, ну пожалуйста! — воскликнул Шон, обращаясь к Уилли, но по-прежнему глядя на Донни. — Ты сказал Келли, что для нас она умерла, — повторил он, — и вот теперь мы для нее тоже умерли. Вот как все обернулось, Донни.

Донни молчал, глядя поверх плеча брата на свет, проникающий сквозь матовое стекло, словно видя там нечто бесконечно печальное. Наконец обернувшись, он вопросительно посмотрел Шону в лицо.

— Разве я не заботился обо всех вас? — Поскольку Шон ничего не ответил, Донни добавил: — Келли ушла из дома и связалась с тем самым долбанным макаронником, который оставил нас не у дел. Ты полагаешь, это произошло случайно, Шон? Ты полагаешь, Келли не знала, что делает? — Донни покачал головой, отвечая на свой собственный вопрос. — Нет, — решительно произнес он. — Теперь она для меня мертва.

Он посмотрел на Уилли, и тот сказал: «Точно», — соглашаясь с ним.

Сверившись с часами, Донни взглянул на лестницу, ведущую на крышу. По улице снова прогромыхал поезд, наполняя коридор грохотом.

— Ну хорошо, — сказал он, обращаясь к Шону, когда поезд проехал. — Проваливай отсюда. — Он положил руку брату на затылок. — Сердце твое не лежит к этому делу. Мне не следовало брать тебя с собой.

— Ты это серьезно? — спросил потрясенный Уилли.

— Да, — подтвердил Донни, подталкивая Шона вверх по лестнице. — Проваливай. Встретимся дома.

Когда Шон ушел, Уилли сказал:

— Черт побери, Донни, что ты делаешь? Этот парень никогда не повзрослеет, если ты и дальше будешь обращаться с ним, как с младенцем.

— Я не обращаюсь с ним, как с младенцем, — возразил Донни. Вытряхнув из пачки две сигареты, он предложил одну Уилли. Тот закурил, выжидательно глядя на брата.

— Я больше опасался того, что малыш всадит в меня пулю случайно, чем того, что Лука сделает это сознательно. — Донни подошел к двери квартиры Луки. — Я буду стоять вот здесь, — сказал он, указывая на лестницу, где должен был бы находиться Шон. — Понимаешь, что я имею в виду?

— С большой вероятностью он даже не вытащил бы свою «пушку», — сказал Уилли.

— Теперь, когда его здесь нет, наши шансы только повысились, — сказал Донни. — Докуривай свою сигарету, и расходимся по местам.

— Ты думаешь, Келли обозлится на нас еще больше? — спросил Уилли.

— Келли и так на нас наплевать, Уилли. Ты сам знаешь, что это святая истина. И мне тоже на нее наплевать. По крайней мере, сейчас. Она нас предала, и я даже не хочу о ней думать. Пьянки, таблетки и хрен знает что еще… Когда Келли исправится — если она исправится, — она скажет нам спасибо за то, что мы спасли ее от жизни с этим гребаным итальяшкой. Господи, — пробормотал он, — ты можешь себе представить Луку Брази в качестве зятя?

— Упаси Господи, — ужаснулся Уилли.

— Мы сами себя спасем, — решительно произнес Донни. Загасив сигарету, он пнул окурок в угол. — Пошли. — Указав на лестницу, он проводил взглядом Уилли, скрывающегося в темноте. — Ждать осталось недолго, — добавил он, занимая свое место в тени.

За весь обед, продолжавшийся больше часа, Сандра не произнесла и десяти слов, предоставив болтать Сонни. Тот подробно рассказывал ей о своей семье, о жизненных планах, устремлениях и вообще всем том, что приходило ему на ум, пока миссис Колумбо подкладывала ему добавки телятины, запеченной в сыре. Обед проходил в квартире одного из двоюродных братьев миссис Колумбо, в том районе, где они жили прежде. Они переселились сюда на несколько дней, пока хозяин дома делал ремонт в их новой квартире на Артур-авеню. Маленький круглый стол, застеленный белой льняной скатертью, стоял у окна, выходящего на Одиннадцатую авеню и шаткий пешеходный мостик, перекинутый через железнодорожные пути. В детстве Сонни любил сидеть на этом мостике, болтая ногами и глядя на проезжающие под ним поезда. Сейчас он подумал было о том, чтобы рассказать Сандре о том, как ему впервые разбили сердце, когда он сидел на этом самом мостике с очаровательной девятилетней Дианой Чьяффоне, признаваясь ей в любви, и тут весь мир исчез в облаке пара и лязге и грохоте проезжающего поезда. Сонни до сих пор не мог забыть молчание Дианы и то, как она избегала смотреть на него, пока поезд не прошел и пар не рассеялся, открывая вновь окружающий мир. Тогда Диана встала и, не сказав ни слова, ушла прочь. Сонни улыбнулся, вспомнив все это, и Сандра спросила: