Горячие точки на сердце - Владимир Михановский

Пусть все, думала она, остается так как есть; внешность соблюдена, а все остальное не имеет значения.

В послании по мобильному телефону, она сообщала, как долетела, как ее встретили и препроводили в высокогорный аул, поместили в лучшем доме, который занимал шейх, которого Верховный называл не именем, а придуманным им самим прозвищем Заячья губа. Дом большой, двухэтажный, беленый известью, совсем как на Украине, где она была однажды.

В конце она писала, что Заячья губа в местном отделении милиции выправил ей необходимые документы, и теперь она именуется Екатерина Ивановна Дрожжина. Документы хорошие, у любых проверяющих не должны вызвать подозрения: Магомет-Расул шепнул, что паспорт принадлежал русской женщине, которая вышла замуж за черкеса была убита хулиганствующими левацкими элементами, провозгласившими лозунг «Черкесия — для черкесов!». Так что оставалось только переклеить фотографию.

С утра мещанка Дрожжина взялась за дело, по которому, собственно, и приехала. Все тот же расхлябанный газик отвез ее в город. Он со включенным мотором ждал ее за углом, а а снайперша присоединилась к митингу, который непрерывно шумел на центральной площади столицы.

Сам шейх подробно описал ей внешность полпреда, которого Елена сразу узнала, будто знакома была с ним много лет. Рядом, не отставая ни на шаг, его сопровождал по виду местный человек, с которым они все время оживленно переговаривались.

Она приезжала несколько дней подряд, и досконально изучила, когда приходит сюда полпред Матейченков и где любит стоять.

К делу она привыкла относиться серьезно.

* * *

Назавтра полпред президента, не на шутку встревоженный утренним митингом, решил созвать общее совещание местных силовиков. Он сказал им, что ситуация в республике снова начала обостряться. И потому необходимо обсудить общие меры по ее стабилизации.

Силовики не сразу прониклись серьезностью момента.

— Зря беспокоитесь, товарищ Матейченков, — объявил министр внутренних дел республики. — Я за свой участок работы ручаюсь. Вернее, всегда ручался, — поправился он. — Посмотрим, как мой преемник будет справляться…

Все присутствующие знали, что сегодня он последний день на работе: с завтрашнего дня его сменяет новый министр внутренних дел, назначенный Москвой, с угрожающей фамилией Волкодав.

— Я был вчера на митинге, — перебил Матейченков, — он меня встревожил. Проанализировал выступления, они стали жестче, некоторые ораторы призывают к противозаконным акциям…

— Пустые разговоры.

— Сколько времени они длятся…

— Любят поговорить наши люди.

Генерал подождал, пока обмен репликами стихнет, и немного повысил голос:

— Кстати, всем вам настоятельно советую почаще бывать на митингах. Там вы услышите голос народа.

— Глас народа — глас божий, — вставил Завитушный, когда Матейченков сделал короткую паузу.

— Не зарывайтесь в бумаги, — продолжал генерал. — иначе и впрямь проспите царство божие.

— Зря беспокоитесь, товарищ Матейченков, — продолжал министр внутренних дел. — Я наших людей знаю, поверьте, не хуже, чем вы. А может, и лучше, — добавил он с вызовом, видимо, решив, что терять уже нечего. — Они поговорят и разойдутся. Митингуют, говорите? Тем лучше. Больше пара уйдет в трубу.

— В свисток, — поправил Матейченков.

— Тем более!

— Повторяю для всех: такие митинги могут обернуться кровопролитием, — повысил голос Матейченков.

— Наш народ хлебом не корми, а дай покричать, — примирительно произнес начальник Управления госбезопасности.

— Раньше такой возможности не было, теперь появилась, — поддержал его сосед. — Вот и дерут глотку с утра до вечера.

— Это для них вроде бесплатного театра.

— Но приструнить надо — это точно, — согласился начальник таможни. — товарищ представитель президента прав — а то совсем на голову сядут, дело нехитрое.

— Слишком много свободы дали.

— Я вас ознакомил с некоторыми оперативными данными, — продолжал Матейченков. — Вы сами убедились, что данные тревожные. У населения на руках слишком много оружия. Подчеркиваю, незарегистрированного. Необходимо, чтобы те, кто его незаконно хранит, отвечали по всей строгости закона.

— Вот пусть ваш Волкодав и отвечает за это, — огрызнулся обиженный министр.

