Вниз по темной реке - Одден Карен

Встав посреди разгрома, я задумался: интересно, чем зарабатывает на жизнь хозяин дома? Мои размышления прервал голос за спиной:

— Видимо, грабитель забрался в окно.

Голос был женским — низким и мелодичным. Я обернулся. Из кресла в стиле эпохи королевы Анны поднялась женщина примерно моего возраста — высокая, стройная, белокожая, с выразительными и умными глазами, в сером шелковом платье. Ее темно-каштановые волосы были убраны в сеточку на затылке. Должно быть, жена состоятельного стряпчего или богатого купца, а может, — банкира.

Она подошла ко мне, пройдя сквозь полосу колеблющегося света.

— Я — Белинда Гейл.

— Это библиотека вашего супруга? — осведомился я. — Он сейчас дома?

— Библиотека моя, — поправила меня дама. — А супруга дома нет, потому что я не замужем.

Я привык к тому, что мне часто возражают, и все же негодую, если собеседник выказывает раздражение или презрение. Впрочем, свои чувства стараюсь держать при себе. Мисс Гейл же говорила слегка насмешливо, но не зло, и я отчего-то испытал странный восторг и даже приступ некоторой самонадеянности.

Ого, не замужем?.

Она вдруг представилась мне полуодетой, с распущенными по плечам темными волосами, и видение заставило меня покраснеть. Видимо, женщина неверно истолковала мое смущение и, улыбнувшись, отчего на ее щеках появились маленькие ямочки, произнесла:

— Не переживайте, инспектор. Вы не первый, у кого я создала впечатление замужней дамы.

— Не первый, кто вас недооценил, — это вы хотели сказать?

Улыбка стала шире, тронув утолки ее губ, а у прекрасных карих глаз образовалось несколько лучиков. Я на несколько секунд лишился дара речи, что мне не свойственно — мысли отчего-то перестали цепляться одна за другую.

К счастью, преступление удалось раскрыть достаточно легко. Взломщика мы вычислили уже через две недели. Им оказался глава одного чрезвычайно ревностного религиозного сообщества, выразивший таким образом протест против присутствия на вечеринках мисс Гейл смутьянки Анни Безант.

По прошествии двух недель расследования я безнадежно влюбился, а поводов видеться с Белиндой больше не осталось. Думал о ней несколько месяцев подряд и наконец решился сделать предложение.

Тогда-то она и рассказала мне о своих страхах по поводу замужества: ее мать — прекрасная, умнейшая женщина — потеряла рассудок через три года после свадьбы, и Белинда с отцом двенадцать лет жили в постоянной тревоге, а потом мать повесилась. Отец, пока был жив, не раз внушал дочери, что замужество — шаг непоправимый, и, находясь на смертном одре, заставил ее поклясться: Белинда должна изучать будущего мужа по крайней мере несколько лет, прежде чем за него выйти. Еще он взял с дочери обещание, что та останется единоличной владелицей доставшегося ей капитала.

Белинда сразу поставила мне условие: я должен хранить наши чувства в тайне ото всех. Отношения развивались медленно, и «четверги» стали очередным этапом. Я обещание держал, рассказав о своей любви лишь Джеймсу — и то испросив разрешения у любимой.

* * *

При свете газового фонаря я открыл своим ключом черный ход и, не успев закрыть дверь, очутился в объятиях Белинды, нежно прошептавшей мое имя.

Мы отужинали у камина, и я устроился на диване с чашкой горячего кофе. Белинда закрыла окна, задернув их тяжелыми узорчатыми шторами, и все же с улицы пробивался стук дождевых капель.

— Кофе не остыл?

Я обернулся на голос. Белинда стояла, словно призрак, в своем белом кружевном пеньюаре, который обычно надевала на ночь — впрочем, не всегда. Ее темные волосы были красиво уложены.

Господи, прямо как у Роуз Альберт…

— Что стряслось? — спросила Белинда. — Вид у тебя какой-то странный.

Я промолчал, и она призывно протянула ко мне руки.

— Как холодно… Даже от камина толку никакого. Пойдем в постель, Майкл.

Так меня звала только она, и мне нравилось, как звучит мое имя, когда его произносит Белинда. Для всех остальных я — Микки или инспектор; иногда — просто Корраван.

— На ночь не останусь, любовь моя, — покачал я головой. — Негоже мальчику провести вечер в одиночестве.

