Особо сложные дела - Иван Неручев

— Полет отменяется… трагедия дутая!

Его попросили расшифровать это многозначительное заявление. Что ж, можно расшифровать. Он сделает это с большим удовольствием. Почерк прежних писем девушки и почерк обратного адреса отправительницы последнего письма тождественны. Объясняется это просто: симулянтка попросила подружку написать письмо, по всей вероятности, продиктовала его. Письмо было законвертовано, и отравившаяся сама понесла его на почту. Письмо отправлялось заказным. Когда оно было подано к отправке, его вернули и… попросили написать адрес отправителя. Девушка, не подумав о последствиях, приложила к конверту свою «умирающую» руку и… выдала себя с головой.

Доводы Сергеева показались настолько убедительными, что его стали поздравлять. В тот же день телеграфно запросили саратовских друзей. Ответ принес следователю-любителю полное торжество.

И надо сказать, что опыт пробудил в Сергееве вкус к работе следователя, он почувствовал, что именно здесь его настоящее призвание. То, что он не ошибся, подтвердила его первая производственная практика в органах дознания.

Новая работа захватила Сергеева с головой, в ней много было по-настоящему интересного, порой романтического. Но его удивило, что иные товарищи, подчас высказав по поводу преступления ошибочную точку зрения, стремятся во что бы то ни стало отстоять ее, причем пользуются не совсем дозволенными или даже прямо запрещенными методами. Последнее не только удивило, но и возмутило его. Он разговорился со старшими товарищами. Студента-практиканта внимательно выслушали. В принципе он, конечно, прав. Но если взять случай, когда подозреваемый был почти разоблачен, когда уже создалось убеждение в его виновности, однако он не сознался. Что делать? Выпустить на свободу или применить некоторое принуждение?

Спор обострился. Сергеев обратился с письмом к прокурору республики, прося его высказать свое мнение.

Прокуратура безоговорочно поддержала студента. Прокурор благодарил молодого человека за честное отношение к своему долгу…

Работники дознания отнеслись к успеху Сергеева несколько иронически. Они решили сбить спесь с выскочки. И вот подвернулся подходящий случай. Задержали некоего гражданина, обиравшего на рынке колхозников; мошенник вместо пятидесятирублевых купюр подсовывал десятки. Плутовство сходило благополучно до тех пор, пока плут не обманул одного колхозника на солидную сумму. Тот задался целью отыскать обидчика. Нашел его в чайной и приволок в милицию… Задержанный протестовал, клялся, что впервые видит колхозника, только что прибыл в город по личным делам…

Работники дознания были убеждены, что колхозник прав, но чем обосновать его правоту? Где свидетели? Вот бы где поднажать. Что ж, пусть займется этим делом студент, пусть раскроет преступление своими методами.

Сергеев понял замысел товарищей и не без внутреннего волнения принял поручение.

Познакомился с протоколом задержания, с протоколами опроса, побеседовал с колхозником. Да, сложно, всё очень сложно: если задержанный не признает своей вины, дело придется прекратить и явного преступника отпустить на свободу. Надо получить признание любой…

О нет, только не любой ценой! Закон, закон и еще раз закон!.. Сергеев вызвал к себе подозреваемого, предложил стул, спросил, давно ли он в этих краях. Задержанный ответил, что приехал в день задержания, намеревался поступить в городе на работу; у него здесь хорошие приятели, обещали помочь.

В конце беседы Сергеев сказал решительно:

— Попрошу вас, гражданин, написать собственноручно свои показания…

— Какие показания? Может быть, вы зададите мне вопросы, — беря бумагу и вставочку, сказал подозреваемый.

— У меня к вам вопросов пока нет. Есть просьба: после того, как вы напишете, когда и зачем сюда приехали, перечислите своих приятелей и укажите их адреса…

Задержанный быстро встал и пытливо поглядел на студента.

— Кто вы и откуда? — напряженно спросил он.

Для вора необычная экспансия, но этот вор не считал себя вором: он комбинировал, играл, обманывал людей; в лице же Сергеева встретил человека в своем роде артиста. Разъезжая по отдаленным городам, авантюрист привык к противникам другого толка, считал себя выше их по уму, по изворотливости. Нет, серьезно, откуда здесь эта залетная птичка? Впрочем, выходит, это не птичка, а ястреб.

— Чем вы так расстроены? — спокойно спросил Сергеев.

— Я не расстроен, а восхищен, восхищен вашей изобретательностью: как ловко вы расставили сети… Конечно, назвать вам своих знакомых я не могу…

— Потому что их у вас здесь нет.

