Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной - Юлия Вознесенская

На медных и бронзовых барельефах время и вода рисовали бирюзовой ярью и черной копотью. Абсолютно одинаковые, определенно отлитые в одной мастерской круглые медальоны с головой Христа в терновом венце с течением лет обрели каждый свое особое выражение и смысл: на одном темная зелень смягчала страдания Спасителя, на другом копоть их подчеркивала, на третьем полусмытая дождями патина придавала Его лику выражение снисхождения к человеческой немощи и людским слабостям. «Как необычно все здесь выглядит сегодня, — размышляла Апраксина, проходя мимо так странно оживших надгробий. — Что, интересно, хочет поведать Время, изменяя по-своему работу старых мастеров? Может быть, эти преображения свидетельствуют о посмертной судьбе тех, кому посвящены надгробья? А может быть, они раскрывают истинный характер усопших? Вот эта муза, например: каким светом залита ее фигура! А дело-то всего лишь в том, что мокрая копоть удачно затемнила и фон, и фигуру музы на барельефе, оставив на свету только лицо и правую руку со светильником. Кто здесь лежит? А, ну ясно, какой-то малоизвестный поэт — никогда не слышала этого имени. Но, возможно, это просто еще не открытый миром великий поэт?

Примерно на середине аллеи она обратила внимание на одно привлекательное надгробье в югендштиле: беломраморный барельеф женской фигуры, летящей в облаках и звездах, на черной плите Лабрадора. Ангел смерти или ангел-хранитель? Или некая таинственная «вестница смерти»? В левой руке мраморная «вестница» держала звезду и, склонясь над могилой, готовилась ее уронить. Лицо ее было так тонко, так прелестно, печально и невинно, что Апраксина замедлила шаг, чтобы подольше любоваться ею. С грустью вспомнила она лицо Натальи Каменевой на посмертной фотографии, уловив едва заметное сходство его с ликом мраморной девушки. Как это печально — умереть на чужбине и быть похороненной в земле, так и не ставшей по-настоящему своей… Вот она хотя бы знает, что будет лежать на русском кладбище в Висбадене, на горе Нероберг, под сенью Свято-Елизаветинского православного храма — русская косточка среди русских костей. Да и хоронят на русских кладбищах навечно. А бедной Наталье Каменевой назначено лежать в земле, полной праха чуждых ей немцев, и хоронят в Германии на ограниченный арендной платой срок, обычно от семи до пятнадцати лет, реже до двадцати и уж в совсем редких случаях до тридцати. И будут шуметь над рабой Божьей Натальей деревья, названия которых она не успела выучить, и не будет она понимать их иноязычного шелеста. Апраксина отвела глаза от печального ангела-вестника и пошла к аркаде, разделявшей кладбище на две части.

Под крышей аркады, уютно устроившись в закутке между надгробьями, коротали пасмурный день несколько бродяг-пэннеров: двое перебрасывались картишками над бутылкой вина, некто спал в ярко-голубом туристическом спальнике, а молодой человек в очках читал толстую книгу, привалившись спиной к надгробию в готическом стиле. Была среди бродяг и женщина, старуха примерно возраста Апраксиной: она сидела закутавшись в рыжее верблюжье одеяло, а возле нее стояло несколько туго набитых пластиковых мешков, похоже, со всем ее имуществом. Старуха курила, задумчиво глядя в глубину темной аллеи. Апраксина вздохнула, подумав, что в привольной и в общем-то беззаботной жизни бродяг для женщин, однако же, есть свои специфические неудобства; вспомнив кой-какие эпизоды их жизни с тетушкой во время войны, она решила, что сейчас ей, пожалуй, нелегко было бы обойтись без ванны и душа и снова спать не раздеваясь. А все же эта старая женщина предпочитает вольную жизнь порядку и скромной обеспеченности старческого приюта. Ну что ж, вольному — воля…

Графиня миновала аркаду, прошла до конца центральной аллеи и вышла на улицу Капуцинов через северные ворота. Она остановилась и огляделась. «Рядом с кладбищем, дом 33», — сказала ей по телефону Юрикова. Справа и слева от ворот шла высокая кирпичная стена кладбища, напротив, через дорогу располагался монастырь капуцинов; и вправо и влево до ближайших домов идти было метров триста. В какой стороне находится дом № 33, угадать было невозможно при всем желании, а спросить было некого: снова начал накрапывать дождь, и на улице не было ни души. Она решила пойти влево.

