Восхождение - Дуэйн Джеймс

Глава четвертая

Временами Редер бывал благодарен своей парадной форме за ту нематериальную броню, которой она его обеспечивала. Сейчас был как раз один из таких случаев. Он оглядел комнату, полную других офицеров, не менее блистательных в своей официальной вечерней одежде, и насладился непередаваемым наслаждением выдержанного экзамена. В гражданской жизни Питер не любил официальных приемов и вечерних нарядов. Они казались ему фальшивыми и анахроничными. Но к своей форме, как рабочей, так и парадной, он никогда подобных чувств не испытывал.

«Скорее всего, это потому, что форма – элемент непрерывной традиции, – думал он, внимательно изучая окружающих. – И она связывает нас воедино, выводит за рамки личностей и личных предпочтений, позволяя нам вместе работать на благо великой цели, которой мы все служим». Тут Питер глотнул из своего бокала и скривился. «Интересно, почему я на вечеринках вечно о такой помпезной ерунде думаю?» – спросил он себя.

Скорее всего, это были последствия учебы в Академии; когда Редеру было восемнадцать, он подобные зажигательные речи просто обожал. «И раз уж на то пошло, – смущенно подумал он, – они мне и сейчас не противны. Эти речи мне много добра принесли».

Это была сущая правда. Они вдохновили его, дали ему четкое направление и наделили чувством локтя. Так что при виде парадной формы слова его наставников, бережно хранимые в подсознании, всякий раз оказывались по случаю вытащены наружу. «Наверно, я просто сентиментальный дурак, – с нежностью рассуждал Редер. – За Академию», – мысленно провозгласил он, слегка приподнимая бокал, а затем делая хороший глоток.

Капитан выделил двадцать минут на коктейли и общение, но с Питером пока что никто особого желания общаться не проявлял. Не будь на нем безупречной парадной формы, он бы, пожалуй, задумался, все ли в порядке с его одеждой. После пробежки он принял душ, так что и здесь был полный ажур. Скуки ради он стал разглядывать висящую на стене картину с каким-то ничем не примечательным спутником или планетоидом на фоне газового гиганта.

На первый взгляд казалось странным, что все чувствовали такую сплоченность, проведя так мало времени вместе. Как догадался Питер, причиной тому была смерть Окакуры. Не столь уж редки были случаи, когда после подобных несчастий малознакомые люди быстро сближались. «К тому же наверняка было официальное расследование, – подумал Питер. – Оно тоже обычно людей объединяет».

В старшем офицерском составе были всего две женщины: Ван Чунь-мэй, старший помощник, и Ашли Люрман, астронавигатор. Для китаянки Ван была довольно высока, где-то за метр семьдесят. На вид ей было лет сорок, и веяло от нее спокойствием и компетентностью. Редеру она сразу понравилась. Он отошел от старпома и капитана, когда они затеяли какой-то конфиденциальный разговор с Айрой Голдбергом, судовым врачом, жилистым, энергичным мужчиной с самым ласковым голосом, какой Питер в своей жизни слышал. Люрман, невысокая блондинка лет двадцати пяти, была полна нервной энергии. Она с головой ушла в разговор с Хавашем Харткорпфом, начальником связи, который был еще моложе ее, но тем не менее уже обладал обвислой физиономией бассет-хаунда. Начальник тактической группы Труон Ле оживленно беседовал с высоким, смуглым и усатым командиром эскадрильи Берни Шелдоном – или просто «Бешеным». За ними бдительным оком приглядывал старший механик Оджи Скиннер.

Таким образом, оставался темноволосый и желтолицый шеф контрразведки Уильям Бут, который общался с лейтенантом Джоном Ларкином, квартирмейстером. Редер не позавидовал тяготам дружелюбного квартирмейстера, поскольку Бут оглядывался по сторонам с таким видом, словно подозревал, что все присутствующие, включая капитана, только и думают, как бы ему в карман залезть.

«Что ж, он шеф контрразведки, – подумал Редер. – Наверное, ему по должности подозрительность полагается». Впрочем, втайне он уже решил, что этот парень на поверку окажется одним из тех назойливых, несносных придурков, которым доставляет удовольствие каждого встречного оскорблять. А по тем ревнивым взорам, которые Бут кидал на старпома, Редер заключил, что он еще и классической формой «комплекса коротышки» страдает. Наверняка шеф контрразведки всеми доступными средствами себе недостающие сантиметры возмещал.

Ларкин же, напротив, имел цветущее как свежий хлеб лицо, увенчанное ангельскими светлыми локонами. Он, похоже, готов был любить всех своих братьев-офицеров, даже что-то мрачно бормочущего ему Бута.

Один из адъютантов капитана ударил в небольшой гонг, объявляя таким образом, что обед подан, и вся толпа двинулась к столу.

Питер был удостоен почетного места слева от Каверса. «Интересно, – подумал он, – станет это моим обычным местом, или капитан всех своих офицеров сюда по очереди сажает. За исключением, понятное дело, старпома».

Круглый стол был накрыт весьма элегантно, там имелась скатерть камчатного полотна, хрусталь ручной работы и фарфоровые тарелки с толстым золотым ободком. В самом его центре располагалась прелестная композиция из шелковых цветов.

Каверс заметил, что Редер ее изучает, и пояснил:

– Подарок моей жены. Слишком часто у нас живых цветов не оказывалось. – Он улыбнулся. – Она меня уверяла, что наша обстановка от этого немного культурнее станет.

– Она была права, – заверил его Редер. – Просто восхитительно.

Капитан кивнул в знак благодарности, а затем слегка сдвинулся вбок, когда дежурные по офицерской кают-компании начали подавать.

Беседа была приятно-непоследовательной, и вскоре Редер уже испытывал острое нетерпение, прикидывая, как бы ему рядом с командиром эскадрильи усесться. Им было что обсудить.

– Но если вы это сделаете, – сказал ему капитан Каверс, – вы уже больше ни с кем не познакомитесь. А ведь цель этого собрания именно такова.

Питер удивленно на него взглянул, а затем рассмеялся.

– Неужели на мне так все было написано? – спросил он.

– Вы прямо через стол были готовы перелезть, – уголком рта ответил ему Каверс. Затем он слегка двинул бровями. – Поймите меня правильно, коммандер. Я рад, что вы пылаете таким энтузиазмом в отношении ваших обязанностей. Но всему свое время. И прямо сейчас, – многозначительно подчеркнул он, – время знакомиться.

«Намек? – задумался Редер. – Неужели капитан кого-то из своего командного состава подозревает? – Он подавил недовольную гримасу. – Если так, тут предельная осторожность потребуется. И если у Старика есть какие-то мысли, лучше бы он ими поделился. – Радостное возбуждение Питера быстро таяло. – Хотя нет, ведь он искал кого-то, кто этих людей не знает. Кого-то, кто не станет отбрасывать Бута, потому что он тяжелый придурок, или Шелдона, потому что он весь как на ладони». Так что разумно было предположить, что Каверс не хотел с самого начала засорять своему следователю мыслительный процесс. Тут Питер подавил мучительный вздох. «Почему я? – подумал он. – Я даже понятия не имею, с какой стороны к этому делу подобраться. И мне это совсем не по вкусу. Но тогда экспертом здесь должен стать Бут, а этому парню я бы обеими руками собственную задницу отыскать не доверил, причем с картой, зеркалом и фонариком. И раз уж на то пошло, могу себе представить, что Старик это мнение разделяет». Бут казался здесь единственным офицером, который не был выбран с умом. Учитывая всю деликатность работы контрразведки, это был вопиющий недосмотр.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});