Самый близкий демон - Анна Данилова

Натянув тонкие перчатки (две сотни которых она хранила в специальной коробке в кладовке), Рита принялась за уборку. Распахнула окна, поставила вальсы Штрауса… Устроила в квартире такой шум, что, даже если бы захотела, не услышала бы собственного голоса – на мелодии Штрауса наложился дикий рев пылесоса… С небольшим пластиковым ведром и шваброй она вышла на лестничную клетку, вымыть лестницу, и тут же обомлела: из квартиры Марка точно в это же самое время вышла женщина, и в руках у нее было ведро, из которого торчали горлышки пластиковых бутылок… Не обращая внимания на Риту, она спокойно прошла мимо нее – отправилась во двор выносить мусор… Примерно такого же возраста, что и Рита, только брюнетка. С фигурой балерины, стройная, подтянутая, в темных брюках и белой открытой трикотажной кофточке. Волосы стянуты на затылке тугим блестящим узлом… Бывшая жена? Бывшая любовница? Явно кто-то из бывших, потому что новая подружка вряд ли сразу же принялась бы за уборку, да и времени у Марка, чтобы подцепить кого-то, было слишком мало…

Рита мыла лестницу с каким-то остервенением. Мыла, щедро заливая лестницу водой, представляя себе, как балерина, вернувшись, поскользнется и растянется на ступенях, покалечится… Она так явственно увидела перед собой эту картинку (разбитое, в крови, сморщенное от боли, а потому некрасивое лицо, выгнутую спину, затылок с тугим узлом волос и длинной лебяжьей шеей), что принялась тотчас собирать воду…

Женщина вернулась, она шла по лестнице, осторожно ступая, словно каждым движением извиняясь за то, что ей приходится идти по свежевымытым ступеням. И вошла в его квартиру…

Вот и хорошо, что к ней придет сегодня Перевалов с композитором! У Марка – своя жизнь, полная балерин и прочих «бывших», а у нее – важные, связанные с творчеством встречи… Жизнь продолжается!

Рита вернулась домой, зло хлопнув дверью, вымыла ведро, отжала тряпку, отнесла швабру в кладовку, закрыла шумно, с грохотом, все окна и выключила Штрауса… В квартире стало чисто, тихо и как-то мертво. Рита разочарованно смотрела на дверь, за которой в нескольких шагах жила жизнью Марка какая-то другая, не очень красивая и не очень молодая женщина… Глаза ее стали наполняться теплыми слезами…

Она не станет печь пирог для композитора, пусть пьет чай с сухим печеньем! Натюрморт с фиалками в корзинке она оценит в три тысячи евро. С зелеными яблоками и веткой жасмина на белой скатерти – в пять. Все равно не купят. Зато там, в Европе, будут знать, что русские художники задешево не продаются… А если этот композитор захочет посмотреть другие ее работы, то вот пожалуйста: фантазия на тему одиночества – молодая женщина с длинными глазами и длинными руками сидит возле окна, освещенная яркой оранжевой лампой, и грустит… Работа большая, потянет на десять тысяч… Или – дождь. Все размыто: и улица, и окна домов… Все люди с зонтами, в теплой одежде, и среди них – тоненькая фигурка обнаженной девушки… Тело – бело-розовое, но скоро уже посинеет от холода. Работа называется «Одиночество». Не меньше пятнадцати тысяч! Для начала хватит. Но она знала, чувствовала, что на фиалках композитор потеряет к картинам всякий интерес, непременно скажет, что дорого… А Перевалов посмотрит на нее с непреодолимым желанием покрутить у виска: ты что, мать, с ума сошла? Ну и пусть крутит! Она огорчит его еще больше, когда скажет, что поссорилась с соседом и что ничем ему, Перевалову, помочь не сможет…

Рита так хорошо себе все это представила, что сразу же потеряла всякий интерес к предстоящему визиту. Сварила себе кофе, сделала бутерброд с сыром и устроилась в кресле перед телевизором: канал «Культура» начал транслировать «Тоску» в Ла Скала… Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть так, что она расплескала кофе на малиновую узорчатую обивку кресла. Марк? Неужели это он?! Так рано?

Она буквально пролетела через всю квартиру и замерла перед дверью. В глазке переливался солнечными бликами господин Перевалов. Собственной персоной. Рита подавила стон разочарования.

– Привет, Ленечка, заходи… Ты один?

– Пока один. Но вечерний визит не отменяется. Просто мне надо с тобой еще раз поговорить… Мне стыдно, конечно, что я отрываю тебя от твоих дел, но когда ты выслушаешь меня, то поймешь, что я не мог к тебе не прийти…

– Леня, успокойся. Проходи…

– У тебя так чисто… Нет, ничего мне не предлагай, я так, в носках… – и Леня в темных прозрачных носках, едва касаясь паркета, двинулся в сторону гостиной. На нем были бархатные темные брюки, желтая шелковая рубашка. Пижонище!

