Избранные произведения в двух томах. Том 1 - Александр Рекемчук

Витька поторчал у калитки, искурил «Дымок» и пошел обратно, мимо веранды, мимо флигелька, в задний двор, к задней калитке, туда, где стояла оранжевая палатка, — именно туда невзначай повели его ноги.

Однако лаз оранжевой палатки был прикрыт, «Запорожца» тоже не оказалось на месте. Он уж предположил, что дачницы уехали в Москву, и подосадовал в душе на это, как вдруг по ту сторону забора увидел ее.

Алену, ту, которая беленькая.

Она сидела на берегу, на травке, поджав загорелые босые ноги. Но не одна.

С ней рядом сидел Григорий Аронович, дачник, муж Миры Львовны. Хрыч старый.

Витька задышал сердито: еще чего?..

Он распахнул эту заднюю калитку и независимой походкой зашагал к берегу.

Алена первой обернулась на его шаги. Улыбнулась:

— Здравствуйте, Витя.

— Привет, — сказал он.

Старый хрыч тоже обернулся, тоже поздоровался. Но довольно сдержанно.

Так.

— Садитесь, Витя, — пригласила Алена, ладонью похлопав по муравке, с собою рядом. — У нас тут идет экспертиза.

— Какая еще экспертиза?

Однако он все же сел. И тут только заметил, что на коленях у старого хрыча, Григория Ароновича, была дареная икона — та, которую он вчера спер у бабы Нюры и подарил дачнице.

— Начнем сначала. С учетом новой аудитории… — сказал Григорий Аронович. — Семнадцатый век. Сюжет довольно распространенный — Сретение Господне. Лики письма изначального. Одежды перемалеваны позже, и весьма неудачно — вот…

Витька покосился на пальцы дачника, блуждающие по иконе — не касаясь ее, однако.

А чего тут объяснять да рассуждать? Икона как икона. Коричневая вся, охряная. Нарисованы люди какие-то длинные да тощие несуразно. На одном синяя роба, на другой красная… Ну, перемалевано так перемалевано. Велика забота.

Дело-то как было? Третьего дня Витька беседовал с дачницами из палатки — вот тут же на бережку. Насчет автомобилей был разговор, насчет погоды, то да се, ля-ля, в общем. И тогда Надя, черненькая дачница — не эта, Алена, а другая, Надя — именно она говорит: «Послушайте, Виктор, нет ли тут у вас, в деревне, старых икон?» — «Навалом», — отвечает Витька. — «А вы нам достаньте», — говорит Надя. Витька, по правде говоря, удивился такой блажи. «А на кой вам?» — спрашивает. — «Надо», — отвечает черненькая. — «Навряд… — пожал он плечами. — Обещать не могу». — «Достаньте, Витя», — попросила беленькая, Алена. И улыбнулась ему. Как вот только что.

А это уж иной разговор. Тут Витька не стал отнекиваться. Он просто-напросто выждал, покуда баба Нюра отлучится из своей боковушки — собаку кормить, — зашел, снял со стены первую попавшуюся под руку икону, сунул ее за пазуху и понес в палатку. И там вручил ее Алене. «Ого!» — сказала Надя. Позавидовала.

Вот как было. Всего и делов. И надо же, чтобы из-за такого пустяка на всю деревню шум.

А тут еще этот, старый хрыч, разводит турусы на колесах. Экспертиза. Знаем мы эти экспертизы…

— Скажу вам откровенно, Елена Владимировна, — продолжал дачник. — Если так, ради моды — что ж, можете хвастаться перед знакомыми: да, семнадцатый век. А если всерьез, то никакой художественной ценности эта доска не имеет. Грошовая икона, серийная продукция для бедных. Ширпотреб существовал и в семнадцатом веке.

— А вы почем знаете? — обиделся Витька.

— Знаю, — коротко ответил дачник. — А вам, молодой человек, считаю своим долгом дать и другую справку…

Он вдруг перевернул икону. Тыльная сторона доски была черна, как сажа, и густо изъедена шашелем.

— Видите?

— Чего…

Тот указал пальцем. Какие-то буквы были нацарапаны на доске. Довольно странные буквы, не такие, как теперь. Однако разобрать можно…

— Пор… Порф…

— Порфирью, — не утерпев, дочитал Григорий Аронович. — Здесь дарственная надпись: «Порфирью».

— Ну, и что?

— А то, что эта икона подарена человеку, который был основателем вашего рода. Его звали Порфирий — от него пошли Порфирьевы. Ясно?

— Ну, и что?

— Как — что?.. — теперь уже дачник не скрывал своего негодования. — Эта икона — фамильная драгоценность. На вашем месте я держал бы ее под стеклом. И детям наказал бы беречь, и внукам.

Витька озлился:

— А я, между прочим, никакой не Порфирьев, а Баландин. Баландин я. И мне на вашего Порфирия…

— Извините, — сказал дачник, поднимаясь с травы. — Елена Владимировна, вы просили совета…

Он пошел к дому, шаркая сандалиями.

