Рондо смерти - Владимир Дугин

И вот теперь этот монстр собирается… Меня начало подташнивать. Неужели пирожки в буфете были несвежими? Черт, что же делать, надо же что-то делать!

Впрочем, нечего горячку пороть, время еще есть. Прежде всего, надо все спокойно взвесить, обдумать, наметить план действий. Ведь от этого будет зависеть жизнь и здоровье сотен тысяч, миллионов людей в Городе, а может и во всем мире. Но я не мог заставить себя встать с кресла, подойти к письменному столу, взять листок бумаги и ручку, словом, начать привычный, ставший автоматическим, ритуал включения в рабочий процесс. Я чувствовал себя страшно одиноким, всеми забытым и покинутым. Ребята, с которыми я работал и которым мог доверять, как самому себе, остались в Москве, здешних я знал недостаточно хорошо, чтобы с ними советоваться по такому важному делу. Хоть бы собака у меня была! Я вспомнил котенка, так меня напугавшего, и которого я сам напугал до полусмерти. Надо было оставить его, взять с собой сюда, сейчас хорошо было бы погладить мягкую кошачью шерсть, ощутить на коленях тепло мурлыкающего комочка. Дождь, кошка на коленях, плечи укутаны пледом, минорная музыка, одиночество… Впрочем, одиночество еще куда ни шло. Я был окружен, окружен врагами и предателями. Нет друзей, есть предатели… Я начал засыпать под мерный шум снова начавшегося дождя. Котенок, друзья-предатели… И вдруг меня как будто ударило током. Есть выход!

Одним из основных принципов восточных единоборств является использование силы и скорости движения противника. Не жестким противостоянием, а внезапной уступкой давлению, заставляющей нападающего «проваливаться», терять равновесие, достигается успех. И чем сильнее наносит противник удар, чем больше усилий вкладывает в прием, тем хуже ему приходится, когда вместо уязвимой точки его кулак встречает пустоту, когда бросок всем телом вдруг неожиданно ускоряется толчком врага, и атакующий падает. "Падающего толкни", — так совершенно противно духу христианского милосердия, звучит завет рукопашного боя. «Организация», как они себя скромно называют, концентрирует силы на решающем направлении? Отлично, поможем им это сделать. Они контролируют меня, все еще не доверяя мне? Прекрасно, будем способствовать им в этом, делая вид, что ничего не замечаем, совершая подозрительные с их точки зрения поступки. И поможет мне никто иной, как мой старый друг и недавний приятель, оповестивший врагов о моем маршруте — компьютер, установленный в голубом «мустанге». Отправляясь в Москву перед поездкой в Норвегию, я оставил его в здешнем спецгараже, а когда снова очутился в Городе, то, не желая привлекать внимание, попросил дать мне скромные «жигули». Хорошо, что я не поддался, как тогда с «маячком», первому порыву благородного негодования, когда понял, в чем дело, и не изъял из компьютера неизвестно когда и кем вмонтированный «жучок» — передатчик. Прав был Талейран, предостерегавший от того, чтобы следовать первым, самым искренним, движениям души.

Я заснул, умиротворенный принятым решением.

На следующее утро я отправился в спецгараж и взял «мустанг» под тем предлогом, что мои «жигули» забарахлили. Как им было не забарахлить, если для придания убедительности своей жалобе, я тщательно развальцевал шилом жиклеры карбюратора, делая вид, будто прочищаю их. Сев за руль мощной машины, я ощутил, как мои собственные 0,25 HP[7] (я имею в виду физическую, а не духовную мощность) подкрепляются сотнями лошадиных сил, скрытых под голубым капотом. Светило солнце, на каждое движение акселератора «мустанг» отвечал мягким рокотом, серая полоса дороги мчалась навстречу. Мы еще повоюем, черт возьми!

Проехав сотни две километров, я остановил машину и огляделся. Слева, в полутора километрах возвышался небольшой холм, поросший кустарником, за ним поблескивала речушка с заболоченными берегами. Осторожно, стараясь не посадить машину в какую-нибудь яму, образовавшуюся на месте заросшего травой старого окопа времен Великой Отечественной войны, я заехал на холм. Насколько хватал глаз, жилья или каких-нибудь строений, кроме редких павильонов для отдыха водителей, выстроенных на обочине шоссе, не было видно. Только на самом горизонте краснели крыши какой-то совхозной или колхозной фермы. Время от времени по шоссе проходили одиночные машины, водители которых вряд ли могли заметить мой «мустанг», почти скрытый кустами.