— Один-ноль в вашу пользу, — улыбнулся мошенник, — вынужден сдаться; расскажу всё чистосердечно о своих проделках…

Эта победа окрылила Сергеева. Возвратясь в университет, он с еще большим рвением взялся за учебу. Университет окончил с отличием и был назначен следователем в прокуратуру.

Петр Николаевич любил не только свою работу. В свободное время он увлекался охотой и рыбной ловлей. Однажды в разгар весенней охоты Петр Николаевич задержался в деревне на трое суток и вернулся с пустыми руками. Вид усталый, но состояние духа великолепное. Жена вопросительно посмотрела на него: что случилось?

— А всё-таки я вернулся с добычей, — сказал Петр Николаевич, — и даже как будто бы с крупной. — И он осторожно, намеками рассказал о нижеследующем.

Третьего дня после работы Сергеев выехал на охоту в колхоз «Ясные дали». Поблизости от него лежало большое озеро с камышовыми заливами и затонами — чудесные места для вечерней тяги. Нашлась лодка, а вот проводник…

Председатель колхоза согласился помочь и назвал Касьяна Титовича Коноплева, заядлого местного рыбака, лучше его никто не знает здешних водных бассейнов. Позвали Коноплева. Касьян Титович отказался:

— Не поеду, здоровьишко мое подгуляло.

Сергеев улыбнулся: перед ними стоял рослый, широкоплечий детина; светлорусые волосы, красное, густо веснушчатое, энергичное лицо. Это же богатырь!

Председатель колхоза тоже был в недоумении, — никогда до этого Коноплев не ссылался на плохое здоровье.

— Да что ты, Касьян Титыч, — проговорил председатель. — Когда это с тобой стряслось?

— Еще завчера стряслось…

Но говорил Коноплев таким звонким голосом, что Сергееву ясно было, что ничего с ним в смысле здоровья не стряслось. Просто не хочет пособить… А ведь вознаграждение он получил бы приличное…

Сергеев привык ко всему относиться внимательно. В колхозе люди гостеприимные. Что же заставило Коноплева придумать первую попавшуюся причину, чтобы не сопутствовать охотнику?

— Вот коли на рыбалку бы, — сказал Касьян Титович, — тогда, пожалуй, я бы не прочь…

Сергеев усмехнулся:

— Для рыбалки здоров, а для охоты болен? Может, ты выстрелов не любишь? — пошутил он.

— А кто их любит, — помрачнел Коноплев, — хватит, понастрелялись, пора и отдохнуть…

Пришлось пригласить лодочником другого колхозника, В тот же вечер Сергеев узнал, что Коноплев — баптист; стал баптистом, как будто, в плену у немцев. Иногда к нему приезжает из города некто Голубев, кажется, их поп, поживет день-другой и уезжает. Колхозники пытались расспросить Коноплева о дружке, — отмалчивается. Лишь один раз процедил сквозь зубы, что это его дружок по фронту. Дружок, так дружок, в этом ничего нет удивительного…

Когда наступила пора возвращаться домой, Сергеев неожиданно объявил, что решил остаться здесь еще денька на два, хочет порыбачить. У него имеются в запасе четыре выходных дня. Он уже позвонил по телефону прокурору, и тот согласился предоставить ему эти четыре дня.

2

Прося разрешения у прокурора остаться на несколько дней в колхозе «Ясные дали», Сергеев сказал: «Очень нужно, очень важно. Доложу при встрече».

Что же это за причина? Ответ на вопрос придется повести издалека. В первый год работы в прокуратуре Сергееву рассказали об одном приостановленном деле. Молодой следователь с жаром взялся изучать это дело, но тоже ничего не нашел в нем такого, за что можно было бы уцепиться. Речь шла о предателях, мужчине и женщине, работавших в немецких концлагерях; он — Агапкин Игорь Андреевич, она — Огулькова Вера. Сведения о них были ограниченные и разноречивые: по одной версии они погибли во время наступления наших войск, по другой — бежали с немцами. Кто они в прошлом — не установлено. В материалах дела не раз упоминалась еще одна личность — некий Брук, который, повидимому через Агапкина и Огулькову, насаждал в немецком лагере баптизм, как резерв для шпионажа.

Сергееву до этого не приходилось сталкиваться с баптизмом. Он обложил себя литературой о сектантстве. Оказывается, это религиозное течение широко распространено за границей. И сейчас, когда Сергеев услышал, что Коноплев в немецком плену стал баптистом, у него появилась мысль: немецкий плен не такое место, где могут бескорыстно проповедоваться религиозные веры. Кто такой этот его духовный отец Голубев? Дружок по фронту? А может быть, по плену? Может быть, и в лагере, где находился Коноплев, были свои бруки и агапкины?