Рассказы о силе (Истории силы) - Карлос Кастанеда

Он остановился и спросил, понял ли я. Я машинально кивнул головой, и он недоверчиво улыбнулся.

— Хранитель мыслит широко и все понимает, — объяснил он. — Но охранник — бдительный, ограниченный и чаще всего деспот. Я бы сказал, что тональ во всех нас превратился в мелочного и деспотичного охранника, тогда как он должен быть широко мыслящим хранителем.

Я явно не улавливал нити его объяснения. Хотя я расслышал и записал каждое слово, но, казалось, был привязан к какому-то своему внутреннему диалогу.

— Мне очень трудно следить за тобой, — пожаловался я.

— Если бы ты не цеплялся за разговоры с самим собой, то у тебя не было бы этих трудностей, — отрезал он.

Я начал долго и нудно объяснять что-то в свою защиту, но в конце концов спохватился и извинился за свою привычку постоянно оправдываться.

Он улыбнулся и жестом дал понять, что мое поведение ему не досаждает.

— Тональ — это все, чем мы являемся, — продолжал он. — Назови его! Все, для чего у нас есть слово — это тональ. А поскольку тональ и есть его собственные деяния, то все, естественно, должно подпадать под его сферу.

Я напомнил ему, что он сказал, будто бы «тональ» является «социальным лицом». Этим термином в разговорах с ним пользовался я сам, чтобы определить человека как конечный результат процесса социализации. Я указал, что если «тональ» был этим результатом, то он не может быть «всем», потому что мир вокруг нас не является результатом социальных процессов.

Дон Хуан возразил, что мой аргумент для него безоснователен, ведь он уже говорил мне, что никакого мира в широком смысле не существует, а есть только описание мира, которое мы научились визуализировать и принимать как нечто само собой разумеющееся.

— Тональ — это все, что мы знаем, — сказал он, — Я думаю, что это само по себе уже достаточная причина, чтобы тональ был настолько подавляющей[9] вещью.

Он на секунду остановился, явно ожидая вопросов или замечаний, но у меня их не было. Но я все-таки чувствовал себя обязанным задать вопрос и пытался сформулировать подходящий. Мне это не удалось. Я чувствовал, что те предостережения, которыми он начал этот разговор, каким-то образом удерживали меня от задавания любых вопросов. Меня охватило непонятное оцепенение, и я был неспособен сосредоточиться и привести в порядок свои мысли. Фактически, я чувствовал и знал без тени сомнения, что не способен думать, но знал это не думая, если только такое возможно.

Я взглянул на дона Хуана. Он смотрел на среднюю часть моего тела. Но вот он поднял глаза, и ко мне мгновенно вернулась ясность мысли.

— Тональ — это все, что мы знаем, — медленно повторил он. — И это включает не только нас как личности, но и все в нашем мире. Можно сказать, что тональ — это все, что мы способны видеть глазами.

Мы начинаем взращивать его с момента рождения. Как только мы делаем первый вдох, с ним мы вдыхаем и силу для тоналя. Поэтому правильным будет сказать, что тональ человеческого существа сокровенно связан с его рождением.

Ты должен запомнить это. Понимание всего этого очень важно. Тональ начинается с рождения и заканчивается смертью.

Мне хотелось, чтобы он повторил все это еще раз, и уже открыл было рот, чтобы попросить его об этом, но к своему изумлению не смог произнести ни слова. Эта моя неспособность говорить была очень любопытной. Слова мои были тяжелыми, и у меня совершенно не было возможности контролировать это ощущение.

Я взглянул на дона Хуана, пытаясь показать ему, что я не могу говорить. Он опять смотрел на мой живот. Потом он поднял глаза и спросил, как я себя чувствую.

Слова полились из меня, словно прорвало плотину. Я рассказал ему, что испытывал любопытное ощущение, будто я не могу ни говорить, ни думать, и в то же время мои мысли были кристально ясными.

— Твои мысли были кристально ясными? — переспросил он.

И тут я понял, что ясность относилась не к моим мыслям, а только к моему восприятию мира.

— Ты что-нибудь делаешь со мной, дон Хуан? — спросил я.

— Я пытаюсь убедить тебя в том, что твои замечания не нужны, — сказал он и засмеялся.

— Значит, ты не хочешь, чтобы я задавал вопросы?

