История зеркала. Две рукописи и два письма - Анна Нимова

Я понял. Мой вопрос прозвучал слишком отчетливо, от него нельзя было уйти. Ансельми обернулся, даже полумрак не мог скрыть его расстроенное лицо.

– На днях стало известно: посланцы приезжали в Париж. Тайно, чтобы никто не знал их дело. Как нам передали, они ищут работающих здесь итальянцев. Это очень серьезно.

– Тебе… угрожает опасность?

Он в сомнении покачал головой.

– Не думаю, что сильно угрожает. В конце концов, не я хранитель секретов. Пьетро и Дандоло надо тревожиться больше. Но осторожность никогда не помешает.

– А что может случиться, если они найдут вас?

– Ну, возможно, для начала они снова попробуют уговорить нас вернуться. Они не желают нам смерти, пойми, их интерес в другом.

– В том, чтобы вы трудились в Венеции?

– Конечно. От мертвого работника мало пользы, к тому же, они хотят сохранить знания.

Сказанное немного ободрило, но всё же служило слабым утешением. Оказалось, даже поддержка его величества не несет избавления от новых неприятностей.

Я видел: Ансельми подавлен известием. Без всякой цели он перекладывал инструменты, печально глядя перед собой. И в то мгновение мне захотелось как-то успокоить его, просто выразить свое сочувствие, дать понять, что он может рассчитывать на любую мою помощь. Желание было столь велико, что, не удержавшись, я потянулся к нему и осторожно прикоснулся ладонью к его щеке. Я просто не нашел другого способа поддержать его. Тепло кожи согрело пальцы быстрее, чем я взглянул в его глаза. Сначала в них отразилось непонимание, даже растерянность, но быстро они начали меняться, глаза Ансельми удивленно раскрылись, будто он узнал что-то совершенное новое для себя. Это было не просто удивление, но ничего резкого, что могло бы принести неловкость или отвратить. Потом он осторожно отвел мою ладонь, сделав это мягко, легко удержав мои пальцы в своей руке. Я тихо проговорил:

– Раньше я думал: почему ты скрываешь от меня…

Он снова нахмурился, и в голосе послышалась сердитая хрипотца.

– Я не скрывал от тебя, Корнелиус. Но не могу же я довериться первому встречному. Даже если он добр и приятной наружности.

Желая прервать неловкую тишину и отвлечь Ансельми от мрачных мыслей, я решил рассказать о встрече с Ноэль, и не ошибся: он заметно оживился. Внимательно выслушав мой рассказ, он задал вопрос:

– Она красива?

Как объяснить… Нет, Ноэль не была красива, но… Я вспомнил, о чем так смутно напоминало её лицо. Старый забытый сон, виденный ещё на постоялом дворе в ту ночь, когда я познакомился с Ансельми. Точно такое же нежное, словно из дымки, лицо было у девушки, протянувшей мне руки… Но не мог я об этом говорить, потому старательно подбирал слова, а вышло только:

– Я был бы рад снова её увидеть.

И вот ещё одно достоинство юности: она не позволяет долго предаваться унынию. Ансельми оказался не исключением.

– Я спрошу Антонио, можно ли тебе иногда выходить в город, – думаю, он не будет против. Тем более, когда придут новые работники. Хорошо, что ты сказал – как же я раньше не задумался, каково тебе проводить дни в четырех стенах. И ты знаешь, где живет твоя подружка?

Я тоже оживился.

– Не сказал бы, что она моя подружка.

Расставаясь, Ноэль объяснила, как её можно найти. Мне показалось, она не стала бы возражать против моего прихода. Впрочем, возможно, я ошибаюсь, но это легко проверить.

*****28

Ансельми оказался прав: действительно, не прошло и месяца, как в мастерской появились новые люди. Однажды утром они переступили порог: трое незнакомых мужчин, двое средних лет, третий совсем молодой, немногим старше Ансельми, – я сразу обратил на него внимание.

Был он довольно высок, выше других почти на голову, сильно худой. Прямые черные волосы доходили до согнутых дугой плеч, он сутулился, словно старался выглядеть наравне со всеми. Бледная матовая кожа делала его совсем непохожим на других итальянцев, с ними его роднили только глаза, такие же крупные и темные, как вызревшие вишни. Но если глаза Антонио говорили о сдержанности, а в глазах Ансельми задумчивость сменяла недоступные мне размышления, то глаза молодого человека стремительно двигались, не задерживаясь подолгу, выразительно сопровождали любое слово или жест. Когда он работал в молчании, лицо его сохраняло неподвижность, но стоило ему заговорить, как оно начинало подергиваться и дрожать – выглядело это не самым приятным образом. И ходил он поспешно, какими-то рывками, резко оборачивался, когда его звали по имени… Но почему-то мне он понравился.