Последняя реплика потонула в возмущенном хоре голосов — оказывается, генерал Матейченков затронул слишком больную тему.

— Оружие у горца — это традиция.

— Так повелось испокон веков.

— Шашка и пистолет — украшение джигита.

— Как охотиться без оружия?

— А от диких зверей защищаться?

— От человека лихого.

— Да разве кинжал на боку — это оружие, товарищ Матейченков? — вкрадчивым тоном произнес кто-то.

— А что же это?

— Просто атрибут одежды.

— Таким атрибутом можно глотку перерезать.

— А мы на что? Не допустим! — загомонили силовики, жестикулируя так, что для Матейченкова оставалось загадкой — как они при этом не задевают друг друга.

Неожиданно шеф местной госбезопасности поднялся, стал в картинную позу и произнес:

— Один ваш великий земляк, товарищ генерал-полковник, сто лет назад сказал:

Черкес оружием увешан,Он им гордится, им утешен.

— Стихи хорошие, и я их тоже знаю, — улыбнулся Матейченков, — но бездействовать мы не можем.

Он встал, прошелся по комнате:

— Все оружие, находящееся у населения, немедленно выявить и зарегистрировать для тех, кому оно положенное. Незаконное — изъять.

— Возможны эксцессы.

— На то вы и силовики, чтобы пресекать их. А не хватит возможностей — я помогу своими резервами.

— Но митинги разрешены!

— Они мирные.

— Сегодня да, завтра — нет.

— Можно задать вопрос, товарищ полномочный представитель? — спросил полковник — любитель стихов.

— Слушаю.

— Вот к нам на воеводство прислали Валентина Власова. Как вы лично полагаете, хорошо это для республики или не очень?

— Уверен, это толковое решение.

— А можно поподробнее, Иван Иванович? — попросил сидящий в первом ряду казачий атаман.

— За последние полтора месяца в республике накопилась масса нерешенных социально-экономических проблем, — сказал Матейченков. — Напомню вам коротко, о чем идет речь. Давно перестали выплачиваться пенсии, пособия по инвалидности, задерживается зарплата бюджетникам и так далее.

Собравшиеся кивали — они знали все это слишком хорошо, частенько и по собственному опыту.

— Этими вопросами не желают заниматься даже те, кому это положено по службе, — продолжал полпред. — Все предпочитают проводить время на митингах, благо они санкционированы.

Кто-то напомнил:

— А при чем тут Власов?

— Власов — человек, которому разрешить эту ситуацию по плечу.

— Вы уверены?

— Я его давно и хорошо знаю. Слушали утром его обращение в народу?

— Толковое выступление, — произнес казачий атаман.

— Слова у Власова с делами не расходятся, — кивнул генерал. — И еще одна штука, — генерал улыбнулся в усы. — У него налажены хорошие связи с высшими московскими чиновниками. А без этого в наше время все благие намерения уйдут в песок, — развел Матейченков руками, продолжая улыбаться.

Против этого никто не стал возражать.

— Я с Валентином Власовым долго вчера вечером разговаривал, — произнес Матейченков. — Собственно, мы почти всю ночь проговорили. Между прочим, он сообщил мне приятную для всех нас новость. Пока это секрет, но вам, коллеги, могу сказать. Он приехал не с пустыми руками — выбил из правительства для Карачаево-Черкесии 28 миллионов рублей.

— Неплохо на зубок.

— А это реально?

— Где эти деньги?

— Улита едет, когда-то будет.

Матейченков сказал:

— Деньги уже переведены, и я сам прослежу, чтобы они пришли в срок, не задержались в пути.

Люди оживились:

— Силен мужик.

— Народу сразу полегчает.

— Главные прорехи заткнуть…

— Но этими миллионами дело не ограничивается, — продолжал генерал, когда шумок утих. — Власов разработал для республики целую экономическую программу, и твердо намерен проводить ее в жизнь. Он подробно рассказывал мне о ней.

— С Власовым, глядишь, и разрубим гордиев санузел, — брякнул Завитушный, однако его шутка осталась незамеченной.

— Большая программа-то?

— Трудная. Но вполне осуществимая, если все возьмемся дружно.

— С Власовым ясно, — сказал уходящий министр внутренних дел. — Но зачем нам подсунули Волкодава?

— Так решила Москва.

— Неправильно решила! — загорячился главный милиционер республики. — Я говорю так не потому, что он придет на мое место, хотя по-человечески это обидно.