— Нет, нет, спрашивай все, что хочешь, только не позволяй отвлекаться своему вниманию.

Я вынужден был признать, что растерялся из-за безбрежности темы.

— Я все еще не могу понять, дон Хуан, что ты подразумеваешь под утверждением, что тональ — это все? — спросил я после секундной паузы.

— Тональ — это то, что создает мир.

— Тональ является создателем мира?

Дон Хуан почесал виски.

— Тональ создает мир только образно говоря. Он не может ничего создать или изменить, и, тем не менее, он творит мир, потому что его функция — судить, оценивать и свидетельствовать. Я говорю, что тональ творит мир, потому что он свидетельствует и оценивает его согласно своим правилам, правилам тоналя. Очень странным образом тональ является творцом, который не творит ни единой вещи. Другими словами, тональ создает законы, посредством которых он постигает[10], значит, в каком-то смысле он творит мир.

Дон Хуан мурлыкал популярную мелодию, отбивая ритм пальцами на краю стула. Его глаза сияли. Казалось, они искрятся. Он усмехнулся и покачал головой.

— Ты не следишь за мной, — сказал он и улыбнулся.

— Я слежу, нет проблем, — сказал я не очень убежденно.

— Тональ — это остров, — объяснил он. — Лучшим способом описать его будет сравнение вот с этим.

Он пробежал рукой над поверхностью стола.

— Мы можем сказать, что тональ похож на поверхность этого стола, он похож на остров, и на этом острове мы имеем все. Этот остров фактически является миром.

У каждого из нас есть личные тонали и есть коллективный тональ для нас всех в любое определенное время, и его мы можем назвать тоналем времени.

Он показал на ряд столов в ресторане.

— Взгляни, все столы одинаковы, на каждом из них есть одни и те же предметы. Но каждый из них имеет и свои собственные индивидуальные отличия. За одним столом больше людей, чем за другим. На них разная пища, разная посуда, различная атмосфера. Но мы должны согласиться, что все столы в ресторане очень похожи. То же происходит и с тоналем. Можно сказать, что тональ времени — это то, что делает нас похожими, как он делает похожими все столы в ресторане. Тем не менее каждый отдельный стол индивидуален, как и личный тональ каждого из нас. Однако следует помнить очень важную вещь: все, что мы знаем о нас самих и о нашем мире, находится на острове тоналя. Понимаешь, о чем я?

— Если тональ — это все, что мы знаем о нас самих и о нашем мире, то что же такое нагуаль?

— Нагуаль — это та часть нас, с которой мы вообще не имеем никакого дела.

— Прости, я не понял.

— Нагуаль — это та часть нас, для которой нет никакого описания — ни слов, ни названий, ни чувств, ни знаний.

— Но это противоречие, дон Хуан. По моему мнению, если это нельзя почувствовать, описать или назвать, то оно просто не существует.

— Это — противоречие только по твоему мнению. Я предупреждал тебя ранее, чтобы ты не выбивался из сил, стараясь понять это.

— Не хочешь ли ты сказать, что нагуаль — это ум?

— Нет, ум — это предмет на столе, ум — это часть тоналя. Скажем так, ум — это чилийский соус. Он взял бутылку соуса и поставил ее передо мной.

— Может быть, нагуаль — это душа?

— Нет, душа тоже на столе. Скажем, душа — это пепельница.

— Может, это мысли людей?

— Нет, мысли тоже на столе. Мысли — столовое серебро.

Он взял вилку и положил ее рядом с бутылкой соуса и пепельницей.

— Может, это состояние благодати, небеса?

— И не это тоже. Это, чем бы оно ни было, часть тоналя. Это, скажем, — бумажная салфетка.

Я продолжал перечислять всевозможные способы описания того, о чем он говорит: чистый интеллект, психика, энергия, жизненная сила, бессмертие, принцип жизни. Для всего, что я назвал, он находил на столе что-нибудь для сравнения и ставил это напротив меня, пока все предметы на столе не были собраны в одну кучу.

Дон Хуан, казалось, наслаждался бесконечно. Он посмеивался, потирая руки каждый раз, когда я высказывал очередное предположение.

— Может быть, нагуаль — это Высшая Сущность, Всемогущий, Господь Бог? — спросил я.

— Нет, Бог тоже на столе. Скажем так, Бог — это скатерть.