— Зачем же так? — укорила Алена.

— Да ну его…

— Не надо. За подарок спасибо, Витя, но придется икону вернуть бабушке.

— Еще чего?

— Придется вернуть, — повторила Алена. — Ладно? — И легкой рукой пригладила его взъерошенные волосы.

Солнце ушло.

А на широкой, замершей в безветрии глади водохранилища не унималась обычная для этих дней суетная кипень. Круто разворачивались, припадая парусами к самой воде, нарядные яхты. Юркие скутера носились взад-вперед, оглушая все окрест своим занудным комариным воем. От досаафовской базы, что в заливе, вылетела на плес, набирая скорость, моторка, за ней, уродски раскорячась, мчался на водных лыжах парень в резиновой надутой рубахе. Сразу видно — новичок.

Витька в злорадном предвкушении следил за ним. Вот сейчас дадут маневр… И точно. Моторка вильнула в сторону, лыжи споткнулись о пенный гребень, взлетели вверх, а парень плюхнулся в воду…

Витька расхохотался.

— Скучно, — сказала Алена.

— А Надя где?

— Завтра вернется. Поехала…

И, перемолчав миг, с неожиданной злостью закончила:

— …к своему.

— А-а, — деликатно отозвался Витька. Сам же подумал: «А твой где?»

К слову сказать, все деревенские догадки о том, что две девки, разбившие палатку в Порфирьевском дворе, станут, что ни день, возить к себе мужиков, — все эти единодушные предположения не оправдались, к некоторому, добавим, разочарованию хрюнинских жителей. Ни разу не было замечено, чтобы кто-то приезжал. Правда, черненькая, которую звали Надей, порой исчезала на денек-другой, уезжала на своем «Запорожце». И тогда беленькая, Алена, коротала время в одиночестве, вязала, читала книжки, а на работу в эти дни ездила, как и все, электричкой.

— У Нади вашей откуда машина? — спросил Витька.

Его уже давно интересовал этот вопрос. Откуда взяться собственной машине, хотя бы и микролитражке, у такой совсем еще молодой женщины, как Надя. Хоть она и инженерша, с высшим образованием, но ведь любому известно, что такие вот инженеры, которые недавно из института, получают меньше, чем средней руки рабочий. Вроде него, Витьки.

— Выиграла, что ли?

— Выиграла, — торжествующе подтвердила Алена. — На счастливый билет. Как в газете — за тридцать копеек…

— Ну? — подивился Витька. Хотя он о подобных случаях тоже читал в газетах.

Она взглянула на него с откровенной насмешкой. И снова, как маленького, погладила по голове.

— Просто повезло Надьке. Вышла замуж за одного карася, а он машину — на ее имя, квартиру — на ее имя… А потом развод. Без дележки. Гордый оказался мужчина.

Алена поежилась. Уже совсем стемнело, потянуло прохладой. Она же так и сидела — в сарафанчике, босая.

— В общем, стерва она, Витенька. Понимаешь? Зато умная. И красивая.

На этот раз Витька удивился втройне. Из-за того, что она так нехорошо высказалась про свою закадычную подругу. И потому, что лично он, Витька, считал Алену куда более красивой, нежели эта, черная, как воронок, Надя. И еще он поразился тому, как легко и свободно сказала она ему «понимаешь» и назвала его «Витенька»…

Он достал сигарету.

— Дай и мне, — попросила Алена.

Он дал.

— Я не курю, — объяснила она. — Иногда только. От злости.

На том берегу взвилась в небо дурашливая ракета.

За полуторакилометровой полосой воды, оловянной в темноте и теперь уже совсем обезлюдевшей, горели окна корпусов пансионата, вились разноцветными змейками неоновые вывески кинотеатра, кафе, ресторана. Оттуда же, беспрепятственно минуя расстояние, доносились трескотня барабана, клекот саксофонов, хрип засурдиненных труб…

Витька незаметно ощупал потайной карманчик брюк, где в старину носили часы, а теперь держат заначку.

— Махнем?

— Куда?

— Туда.

— Поздно уже.

— И-и… — беспечно махнул рукой Витька, хотя и сам понимал, что поздно. Что не надо.

— Хорошо, — согласилась Алена. — Только накину что-нибудь. И туфли.

Она вскочила. Нагнулась снова. Подняла с земли икону.

— А с этим как же?.. Я пока к себе отнесу.

И побежала к палатке.

А Витька — к берегу. Отвязывать лодку.

4

Он греб неторопливо, едва касаясь веслами воды.

Вот когда они плыли туда, в пансионат, чтобы поспеть до того, как швейцары замкнут все двери и вывесят неумолимые таблички, — вот тогда Витька выдал класс. Он закидывал весла назад, будто птица, намеревающаяся взлететь, и отталкивался такими же сильными птичьими махами. И все полтора километра пути лодка неслась, задрав нос, что твой полуглиссер…