Если парни всего мира... - Жак Реми

— Сжечь их вещи.

Неизвестно, кто предложил это. Рыбаки спускаются в кубрик. Пользуясь носовыми платками, тряпками, чем попало, чтобы предохранить себя от заразы, собирают и выносят на палубу личные вещи больных, чемоданы, простыни, одеяла — все, к чему прикасались зараженные. Собрав все в одну кучу, Франк обливает ее керосином. Петер щелкает зажигалкой. Ярко вспыхнувшее пламя в несколько минут пожирает добычу. В его зловещем свете лица и тени принимают чудовищные очертания. В обычное время все эти люди не обратили бы внимания, как странно искажаются их тени пляшущими языками пламени, но овладевшая ими тревога заставляет их бояться самых обыкновенных явлений. Торопливо разбрасывают ногами угли; летят за борт предметы, еще охваченные огнем. Последние остатки пламени угасают. На судне снова воцаряется мрак.

Он пугает рыбаков. Их все теперь пугает. Раздается чей-то злобный голос:

— За борт их...

Кто первый выкрикнул эти слова? Люди потеряли всякую способность разбираться в чем-либо, они готовы на любое насилие.

— За борт! За борт!

Сначала решили так: положить больных в шлюпку и пустить их по воле волн. Ни один голос не поднялся в защиту несчастных, которые еще несколько минут назад были их товарищами. Отчаяние, животный страх за свою жизнь превратили людей в скотов; они способны на любой безумный поступок, лишь бы только избавиться от овладевшего ими ужаса.

— Не выпускать их из барака, — подсказал кто-то.

— Спустим баркас.

Неизвестно откуда появляются топоры.

Кок спускается в камбуз, открывает шкаф с провизией. Он возвращается с бутылками, до краев наполняет чарки. Спирт еще больше горячит головы.

Дверь капитанской рубки открывается. На мостике появляется Ларсен. Рыбаки оторопело смотрят на него, точно забыли о его присутствии на борту. При появлении капитана моряки замолкают; у них сильно развито чувство дисциплины. Ларсен очень бледен. Одежда в беспорядке. На лбу темнеет большой синяк. Струйка крови протянулась от угла рта и расплылась пятном на куртке и рубашке.

Ларсен идет к бараку, становится перед дверью. Расставив для устойчивости ноги, медленно вынимает из кармана револьвер и спокойно объявляет:

— Первый, кто сделает шаг вперед, получит пулю в лоб.

Он имеет на это право. Любой суд оправдает его и осудит нарушителей, которые, вероятно, уже никогда не смогут выйти в море. Рыбакам это известно. Никто не шелохнулся.

3 часа 30 минут (по Гринвичу) в Париже

Холлендорф только что сообщил, что все его усилия связаться с каким-нибудь берлинским радиолюбителем оказались тщетными. Он будет продолжать вызовы через эфир.

Мерсье бросает беспокойный взгляд в сторону Корбье; мертвые глаза слепого остановились на нем, и доктору кажется, что он читает в них угрозу. Они ненавидят друг друга. И все же не решаются порвать связь, заставляющую их бороться бок о бок за спасение незнакомых людей, и поэтому продолжают разыгрывать комедию человеческой солидарности в явном противоречии с их личными отношениями. Это тяготит их. Они французы, отсутствие логики их смущает.

Лоретта не чувствует их терзаний. Влюбленными глазами она нежно смотрит на Мерсье. В ее поведении нет никакого лицемерия. Если бы муж мог видеть ее, — а он по-своему ее видит, — она держала бы себя точно так же. Лоретта не сопротивляется своему влечению, да и не способна сопротивляться, если бы даже и хотела.

— Вы думаете, Холлендорфа услышат? — спрашивает доктор.

— Как его могут услышать, если до сих пор он ничего не добился?

Корбье чувствует, что ответил резко. И уже более любезно добавляет:

— Правда, атмосферные условия могут измениться каждую минуту.

Во всяком случае, они должны что-то предпринять. Они не могут примириться с сознанием, что все их усилия напрасны. Мерсье и Корбье вызывают по телефону аэродром Темпельхоф в Берлине и одновременно пытаются связаться по радио с Италией.

3 часа 35 минут (по Гринвичу) в Неаполитанском заливе

Горячий ветер сирокко, налетевший из Африки, колышет апельсиновые деревья вдоль узкой дороги, по которой, засунув руки в карманы, насвистывая, медленно бредет Дженаро. Он опаздывает на свидание, но не торопится, так как уверен, что Кармела ждет. Она наверняка не спит: не сомкнула глаз, смотрит на часы, прислушивается, что делает отец. Убедившись, что тот заснул, наверное тихонько встала и отодвинула дверной засов. Дженаро останется только толкнуть дверь. Он пройдет на цыпочках через столовую; ему хорошо знакома эта комната. Дженаро знает, как стоит мебель, и сумеет пробраться, ничего не задевая. Кармела бросится к нему, как только он переступит порог. Спрыгнув с кровати, побежит навстречу босая, в короткой ночной рубашке. Дженаро нравится, как она прижимается. Редко девушка отдается так самозабвенно и до конца. Это приятно мужчине. Дженаро размышляет, что будет дальше. Кармела его жена. Но он предпочел бы, чтобы она оставалась у своего отца, а он приходил бы на свидания тайком, как сейчас. Да вот согласится ли она? До сих пор Кармела ни в чем ему не противоречила. А как же отец? Старый дон Доменико закатит грандиозный скандал, если застанет их вдвоем. Этого ни в коем случае нельзя допустить.

Дженаро проник за решетку, тихо, стараясь не скрипеть, поднимается по лестнице. Открывает дверь. Заметив комиссара и полицейских, круто поворачивается и идет вниз. Но у полицейских рефлексы действуют безотказно. Через минуту задержанный Дженаро стоит перед комиссаром.

— Это тот самый контрабандист, которого ты ждал?

Озадаченный дон Доменико не знает, что ответить.

— Это он принес тебе письмо с корабля?

— Вы с ума сошли, — протестует возмущенный Дженаро. — Никогда в жизни я не был контрабандистом.

— Так. Для чего же ты пришел сюда?

Дженаро не отвечает. Ипполито обращается к дону Доменико:

— Чего ради этот молодец шляется к вам среди ночи?

— Понятия не имею, — бормочет недоуменно старик.

Двадцатилетний опыт научил комиссара распознавать правду в ответах, а тон, каким Доменико произносит эти слова, не оставляет никаких сомнений. Комиссар окидывает взглядом Дженаро и строго требует:

— Жду ваших объяснений.

Дженаро не расположен отвечать... Он молча, с независимым видом, пожимает плечами.

— Ну что же, — заключает комиссар, — пойдешь в тюрьму, просидишь там до тех пор, пока не скажешь, зачем пришел сюда.

В разговор вмешивается Кармела:

— Дженаро пришел на свидание со мной.

Все поворачиваются в ее сторону. Девушка смело выдерживает устремленные на нее взгляды. Ипполито с трудом скрывает улыбку. Дженаро протестует.