Рита выключила телевизор, усадила гостя за стол:

– Ты пока соберись с мыслями, а я приготовлю тебе кофе…

– Ритуля, у тебя так красиво… Ты извини, что я без цветов, я знаю, что ты любишь бархотки… В следующий раз, хорошо?

– Леня, хочешь, я сделаю тебе бутерброд?..

– Не откажусь. Если честно, то я в последнее время так нервничаю, что иногда забываю поесть… Я же теперь прописался у Лидии Григорьевны…

– В смысле?

– Да нет, ты не так поняла… Просто провожу у них много времени. Знаешь, такие милые люди… Я так жалею, что не познакомился с ними раньше… Честное слово, если бы мать повлияла на Виолетту, я был бы сейчас самым счастливым человеком на свете…

– Леня, ты пришел ко мне, чтобы поговорить о том, какие прекрасные люди твои несостоявшиеся теща и тесть? – холодновато осадила его Рита. – Избавь меня, пожалуйста, от этого…

– Не злись, тебе это не идет, – попытался рассмешить ее, состроив смешную гримасу, Перевалов. – У тебя, я вижу, тоже настроение не очень-то…

– Леня, что случилось? О чем ты хотел со мной поговорить? Чтобы я не поднимала слишком высоко цены на свои работы? Я не задрала цены, они скромные: от пяти до пятнадцати тысяч евро…

– Нормально, – равнодушно махнул рукой Перевалов. – Я к тебе совершенно по другому поводу. Виолетта… Ее нет, но она продолжает жить со мной… Понимаешь, я не говорил этого раньше, потому что боялся, что об этом узнают ее родители и подумают, будто бы я хочу вернуть себе эти деньги… Значит, так, объясняю. Незадолго до ее смерти она одолжила у меня две тысячи долларов. До этого времени она ничего у меня не принимала, не просила, а тут вдруг позвонила, попросила о встрече, а когда мы встретились, сказала, что ей понадобились деньги… Если бы я тогда знал, что ее скоро не станет, то дал бы ей больше… И что примечательно! Она вела себя так, как ведут себя все женщины, которым понадобились деньги для какой-нибудь чепухи вроде платья, пальто, понимаешь? То есть глаза ее горели, и она даже показалась мне счастливой… Я анализирую это сейчас, вспоминаю выражение ее лица, чтобы понять, для чего именно могли ей понадобиться деньги…

– Леня!

– Объясняю. Если бы она, к примеру, влипла в какую-нибудь историю, то выражение ее лица было бы другим… Понимаешь?

– Вот теперь понимаю. И даже догадываюсь, о чем ты хочешь со мной поговорить, посоветоваться… Ты не знаешь, говорить ли об этом Марку?.. В смысле Садовникову, или нет, так? Другими словами, ее могли убить из-за этих денег?

– Вот именно! – просиял Леня. – Я знал, что ты меня поймешь. Насколько я понял, активное участие в расследовании принимает Лидия Григорьевна… Она сказала Садовникову, будто бы у Веточки ничего не пропало из украшений… Возможно, она и права. Но деньги! Никто мог и не знать о наличии у нее этих денег! Виолетта могла это скрыть и от мужа, и от родителей… Когда она брала эти деньги, то говорила, что будет отдавать мне их постепенно, по мере того, как ей будут подкидывать родители… Знаешь, я, дурак, слушая ее, так и представлял, как ее родители стоят и подкидывают вверх деньги… Такая вот картинка получилась. Идиотская! Поэтому я и запомнил ее слова. Из этого следует – что?

– …Что родители об этих деньгах могли и не знать… Муж – наверняка тоже. Но зачем ей потребовалась такая приличная сумма?

– Понимаешь, обычно женщины хотят шубу… И я в свое время… предлагал Виолетте шубку из рыси… Мы с ней прогуливались как-то, зашли в магазин, я предложил ей примерить… И она тогда сказала мне, что у нее целых три шубы, и почти все – новые… Машина у нее тоже была – ей отец подарил.

– Может, она ремонт хотела сделать? – предположила Рита первое, что пришло в голову, вспомнив, сколько денег она потратила сама, чтобы привести в божеский вид свою квартиру и мастерскую.

– У нее муж есть… К тому же это невозможно скрыть… Понимаешь, у нее так глаза горели…

– Значит, что-нибудь из одежды.

– Я с этим к тебе и пришел… Ты – женщина, причем самая настоящая женщина… В каких случаях у тебя горят глаза?

– В последнее время – когда я вижу полки с хорошими дорогими красками или в книжном – альбомы с репродукциями… Еще – брильянты…

– Вот! Попала в самую точку. Я тоже подумал о брильянтах! Но существует одно весьма существенное «но». Она любила мужа. Вот я и подумал: а что, если это ему понадобились деньги и она каким-то образом решила выручить его?.. Он же бухгалтер, понимаешь? Может, недостача какая или еще что…