Стоит попасть в ее постель — уж не уйдешь.

— Хорошо. Приведи его в следующий раз. Мне любопытно встретиться с Гарри после всего, что ты рассказал.

Она свернулась клубочком подле меня и, отхлебнув из моей чашки, отдала ее обратно.

— А теперь выкладывай: что тебя тревожит?

Мы не раз играли в подобную игру. Писатель есть писатель: Белинда читала мое лицо как книгу, следила за жестами, раскладывала мой день на завязку, кульминацию и окончание, словно в одном из своих романов. Порой я рассказывал ей о расследованиях, хотя обычно дожидался, когда до раскрытия преступления останется совсем немного. Не желал, чтобы Белинда знала о первых стадиях, когда бродишь, словно слепец в тумане. Так и сегодня — посвящать ее в дело Роуз Альберт пока не хотелось.

Белинда не любила, когда я хранил подробности расследования в секрете. Чем-то с ней нужно поделиться. А кстати…

— Во вторник встретил Блэра. Столкнулись на Уоппинг-стрит.

В глазах Белинды немедленно вспыхнуло сочувствие, и я раздраженно завертелся, словно уж на сковородке.

— Вы разговаривали?

— Перекинулись парой слов. Я заглянул туда буквально на несколько минут. По-моему, он хотел, чтобы я просто посмотрел на одно суденышко. — Помолчав, я сухо добавил: — Кажется, еще ему не терпелось напомнить, насколько он меня презирает.

Белинда кинула на меня острый взгляд, однако голос ее был нежен:

— Если Блэр тебя презирает — он бы уже давно забыл о твоем увольнении. Ведь времени-то прошло немало, Майкл. Раз уж он тебя вызвал — значит, ищет пути к примирению. — Она улыбнулась. — Хотя с чего он взял, что Уоппинг и Скотланд-Ярд находятся по разные стороны баррикад? Для меня это загадка.

— Ну, я не уверен, что он хотел видеть именно меня. Так, всего лишь догадка. — Я пожал плечами. — Может, он что-нибудь мне и сказал бы, но со мной был Стайлз. Встреча получилась ужасно неловкой. Бедняга Стайлз! Так и не смог понять, почему Блэр настолько холоден.

— Ты ему не объяснил? — спросила Белинда, закинув руку на спинку дивана.

— Нет.

Она недоуменно покачала головой, а я сделал глоток кофе. Напиток уже остыл, и я, должно быть, скорчил недовольную гримасу, потому что Белинда тут же потянулась за чашкой.

— Сейчас сварю еще.

Похоже, она с трудом сдерживалась, чтобы не дать мне совет, который я слышал уже не раз: когда-нибудь мне все же следует рассказать Блэру о причинах увольнения. Другое дело, что Белинда не знала подробностей. Я в свое время сообщил ей, что ушел с Уоппинг-стрит, как только выяснил: некоторые инспекторы речной полиции получали взятки от таможенников, а когда те пытались прикрыть лавочку — полицейские пускали в ход силу. Я не желал быть замешанным в грязных делах.

Честно говоря — не в подкупах дело. Сам я взяток не брал, однако отдавал себе отчет: на реке дела иначе не делаются. Ушел потому, что понял: Блэр, превыше всего ценивший преданность, солгал, чтобы защитить двух инспекторов-речников — Пая и Вика, которые не просто намяли кому-то бока. Пай с Виком убили одного из таможенников — Кевина Уолша. Я повлиять на события не мог никоим образом. Может, у меня и были доказательства, только в суде мое слово ничего не стоило бы против показаний Блэра и двух убийц. Поэтому я молча подал заявление, и Блэр до сих пор считает, что Майкл Корраван — всего лишь задравший нос предатель-ирландец.

Порой я склонялся к мысли, что Блэр невиновен. Возможно, Пай врал, что шеф речников обеспечил им с Виком липовое алиби. Может, Белинда и права — надо просто объясниться, рассказать Блэру, почему я ушел на самом деле. Возможно, он изменил бы свое мнение обо мне. Однако… Допустим, Блэр и в самом деле ни при чем. Тогда мой вопрос — не солгал ли он, чтобы покрыть убийц, — стал бы для него настоящим оскорблением. Бывший начальник возненавидел бы меня еще больше, так что игра не стоила свеч.