Новых людей представили, с одним Антонио то и дело обменивался дружескими возгласами – по всей видимости, они были знакомы раньше, к другому подошел с приветствием Ла Мотта. Самого молодого звали Марко, знал ли его кто до появления в мастерской – осталось неясным.

За работой я стал приглядываться к Марко. Не то что бы искал общения, скорее, был мой обычный интерес к новому человеку, я осторожно поглядывал в его сторону, иногда проходил мимо. Но Марко мало обращал на это внимания. Работа настолько его поглощала, что он почти ни с кем не разговаривал, часто пропускал обед, а по вечерам задерживался в мастерской дольше остальных. Хотя и до его появления я наблюдал, с какой привязанностью итальянские стекольщики относятся к предмету, ими создаваемому, отношение Марко превзошло виденное мною до сих пор. Он мог работать часами, не отрываясь, не замечая ничего вокруг, и, как только приступал – неважно, чем он в тот день занимался, раскатывал форму или смешивал состав – любому становилось понятно: он не новичок в своём деле. Работая, он преображался, дрожь переставала искажать лицо, и куда только девались его неловкие движения.

В первые дни, когда он задерживался вечерами, я лишь издали наблюдал за ним, он же вел себя так, будто меня и не было рядом. Закончив работу, иногда совсем поздно, он бросал передник рядом с дверью и, не говоря ни слова, покидал мастерскую. Но в один из вечеров, когда мне показалось, что он не слишком занят, я решился заговорить.

– Все эти зеркала из нашей мастерской достанутся одному человеку? – негромко спросил я, подразумевая короля.

Марко вздрогнул. Видно, работа так увлекла его, что никого не видел и считал, что остался один. Он смотрел в мою сторону, словно не понимая и силясь разобраться, как здесь мог оказаться кто-то ещё. Пришлось напомнить о себе:

– Меня зовут Корнелиус, я остаюсь на ночь в мастерской.

Он коротко кивнул:

– Знаю.

Последовало молчание, и я решил, что разговор, не начавшись, завершился, но тут он немного отрывисто произнес:

– Не совсем так. Часть из них будет продана другим заказчикам. Но лишь малая часть, а остальные действительно будут доставлены ко двору его величества.

– Для чего может понадобиться так много зеркал? Король хочет каждый день видеть себя в новом зеркале?

На лице Марко мелькнуло некое подобие интереса, в ответ он спросил:

– Ты давно в мастерской?

– С зимы.

– Значит, совсем новичок. Но наблюдательный – я заметил, как ты смотришь. Из тебя выйдет толк, так все говорят.

Он поманил меня.

– Подойди ближе, что жмешься к стенке.

Я послушно встал сбоку от стола, за которым он работал.

– Ты правильно рассудил: чтобы видеть себя, вполне хватило бы небольшого зеркала. Но, знаешь ли, это только одна его сторона. Ведь оно может хорошо послужить и другим целям.

Рука его мягко дотронулась до края стоявшего у колен зеркала, он словно ребенка погладил.

– Так или иначе, оно прекрасно само по себе и способно преобразить любую убогость. Думаю, король уже оценил по достоинству его красоту. Помоги мне…

Вдвоем мы передвинули подставку в угол, где были собраны готовые зеркала. Марко ещё раз внимательно их оглядел.

– Завтра зеркала увезут из мастерской, его величество украсит ими свои комнаты, чтобы иметь возможность беспрепятственно и в любой момент видеть не только себя, но и других, – его лицо передернулось, мне показалось: он хотел подмигнуть.

– Для чего? – наивно удивился я.

Марко принялся объяснять, и, скажу вам, делал это с удовольствием. Он немного знал французский язык, мешал слова с родными итальянскими, иногда понять его было непросто, но Марко терпеливо старался растолковать сказанное.

– Все думают, король Людовик покупает зеркала из любопытства к своей внешности. Отчего же нет, возможно. Но я уверен, – тут голос Марко зазвучал торжественно, словно собирался донести нечто особенное. – Он хочет большего. Он хочет, чтобы власть его была безгранична.

Марко умолк на миг, приглашая расценить сказанное, и продолжал:

– А как можно этого добиться? Увы, увы, знать только себя для этого недостаточно. Надо знать других, их мысли, замыслы, а лучше – тайны.