Корни травы - Майк Телвелл

—Суд — отвратительное место, не ходи туда! Говорю тебе — не ходи туда! Тридцать лет я странствовал по миру — Куба, Панама, Америка, Кингстон. Но до сего дня я не знал, что значит: оказаться в суде. Это дурное место — не ходи туда, тебе говорю.

Он говорил на повышенных тонах, и, пристально глядя на Айвана, притоптывая ногой после каждой фразы для ее усиления, Маас Натти еще раз повторил: «Не ходи туда, тебе говорю».

Какое-то время он продолжал в том же духе, но вскоре тон его стал более мягким, задушевным.

—Ты всегда мне нравился, бвай. Знаешь, твой дедушка был из марунов. Тебе это известно. Я говорил об этом, когда ты еще пешком под стол ходил. Человек кроманти из городка марунов Аккомпонг. Так вот, я всегда говорил, что ты идешь по их стопам. Они — веселые люди, знаешь, всегда что-нибудь этакое вытворяли. Видится мне, что в тебе сидит тот же самый дух. Но бвай… — голос старика упал почти до шепота, — ты должен быть осторожным… У тебя большое сердце, бвай, но иногда лучше пригнуться. Умей пригибаться, когда это необходимо, — на том мир стоит, сын мой. Если ты черный и у тебя нет денег, ты должен уметь пригибаться. Такова жизнь — сильный человек всегда прав и слабому грех обижаться. Пользуйся головой, мальчик. Говорят, что «у труса звучат только кости». Я вовсе не о том, чтобы ты позволял людям писать тебе на спину, а потом говорить, будто вспотел. Ни в коем случае! Просто ты должен думать головой и прикрывать рот. Умей скрывать в груди сердце горящее и заставляй рот улыбаться. Когда горячее слово готово сорваться с твоих уст, проглоти его, пусть сгорит в животе. Пользуйся головой, бвай, головой, а не ртом.

Он долго молчал, затем тяжело вздохнул и сказал:

—Вот и хорошо, отдадим наш последний долг бабушке и пойдем собираться.

В молчании они склонили головы над могилой.

Когда старик забрался на лошадь, его настроение изменилось, стало более светлым и располагающим.

—Да, чуть не забыл. Как же я мог забыть? Правильно говорят, старость хуже, чем сглаз.

Он полез в карман, вытащил оттуда небольшой мешочек и небрежно бросил его Айвану.

—Возьми — это для мисс Дэйзи. Только поаккуратнее, там куча денег. Это ее наследство, все, что осталось после того, как продали землю и оплатили все долги.

Он пошамкал ртом и тронул поводья. Проскакав круг, снова вернулся с лукавой улыбкой на лице, с озорным огоньком в глазах и посмотрел на Айвана.

—Бвай, ты теперь весь принадлежишь себе, так? Деньги в кармане и дорога в город. Желанная добыча для тех, кто прознает про все это. Нет-нет, ты доедешь туда, куда едешь, конечно доедешь. Ты долго будешь жить, друг мой, и с тобой многое случится. Сейчас я буду говорить с тобой как с мужчиной, а не как с ребенком. Я не все смог сказать тебе там. — Он махнул в сторону могил и заговорил тоном заговорщика. — Еще одна вещь, бвай: ты не согнешь их манду в бараний рог. Так что бери их и оставляй их. Ты не согнешь ее, и потому не позволяй им править тобой. Не согнешь ее, черт возьми. — И со сдавленным ликованием сладострастия он развернул жеребца и ускакал прочь.

С минуту Айван стоял с открытым ртом, а потом начал смеяться.

—Да, Маас Натти сказал: «Манду их не согнешь».

Находясь в забытьи, он не сразу сообразил, что говорит вслух, как вдруг резкий подозрительный голос оборвал его тихий смех.

—Что ты сказал, молодой бвай?

Женщина, нахмурив брови, обращалась к нему, и ее недовольное лицо требовало, чтобы он повторил слова, которые, как ей казалось, она только что услышала.

—Я ничего не говорил, мэм, — смущенно ответил Айван.

—Хмм, — фыркнула она. — Что же в таком случае тебя так веселит?

Айван почувствовал, что не должен ничего отвечать, ушел в себя и стал смотреть в окно. Там не было ничего интересного. Автобус легко катился по гладкой равнине, по обеим сторонам дороги, словно зеленый океан, простирались однообразные заросли сахарного тростника.

Но внезапно в нем пробудился интерес, и он стал внимательно всматриваться в дорогу. Казалось, что весь мир объят огнем. Стена оранжево-желтого пламени стояла поверх зарослей тростника. Густые облака черного дыма поднимались в небо, заслоняя солнце. Автобус наполнился едким дымом. Истории Маас Натти о невольничьих бунтах, когда рабы сжигали плантации, всплыли в его памяти, вызвав страх и возбуждение. Он знал, что никаких рабов больше нет, но откуда в таком случае это могучее пламя? Несчастный случай? Казалось, никто в салоне огню не удивился. А что, если автобус загорится?

