Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

Странный живой сон, в котором было больше ужаса, чем действия. Часто я видела святого, материализующегося из тьмы. Друида или священника, я не могла различить. Но жуткое молчание, окружавшее его, было подобно зову смерти, и я в страхе бежала от него, как бежала в кошмарах, когда мне представлялась гибель Артура на поле брани. Иногда я просыпалась вся в поту, мое сердце гулко стучало. Я выбиралась из-под скомканных простыней и прижималась в страхе к мужу.

Тогда Артур попросил Нимю воспользоваться своим даром ясновидения и попытаться установить, где находится его помощник. Но она не смогла ничего обнаружить даже после того, как обратилась к самому могущественному из древних богов Цернунну.[6]

– Ты сказала ему, чтобы он вернул Ланселота? – спросила я.

– Сказать ему? – переспросила Нимю, пораженная моей надменностью. – Разве можно приказывать богам, Гвен? У них можно лишь просить о помощи, но никак не указывать, что им делать. – Я понурила голову, стыдясь, что горе сделало меня столь неучтивой. – Но все же у меня для тебя кое-что есть, – продолжала Нимю с улыбкой. – Небольшое заклинание, которое следует произнести тогда, когда луна народится вновь.

Она прошептала несколько слов, и с тех пор я с нетерпением следила за луной и старательно повторяла магическую формулу, когда на западе появлялось бледное новорожденное мерцающее светило, добавляя молитвы и от себя, заклиная богов вернуть мне любимого, без которого я не представляла жизни.

Артур был озабочен не меньше моего, и мы оба, не жался сил, занимались делами королевства. В разгаре осени мы начали получать сведения об урожае. И когда стал вырисовываться счет обмолоченному зерну, соленой и копченой рыбе и заготовленным яблокам, стало ясно, у кого образовались излишки, а у кого не хватало продуктов. Организация торговли возлагалась на местных правителей, но мы могли подсказать им, как обстоят дела в соседних землях.

Но я заметила: откуда бы ни приезжал очередной гонец, прежде всего Артур спрашивал его о Ланселоте:

– Вы ничего не слышали о британском воине? И посланцы всегда качали головой. Постепенно я начала бояться их ответов – ведь Ланс был знаменитой личностью, и о его подвигах слагались легенды по всему королевству. И если теперь никто не говорил о его приключениях, значит, их просто не существовало. Я жила с тайным убеждением, что Элейн оказалась права и смерть Ланселота падет на мою голову.

Наконец в октябре Гавейн предложил связаться в древними племенами:

– Хотя они и избегают людей и городов, мало что происходит среди смертных, о чем они тут же не узнают, миледи, – напомнил принц Оркнейский. – Придны восхищались Ланселотом, когда останавливались в Стерлинге. Его слава разнеслась по всем племенам. Если хоть один из них знает, где он сейчас, то знают все. Другой вопрос, захотят ли… – он красноречиво пожал плечами, и тень омрачила его лицо. – Но я все же собираюсь спросить их.

Благородство его предложения тронуло мое сердце – ведь с тех пор, как Гавейн расстался с Рагнель, он избегал встреч с низкорослым народом. Я заметила, что даже сейчас он не называл Рагнель по имени.

Мы начертали послание в рисунках на поверхности восковой дощечки, и Гавейн, тщательно завернув ее, отнес к известному ему источнику в чаще. Там он навалил на послание небольшую кучу камней, воткнул веточку рябины и спокойно вернулся в Камелот, уверенный, что древние скоро найдут письмо.

Через неделю, когда оркнеец явился на то же место, веточку рябины сменили листья остролиста, но поверхность восковой таблички оказалась пустой.

– Почему пустой? – спрашивала я, когда оркнеец передавал мне дощечку.

– Судите сами, миледи, – ответил он. – Вы видите, воск был разглажен и дощечка снова завернута. Но что это значит, я не имею понятия.

Двусмысленность ответа меня напугала. Он мог означать, что Ланс жив и в безопасности у древних, но с тем же успехом мог сообщать, что бретонец умер. Я всегда считала, что могу перенести все, столкнувшись с неизбежным лицом к лицу, но неизвестность оказалась хуже всего, и мне хотелось бежать сломя голову, кричать и проклинать все на свете.

Постепенно я взглянула в лицо безжалостным фактам – вестей неоткуда ждать: ни от древних, ни от других народов. И в первый раз в жизни я ощутила свое бессилие. Верховная королева или обычная женщина, я была не в состоянии вырвать ответ из глубин безмолвия. Узнать, жив ли Ланселот или мертв.

На зиму мы оставались в Камелоте, вели светскую жизнь, следили за благосостоянием народа. В последнюю ночь октября, страшную ночь Самхейн, и язычники и христиане собирались вокруг нашего очага. Известно, что в эту ночь боги и духи прокрадываются на землю, а древние сиды – существа еще с доисторических времен – норовят украсть душу неосторожных смертных. Памятуя об опасности, наши домашние, когда садилось солнце и распахивались ворота в иной мир, предусмотрительно укрывались внутри стен. Л на следующее утро мы праздновали, что остались в живых. Артур приносил в жертву белого бычка, и ему помогал митраид[7] Лионель.

Потом, когда зима стала укрывать снегом дороги, в Камелот с континента прибыл христианский священник. Человек средних лет, с мягкими манерами и почти лысый, он поклонился и передал Артуру свиток с законами короля Теодорика.

– Здесь, к сожалению, только краткое изложение свода законов, – извинился отец Болдуин. – Но Боэтиус полагал, что вы обрадуетесь всему, что даст вам о них представление.

Артур развернул старый, сильно потрепанный свиток и стал тщательно вчитываться в латинские фразы. По выражению его лица было видно, что он удовлетворен.

С приветливой улыбкой муж предложил священнослужителю перезимовать с нами.

– Королева подыщет для вас комнату, – беззаботно заметил он и, вдруг вспомнив, что я не лажу со священниками, послал мне один из своих взглядов, означавших «это очень важно, дорогая».

Сначала я с подозрением отнеслась к отцу Болдуину, полагая, что он разделяет взгляды церкви, согласно которым женщины считались ниже мужчин. Но священник оказался человеком добрейшей души, склонным скорее к самоуничижению, и вскоре его присутствие стало благотворно влиять на меня.

Рождество в том году мы отмстили с собственным священником, совместив торжество с праздником вызова солнца из его зимних странствий. Все домашние и много христианских и языческих воинов собрались на службу, и всю мессу мы с Артуром простояли на коленях. В конце заговорил Борс и умолял христианского Бога-Отца охранить его родственника Ланселота. Мне показалось, что он начал склоняться к вере Болдуина.