Не унывай! - Людмила Ивановна Иванова

руководством города. Валенки я спрятала в клетчатый матерчатый чемодан, который от этого сильно разбух, чему тоже удивились мои спутники. Я бы выпросила валенки и для них, но в магазине был только 45-й размер, а у них нога меньше…

Как джентльмены, они взяли мои покупки, причем Никулин нес упаковки с яйцами, а Дьяченко – масло. Нужно было пройти по аэродрому к самолету, автобуса почему-то не дали. Был гололед, они балансировали, а руки заняты – идти нелегко. Никулин вообще был обут в легкие туфли на скользкой подошве. А я только причитала: «Мальчики, осторожнее!» Представляю, как они меня внутренне проклинали, но мы все-таки добрались до самолета, ничего не разбив. А у трапа стояла очередь на посадку, причем люди везли клетки с певчими птицами – они ехали на выставку. В самолете поставили клетку на клетку, ящик на ящик, а сверху – наши яйца. Красавец Дьяченко делал вид, что он вообще не с нами. А мы с Никулиным хохотали.

На гастролях Гафт часто жил в одном номере с Никулиным. Гафт – человек непьющий, спортивный, всегда ложился спать вовремя и очень страдал от того, что Никулин приходил поздно и шумел. Однажды он решил его проучить, и когда в очередной раз открылась дверь и в номер, шатаясь и бормоча, вошел сосед и повалился на кровать, Гафт вскочил и начал молотить его кулаками. А в ответ послышалась бессвязная немецкая речь. Когда Гафт зажег свет, выяснилось, что на кровати вовсе не Никулин, а заблудившийся нетрезвый немец, перепутавший номер. Пришлось Гафту извиняться и выпроваживать незваного гостя. А Никулин пришел еще позже!

В советское время в райкомах существовала комиссия по выезду за рубеж, в которую входили и пенсионеры-коммунисты, они беседовали с теми, кто собрался за границу. Я как член партбюро ходила с отъезжающими на такие беседы.

Андрея Мягкова не хотели пускать за границу. Его спросили:

– Вы читали сегодняшние газеты?

– Читал, – говорит Андрей.

– Расскажите нам…

Не успели они договорить, а он:

– А вы читали? Так что же я вам буду рассказывать? Вы читали, и я читал.

И как они его ни убеждали, он стоял на своем. Его «завернули», и целый месяц мы боролись за то, чтобы его пропустили. А он был строптив: «Не буду им ничего рассказывать!»

В 1965 году у нас были необычные гастроли в Саратове. Режиссер Егиазаров предложил Ефремову сценарий, главную роль и должность сорежиссера в фильме «Строится мост». Причем для Егиазарова это была первая режиссерская работа – до этого он был оператором. Ефремов, который считал, что театр должен быть монолитным коллективом – и жениться надо внутри коллектива, и отдыхать вместе, – решил, что в фильме сняться тоже должны все. В Саратове в это время строился мост через Волгу. С двух берегов навстречу друг другу вырастали новые пролеты. Ефремов сказал: «Будем сниматься все, одновременно с гастролями в Саратовском театре».

И действительно, снимались не только артисты, но и работники театра – завтруппой, администратор, рабочие сцены. Ефремов играл журналиста, приехавшего на стройку, положительного, очень умного героя. И опять мне вспоминается его графическая фигура – вездесущая, серьезная.

Очень интересно играли еврейскую пару Волчек и Евстигнеев, причем сцену в постели они играли в тот момент, когда в жизни разводились. Волчек играла с огромным юмором – я считаю, что это одна из самых удачных ее ролей в кино (еще я очень люблю ее работу в «Дон Кихоте», о которой уже не вспоминают). Я играла бригадиршу, которую судили товарищеским судом за матерную брань. А я оправдывалась: «Все время за мужика работаю – вот и огрубела».

Лилия Толмачева вспоминала свою молодую любовь с журналистом – Ефремовым. Татьяна Лаврова играла гулящую бабу; очень мудрого начальника стройки – Владимир Заманский. Это удивительно благородный артист, в театре он был нашей «совестью». Он играл Ильина во второй редакции «Пяти вечеров» и главного милиционера в «Двух цветах», дружил с Валентином Никулиным, но в «Современнике» работал недолго. Зато много снимался.

Было много романов, как это бывает на гастролях. Нашей общей бедой стал развод Евстигнеева с Волчек. Я восприняла это как свою беду, так как дружила с ними обоими. Но Евстигнеев увлекся молодой актрисой Лилией Журкиной, которая, как говорят, завлекла его «на спор».

Саратовские гастроли пришлись на конец года, и у нас было традиционное собрание труппы. Миша Козаков выступил с заявлением, что название «студия» не соответствует действительности и Ефремов решает все единолично. Мы много спорили и в конце концов решили убрать слово «студия» из названия.

Я думаю, это не совсем верно, ведь студийные традиции остались и сохраняются до сих пор. Я храню их и в театре «Экспромт», которым теперь руковожу.

В 1966 году мы праздновали десятилетие «Современника», он тогда был еще театром-студией. Не помню, какой был капустник и кто был в гостях. Но была очень интересная выставка скульпторов, друзей нашего театра: Леопольда Бляха, Леонида Тазьбы и Геннадия Распопова. Мы познакомились с ними на гастролях в Баку. Не знаю, куда потом делись эти работы, наверное, их подарили актерам. Во всяком случае, у меня до сих пор дома хранится моя голова работы скульптора Геннадия Распопова. Эти художники долго дружили с нами. Леопольд Блях дружит до сих пор, он приходит оценивать выставки детского рисунка.

Актеры

Прежде чем я стану писать о «Современнике» под руководством Галины Волчек, которая еще при руководстве Ефремова поставила великолепные спектакли и стала крупным режиссером, способным создавать огромные полотна, мне хотелось бы дать здесь несколько портретов тех, кто тоже вложил свой кирпичик в фундамент нашего театра. Некоторые задерживались в театре ненадолго, другие – на несколько лет, кто-то был вынужден уйти из театра – за него не проголосовали на собрании, кто-то уходил сам, понимая, что его карьера здесь не сложится так, как хотелось.

В самом начале, когда мы еще приступали к работе над «Матросской тишиной», над ролью Тани пробовала работать Татьяна Самойлова, только что снявшаяся в фильме «Летят журавли». Какое-то время у нас работал Николай Пастухов, который не смог расстаться со своим Театром Советской армии. Ушел Виктор Павлов – сначала в Театр Ермоловой, потом в Малый. Геннадий Печников, который начинал с Ефремовым репетировать «Вечно живые» и очень много души вложил в создание этого спектакля, остался верен Центральному детскому театру.

В разное время в «Современнике» работали Станислав Любшин, Петр Вельяминов, Лев Круглый, Людмила Гурченко, Ирина Скобцева. И мне кажется, что все они уходили, унося с собой частицу «Современника». Это была огромная ефремовская школа, целая плеяда артистов театра и кино, воспринявшая его метод бесконечно правдивой игры и исповедовавшая ту же систему.

В самом начале нашей работы в труппе были две молодые артистки: Аня Голубева, которая уехала на периферию, и