Включив компьютер и убедившись при помощи тест-программы в полной его исправности, я достал из кейса, купленного в Норвегии и так мне понравившегося, что я оставил его себе, листок с текстом шифровки Виктора Богдановича, точнее, его копию, аналогичную той, которую я продал за десять тысяч долларов Организации в качестве первого доказательства моей готовности сотрудничать с ними, и принялся за работу.

Сперва я пытался расшифровать текст при помощи различных вариантов ключевого числа, комбинируя цифры натурального ряда. Но после нескольких безуспешных попыток выделил заключительную часть шифровки, состоящую из нескольких десятков чисел, и перешел к методу статистического анализа, хотя для него выборка была маловата. То, что я взял для анализа именно эту часть текста, было бы понятно любому криптографу: неопытные шифровальщики, а как раз таким следовало считать Виктора Богдановича, прибегнувшего к тайнописи единственный раз в жизни, если не учитывать игр с детьми, самую ценную информацию обычно помещают в конце записки. Поэтому можно было рассчитывать обнаружить там какое-нибудь собственное имя, название местности, улицы, здания.

Почти два часа я упорно и безуспешно трудился над шифровкой, время от времени выключая компьютер, чтобы отдохнуть и сделать кое-какие промежуточные выкладки на бумаге, так что восстановить ход мыслей и логику поиска только по информации, содержащейся в компьютере, было бы весьма затруднительно, если вообще возможно. Для постороннего наблюдателя появление на дисплее среди хаоса цифр и бессмысленных буквосочетаний двух слов — ПАРК и ПАМЯТНИК — показалось бы настоящим чудом, подобным акту божественного творения земли и неба из беспорядочной тьмы. Впрочем, если говорить честно, так оно и было. Все мои манипуляции преследовали одну цель: выяснить, по-прежнему ли контролирует Организация работу моего компьютера. Это было необходимо сделать раньше, чем начинать опасную игру, где ставкой был уже не сверкающий бриллиант, а нечто гораздо более ценное.

Я не боялся, что мои противники уже достали «Суассон» из тайника. Дело в том, что передавая им текст, я предварительно немного поработал над ним — перешифровал числа методом Виктора Богдановича, но при помощи известного только мне ключевого числа… Так что, даже обладая двумя кольцами и зная число-параметр, они никак не могли прочесть записку.

Чему они приписали свою неудачу — ошибке профессора, которую он допустил при шифровании, или моему коварству? Во всяком случае, упреков с их стороны за нечестную сделку я пока не слышал. Гриф, подписи, печати на листке, с которого была сделана фотография, не вызывали сомнений, они были подлинными, это давало мне возможность некоторое время делать невинную физиономию. И то, что я сейчас трудился в поте лица над текстом, аналогичным врученному им, тоже должно было в их глазах свидетельствовать в мою пользу.

Так что, сидя здесь на холме и имитируя напряженную интеллектуальную деятельность, я убивал сразу двух зайцев: проверял работоспособность «жучка» и строил себе «алиби», если употреблять этот термин, обозначающий "факт нахождения подозреваемого вне места преступления в момент преступления", в неграмотно-расширительном смысле доказательства невиновности вообще, чем часто грешат наши литературные и кинематографические «детективщики».

Правда, второй «заяц» был условно-проблематичным, его можно было поймать только в случае удачной охоты на первого, то есть если они в самом деле все еще контролируют мой компьютер. Впрочем, учитывая прекрасный воздух и замечательный вид, открывавшийся с холма, можно было прибавить сюда еще одного маленького зайчишку: просто удовольствие немного отдохнуть на лоне природы в теплый осенний денек.

Как только упомянутые слова появились на дисплее, я, как бы озаренный внезапной догадкой и делая вид, что боюсь спугнуть удачу, выключил компьютер.

"Как глупо выглядят все мои манипуляции и старания, если за ними никто в действительности не следит", — подумал я, подливая по привычке каплю яда в слишком уж разыгравшееся оптимистическое настроение. "Судя по тому, как быстро я перехожу от мрачной подавленности к малообоснованному, во всяком случае пока что, оптимизму, я заболеваю характерным психическим расстройством, циклотимией…" Так я приводил себя в привычное скептическое состояние, осторожно спускаясь с холма.

Возвращался я уже в сумерках. Опять, как три месяца назад, яркая голубая звезда горела над прямой полосой шоссе Е-20, и зарево Города постепенно расширялось на горизонте.