Сразу за кладбищенской стеной был проулок, а за ним начинались дома. Издали вглядываясь в них, Апраксина попыталась угадать, в каком из них может жить пока столь мало известная ей Анна Юрикова? Хорошо было князю Мышкину угадывать дом Рогожина — он успел уже познакомиться с купцом и побеседовать, увидеть его во всем развороте его мрачного и бешеного сердца. Князь издали угадал рогожинский дом по сходству его с характером хозяина и не ошибся. Об этом угадывании Апраксиной напомнило совпадение нумерации: там — Гороховая, 33, здесь — улица Капуцинов, 33. От мрачного соседства, а не только от настоящей причины визита у нее эти мысли — Рогожин, князь Мышкин, страшная смерть Настасьи Филипповны… И все же она попыталась предположить, что таинственная подруга художника Каменева могла бы жить, скажем, вот в том высоком угловом доме, которым начиналась линия домов, отделенная от кладбища зеленым переулком. Старой благородной постройки дом с высоким фронтоном и двумя башенками наверху. По всему фасаду — большие окна с частыми переплетами, к которым графиня питала слабость. Миновав кладбище, Апраксина обнаружила: то, что она издали приняла за проулок, на самом деле им не было. Между заинтриговавшим ее домом и кирпичной оградой кладбища, завернувшей влево, тянулось русло бывшего канала — заросший старыми деревьями и кустарником ров. Понизу, в зеленом сумраке, шла утоптанная земляная дорожка и даже стояли скамейки: уютное местечко для элегических размышлений о бренности жизни. Апраксина оглядела еще раз фасад углового дома и попыталась представить себе, какой вид открывается из его верхних окон на кладбище. Впрочем, для настоящего мюнхенца Старое Южное кладбище — всего лишь пантеон знаменитых горожан и довольно изысканное место для променада. Она прошла мимо рва и подошла к самому дому. Первый этаж скошенного угла занимал магазин деревянной игрушки и детской мебели: в двух небольших витринах были расставлены добротно сделанные столики со стульчиками из светлого дерева, между ними и на них лежали и стояли кубики, деревянные поезда, лошадки, кукольная мебель. А на улице перед входом почему-то мокла на дожде одинокая лошадка под красным бархатным седлом с наивным мочальным хвостом — точная копия традиционной старинной баварской игрушки. Апраксина сочувственно улыбнулась промокшей лошадке и пошла дальше.

Пройдя вперед, она увидела следующую витрину — это был художественный магазин-галерея. За стеклом на мольбертах были расставлены вполне традиционные баварские ландшафтики и работы в стиле баварского примитивизма: толстенькие горожане в шляпочках с фазаньими перьями и кабаньими кисточками, упитанные горожанки в кружевах и передничках, округлые деревца, срисованные не с живых, а с картонных деревьев. Графиня моментально сообразила, что к Юриковой этот магазинчик отношения не имеет. И все же она почти не удивилась, увидев между двумя магазинами подъезд с табличкой, на которой были изображены две тройки. На щитке со звонками она нашла фамилию Юриковой и позвонила. «Кто там?» — спросил по-русски искаженный домофоном голос. Апраксина назвалась. «Входите и поднимайтесь на пятый этаж!»

Лифта в доме не было, и графине пришлось подниматься на шестой этаж (по-немецки на пятый) по ностальгически поскрипывающим деревянным ступенькам. Анна Юрикова поджидала Апраксину на верхней площадке возле отворенной двери квартиры. На ней было зеленое платье-балахон до пят, очень шедшее к ее бронзово-рыжим кудрявым волосам.

— Прошу вас, проходите! — сказала она, посторонившись и пропуская Апраксину в квартиру.

Квартира-мансарда была залита светом и загромождена картинами: они висели в прихожей, сплошным лоскутным ковром покрывали стены и простенки между окнами в большой комнате, передняя стена которой круто изгибалась незамкнутым кругом: это и была одна из тех двух башенок, которыми Апраксина любовалась с улицы. Кроме тахты, двух кресел и низкого столика между ними, да еще мольберта возле трех высоких окон башенки, в комнате никакой другой мебели не было, но графиня заметила справа, за портьерами, еще одну дверь, ведущую, видимо, в спальню.

— Я поставлю чай, а вы можете пока посмотреть картины: это все работы русских художников.

Хозяйка вышла, а графиня стала рассматривать картины. Апраксина имела некоторое представление о так называемых художниках-нонконформистах, бывала на их выставках в Париже и в Мюнхене, а потому сразу определила, что коллекция Анны Юриковой была действительно хороша и богата. Юрий Жарких, Оскар Рабин, Александр Исачев, Галецкий, Крапивницкая, Виньковецкий… «А где же здесь Константин Каменев?» — подумала она, обшаривая глазами стены. Но его имени она не обнаружила. Решившись, она подошла к мольберту, повернутому к окну, зашла за него и взглянула на холст. Это был почти законченный портрет хозяйки дома: она была изображена в открытом белом платье с охапкой цветов и трав, а в рыжие кудри были вплетены какие-то колокольчатые пурпурные цветы. Кажется, наперстянка. Рыжая ведьма с ядовитыми цветами в волосах… Однако романтично!