Мужчина, сидевший рядом с ним, заметил нетерпение Айвана и по-доброму ему улыбнулся:

—Что случилось, молодой бвай? Не видел еще такого?

—Нет, сэр, — ответил Айван. — А что это?

—Ничего особенного, — сказал мужчина. — Листья жгут. Потом легче собирать тростник.

—А тростник разве не горит?

—Говорят, это ему вреда не причиняет. Но иногда, когда работники бастуют или возникают споры, точно так же сжигают и тростник.

Айван продолжал наблюдать за яростным пламенем, пока оно не скрылось вдали, и пожалел, что рядом нет Маас Натти. Так значит, черные люди все еще жгут тростниковые плантации? Маас Натти хотел бы это знать. Надо ему написать письмо… Айвана охватило возбуждение: он действительно едет в Кингстон, в бурный город неограниченных возможностей, навстречу великому будущему, в котором все может произойти. Интересно, как это случится в реальности? У него не было перед глазами ясной картины, только неопределенный образ просторных улиц, величественных домов из камня, стекла и кирпичей да истории об искателях приключений, больших деньгах и танцплощадках, и все это с нетерпением ждало его появления.

Прежде всего нужно найти мисс Дэйзи; остальное терялось в тумане. А потом? Где он будет жить? В доме с лестницей на третий этаж, с надеждой подумал он. А как стать певцом? Мисс Ида говорила: «записывающийся артист». Айван смаковал эту фразу: «Айванхо Мартин, записывающийся артист», как сладко звучит! Сейчас все эти люди в автобусе ровным счетом о нем ничего не знают. Женщина, что подтрунивала над ним, она ведь не знает, с кем разговаривала, но придет день, бвай, когда она увидит его фотографию и, быть может, вспомнит деревенского парня, который сидел рядом с ней на коробке. Придет день, и все они узнают обо мне. Айван выпрямил спину, чуть сдвинул назад шляпу и попытался придать себе вид искушенный и таинственный.

Вокруг него то в одном, то в другом месте возникала болтовня людей, громко и свободно комментировавших то, что привлекало их внимание. Они легко вмешивались в разговор за два ряда от себя, чтобы ввернуть в него свою реплику или исправить ошибку говорящего. Резкий обмен остроумными выпадами нарастал, и в разгорающиеся споры между незнакомыми людьми вклинивались новые незнакомцы. Удачные реплики встречались смехом и аплодисментами, глупые — выставлялись на посмешище. Несмотря на то что изрядно вылинявшая табличка извещала: «МЕСТ 44», в автобусе набралось, не считая кур и поросят, человек шестьдесят. Общая теснота исключала какую-либо возможность частной жизни и уединения, и малейшее вздрагивание, скрип или стон в многострадальном автобусе немедленно становились источником черного юмора.

—Я все думаю, — размышлял громкий комический голос, обращаясь к мирозданию в целом, — зачем они подсунули всех этих детишек под мою батти, а? Бвай, а вдруг я случайно перну, они же помрут все, правда?

—Надеюсь, за завтраком он не переел гнилых персиков, — тут же откликнулся другой голос, и последовал взрыв дружного смеха. Не смеялись только маленькие дети, теснившиеся вокруг высокого парня, который заговорил первым. Они делали безуспешные попытки покинуть опасную зону, и самая маленькая девочка расхныкалась.

—Чо, ты чертов бездельник, — стала бранить парня сидящая женщина. — Смотри, как ты своим жлобством детей напугал. Неужели хочешь, чтобы с твоими детьми так же обращались — да вряд ли у тебя кто-то есть. — Она строго смерила парня взглядом и повернулась к детям. — Поди сюда, дорогуша, садись ко мне на колени, — Места стало чуть больше, и другие дети смогли, изловчившись, выйти из-под опасного прицела.

Усевшись, девочка строго взглянула на высокого парня и отчетливо проговорила:

—Бездельник, грубая скотина ты.

—Правильно, любовь моя, поучи его манерам, — ободрил ее чей-то голос, и даже угрюмо— непроницаемый Кули Ман присоединился к общему смеху.

Несмотря на то что никто уже не мог влезть в автобус и не собирался покидать его, автобус останавливался в каждом маленьком городке.

—Машине необходимо охлаждение, — коротко объявил Кули Ман на первой же остановке и направился из автобуса в сторону ромовой лавки.

—Машине необходимо охлаждение, водителю необходим разогрев, — высказался кто-то.

—Надеюсь, он не разогреется до такой степени, чтобы всех нас угробить.

—Не разогреется? Ха! Не разогреется? Ты разве не заметил, что он с утра пьян? — сказал другой человек.