Чаша любви - Татьяна Ковалева

— Кроссовки. Мои кроссовки…

Теперь и мне смешно:

— Но ваша нога в два раза больше моей!

— Ничего, никто не увидит. Вы же не пойдете в моих кроссовках к подругам.

Саша открывает багажник и некоторое время разыскивает в нем кроссовки.

Я стою у машины и с наслаждением вдыхаю свежий морской воздух.

По радио после очередного выпуска новостей опять играет музыка. С первых же аккордов я узнаю ее — чарующую. С детства она мне нравится. Это — «Бахиана» Вила-Лобоса.

Удивительно, всегда, когда ее слышу, я представляю одну и ту же картину: ночь, берег моря, ясное звездное небо, грустную девушку у воды… И теперь я вижу все это наяву. А грустная девушка — это я. Я гляжу на темное море — ожидаю любимого. Где-то вскрикивает чайка.

Играет музыка. Не дождусь любимого. Он — Летучий Голландец.

Наконец Саша захлопывает багажник и ставит у моих ног кроссовки. О, они великолепны! Они, можно сказать, страдают гигантизмом! С таким же успехом Саша мог положить передо мной и ласты.

Растерянность, вероятно, отображается на моем лице.

— Во всяком случае не будут ногу жать, — изрекает Саша.

Мне нравится его юмор. Смешное всегда кажется смешнее, когда произносится с серьезным выражением лица, — каждый юморист это знает.

Но и я могу быть серьезной. Снимаю туфельки. Становлюсь в кроссовки. Делаю шаг, второй… Я не иду, а протаскиваю по земле Сашину обувь. Двигаюсь по принципу ходьбы на лыжах.

— А что! Хорошо… — с некоторым сомнением говорит Саша.

Я не выдерживаю и все-таки смеюсь. Но иду и иду к морю. Меня теперь трудно остановить — разогналась. Я, и правда, бываю заводной. Но, думается, меня это только красит.

— Может, мне подталкивать кроссовки сзади? — не унимается Саша. — И вообще, по-моему, самое время переходить на «ты»…

— Ты… — говорю я сквозь смех. — Уже перешла.

В конце концов я благополучно подхожу близко к морю и сажусь на валун. К моему удивлению, он совсем не холодный. За день солнышко изрядно нагрело его. И теперь он отдает тепло мне.

Саша садится рядом.

Мы с минуту молчим, слушаем море. Легкий ветерок дышит мне на ресницы.

У Саши теплое плечо. Совсем как печка. Однажды в чьем-то старом доме я сидела возле печки, выложенной изразцами. Печка была такая же теплая и твердая, как Сашино плечо.

Тихий голос Саши завораживает меня:

— Лена, я так рад, что встретил тебя… Я тебя искал, Лена…

Очень простые слова. Многими много раз произнесенные. Может быть, говорились кому-то и им. Но почему же они так действуют на меня? Почему руки мои подрагивают у меня на коленях? Почему так сладко замирает сердце? Почему дыхание становится чаще и так трепетно раздуваются ноздри? Почему кружится голова?..

Я молчу. И не потому, что не знаю, что сказать, а потому, что понимаю — говорить мне сейчас не нужно.

Его пальцы вдруг касаются моего локтя; медленно-медленно поднимаются по плечу. Они идут нехоженой тропой — никто еще не оставлял здесь свой след. Я открываю глаза и обнаруживаю, что его лицо почти касается моего. Он вдыхает запах моих волос.

«Хороший… Хороший..» — нашептывают волны.

Он, кажется, хмелеет от запаха моих волос.

«Неужели и правда так бывает? — изумляюсь я. — Неужели это не выдумки романтиков?»

Но у меня нет времени изумляться. Я сейчас — вся внимание, я — вся ощущение. Он изучает меня сантиметр за сантиметром, нежно-нежно. Он этого хочет, но еще сильнее этого желаю я — чтобы он вот так изучал меня, никем не изученную, не ласканную… можно сказать, и не целованную… Я потрясена. Обострены и слух, и зрение. Только сознание затуманено. Все воспринимается, как прекрасный сон.

