Партизанский комиссар - Петр Брайко

Когда я вошел в комнату, он сразу выпрямился, опустил руки, опершись ими о стол. От резкого движения борта его овчинной безрукавки раздвинулись, и на гимнастерке слева сверкнул орден Красной Звезды, окончательно прогнав все мои сомнения. "Вот теперь ясно: попал к своим, верным людям", - мелькнуло в голове.

Глядя на его стройную, в отлично подогнанной форме фигуру, плотно затянутую комсоставским ремнем с портупеей, на безукоризненно начищенные, отливающие угольным блеском хромовые сапоги, я подумал: "Сразу видно кадровый командир. Наверно, это и есть самый главный у них начальник".

А он в это время пристально рассматривал меня. Его большие лучистые глаза светились умом и такой проницательностью, что я вдруг почувствовал, будто он просматривает меня насквозь. Я вытянулся и, приложив руку к головному убору, доложил по уставу:

- Лейтенант погранвойск Брайко прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы!

Тогда я, как и многие другие окруженцы, не имел еще ни малейшего понятия о партизанских формированиях и воображал, что попал в обычную воинскую часть, действующую в тылу противника.

- Хорошо, товарищ лейтенант, садитесь, - сказал мягко, почти по-дружески черноусый красавец, указав мне глазами на табуретку, стоящую перед длинным столом.

Я остановился в нерешительности, не зная: как мне сесть, к кому лицом? И чтоб не повернуться к кому-либо спиной, опустился на табуретку, как стоял - лицом к бородатому человеку в ватнике, сидевшему за отдельным столиком (в ту минуту я еще не догадывался, конечно, что передо мной - сам Ковпак). Он тотчас поднял на меня умные цепкие глаза и сухо бросил, указав кивком головы на сидящую за длинным столом четверку:

- Лицом к ним.

Я повернулся налево, оказавшись спиной к понравившемуся мне военному. И тут же услышал за своей спиной его спокойный, но властный голос:

- Расскажите нам все о себе: где родились, учились, как оказались здесь, на занятой врагом земле?

И я вдруг почувствовал всем существом, даже не оглядываясь, его гипнотический взгляд. Казалось, что этот взгляд пронизывает меня насквозь: хочу пошевелиться, повернуться, но не могу.

- Мы слушаем вас, товарищ лейтенант! - произнес за моей спиной тот же мягкий звучный баритон.

Только после этого я, по-прежнему не шевелясь, стал рассказывать о себе все по порядку: родился на Черниговщине, в селе Митченках Батуринского района, в 1918 году, а точнее, в 1919, - один год я себе прибавил, чтобы скорее пойти в армию. Отец мой крестьянин-бедняк. В 1933 году, когда мне шел четырнадцатый год, он умер. И еще рассказал, что с детства мечтал стать военным и шесть раз поступал в военные училища, но каждый раз меня подводил проклятый ростомер: не хватало двух сантиметров до минимального роста...

Рассказал и о том, как после окончания Конотопского педтехникума, по призыву ЦК комсомола Украины поехал работать в Винницкую область, в пограничный район; как там в селе Великая Косница Ямпольского района впервые познакомился с пограничниками и полюбил эту службу на всю жизнь; как в 1938 году, по ходатайству депутата Верховного Совета СССР, начальника Могилевского пограничного отряда Строкача меня приняли в Московское Пограничное Военно-техническое училище имени Менжинского.

Мне показалось, что услыхав эту фамилию, отдельно сидевший человек с бородкой клинышком едва приметно перемигнулся с кем-то. Но я продолжал спокойно рассказывать, как досрочно окончил это училище в марте 1940 года и был направлен в распоряжение командующего Западным пограничным округом в город Львов; оттуда - в 16-й кавполк, а в марте 1941 года в 97-й пограничный отряд, в котором и застала меня война.

На второй день войны меня направили в 4-й мотострелковый полк НКВД СССР в город Киев на должность начальника связи. В составе этого полка я более двух месяцев оборонял Киев по восточному берегу реки Ирпень. В ночь на 19 сентября мы оставили по приказу Верховного командования оборону, затем взорвали на реке Днепр мосты и, ведя непрерывные бои, продолжали отход на восток, не зная, что уже находимся в окружении вражеских войск. Под станцией Барышевкой, при переправе через реку Трубеж, два наших батальона (третий батальон охранял украинское правительство) попали в засаду, и почти все мои однополчане погибли. Уцелевшие после боя разбрелись кто куда. Я решил пробираться к линии фронта, попутно стараясь собрать разведданные о противнике. Но дойдя до Сум, понял, что соединиться со своей регулярной армией не удастся и надо продолжать борьбу здесь, в тылу врага.

Когда я узнал от людей, что около Путивля или Глухова действует какой-то отчаянный, то ли десантный, то ли партизанский отряд, я повернул к Путивлю и стал разыскивать этот отряд. В хуторе Чернобровкине меня схватила путивльская полиция, приняв за ковпаковского разведчика... Местные девушки, работавшие в Путивле в столовой, помогли мне удрать. И вот наконец, на третий день после побега, я догнал в селе Уздице группу партизан, но, приняв их за полицию, выдал им свою "легенду" - кто я и откуда. А когда понял, что это - не полиция, а партизаны и стал просить тех хлопцев взять меня с собой, они уже не поверили мне. Но спасибо им, хоть привезли сюда, в штаб. И я рассказал все, что мне удалось узнать о противнике за время моих странствий по его тылам.

- Это все? - закончив рассказ, услышал я за спиной тот же красивый мужественный голос.

За все это время меня ни разу не прервали. Четыре человека, сидевшие напротив, за столом, все записывали.

- Ну, что ж!.. - продолжал черноусый военный за моей спиной. - Пусть его отведут обратно в караульное помещение.

Я встал и молча направился к двери, недоумевая, почему меня ведут обратно к арестованным, даже не задав ни одного вопроса. Только придя в караульное помещение и оставшись наедине с собой, понял: видимо, партизанское командование решило запросить по радио соответствующие органы, действительно ли я тот, за кого себя выдаю. "Что ж, это даже лучше! - обрадовался я. - Пусть проверят!"

А в это время в штабе (как мне рассказал сам Ковпак, уже несколько месяцев спустя) происходил следующий разговор:

- Ну как ваше мнение, товарищи? - спросил комиссар Руднев.

Ковпак долго молчал, потом сказал сухо:

- Шось вин дуже багато знае про нимцив... Може, боны и послалы його до нас?

- У меня такого впечатления нет, - возразил сразу Руднев. - Знает он действительно много. И сведения его очень ценные. Но ведь человек этим специально занимался. А пограничники народ толковый. Это я знаю по Дальнему Востоку. Их ведь специально учат!.. Так что, если он пограничник...

- То-то и оно: если!.. - Ковпак строго посмотрел на Руднева. - А хто из нас може за это поручиться?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});