Саша, действительно, будто захмелел. Верно, и у него голова кружится. Я вижу его глаза — в них качается море.

«Хороший… Хороший…»

Губы его тихонько касаются моего виска и надолго замирают. Потом соскальзывают ниже.

Мне трудно. Мне очень трудно не повернуть лицо навстречу его губам. Мне так хочется этого. Во мне столько нежности сейчас! Я до сих пор понятия не имела, что во мне бездонный кладезь нежности. Но нельзя. Нельзя… Еще не время! А когда придет время? Я этого не знаю. Может, сердце подскажет. Прекрасную песню однажды запоет душа. Будет знак свыше — молния ударит в утес, ураган унесет меня на облако. И я поверну лицо, и протяну руки, и раскрою уста, и встречу, встречу, приму его, окутаю теплом…

И вот уж губы приблизились к шее, поставили под ушком нежную печать.

Такое вкусное слышу дыхание…

Трепещет лань…

Так бурно вздымается грудь моя!..

«О нет!.. Я боюсь за себя… Эти штуки действуют на меня сильно. Я еще не готова к ним!»

«Хороший… Хороший…» — колдуют волны.

«Хороший!» — едва не вскрикиваю я.

И обнаруживаю, что я уже в его объятиях.

«Как он искусен! Он меня околдовал, а я и не заметила! Все служит его колдовству…»

Я мягко высвобождаюсь из его объятий:

— Не сейчас, Саша. Не сейчас.

— Не сейчас… — соглашается он, но не спешит отпускать меня.

Я смеюсь, будто прошу извинить меня.

И шепчу:

— Мне нужно время, Саша. Потом.

— Потом… — словно эхо, повторяет Саша и смотрит на меня.

Я заглядываю ему в глаза, хочу прочитать, что в них. Я боюсь увидеть там обиду, досаду. Но в них — только нежность. Он понимает мое состояние, мои опасения. Он все понимает.

Облегченно вздыхаю:

— Я совсем не знаю тебя. Кто ты?

Саша пожимает плечами, хочет что-то ответить, собирается с мыслями.

Однако я опережаю его:

— Ты — как море! Хороший…

Вижу, Сашу устраивают мои слова. Он согласен стать морем для меня. Я любуюсь его лицом, открытым взглядом. Расслабившись, думаю о том, как он нежен, и чуток, и предупредителен, я думаю — как с ним легко!

Именно в этот момент Саша и целует меня. Он срывает поцелуй с моих губ. Он похищает этот поцелуй.

Потом очень честно смотрит на меня:

— Хочешь кофе?

Не дожидаясь ответа, он идет к машине. Через минуту возвращается с термосом.

Мы пьем кофе. Мне, кофеманке, кофе из его термоса кажется сейчас самым вкусным на свете.

«Как Саша варит его?»

Или кофе так вкусен на морском берегу, во влажном свежем воздухе, слегка пахнущем йодом?

Потом мы бросаем камушки в волны и до самого рассвета гуляем по берегу.

Я так счастлива…

Раз, звонок… два, звонок… три…

Рано утром возвращаемся в город. Саша подвозит меня до подъезда и, улыбнувшись на прощание, уезжает.

Я стараюсь быть незаметной на улице: в своем вечернем наряде в этот ранний час я выгляжу на тротуаре — как эскимос в Африке. Не гармонирую с окружающей средой (я старательно избегаю самого меткого сравнения, но себе-то могу признаться, что выгляжу сейчас, как девушка самой древней профессии после работы). Не оглядываясь по сторонам, опустив голову и быстро юркнув в подъезд, устало поднимаюсь по лестнице. Рукой придерживаюсь за перила. Они так прохладны. Они меня, утомленную бессонной ночью, освежают. Они мои лучшие друзья.