Таинственный ключ и другие мистические истории - Олкотт Луиза Мэй

– Я рад, что соперничаю с Сиднеем, а не с тобой. Легче, когда соперник – чужой человек.

– Со мной?! – воскликнул Джеральд и рассмеялся.

– Да, с тобой. В последнее время меня терзал страх, что ты сам влюблен в нее. Или, точнее, что она влюблена в тебя.

– Ах ты юный ревнивец, ах ты глупыш! Да ведь мы с ней не видимся, а если говорим, так строго по делу. Откуда же взяться сердечному интересу?

– А зачем ты слоняешься по террасе? Ни одного вечера не пропустил! И почему она начинает трепетать, едва завидев твою тень?

– Просто я люблю музыку, а общество певицы мне не нравится; отсюда и мои прогулки. Что до трепета, так он – плод твоего воображения. Мисс Мьюр не из тех женщин, которых тень мужчины заставляет трепетать.

И Ковентри покосился на свою бессильную руку.

– Спасибо за эти слова, брат, а еще за то, что больше не называешь ее за глаза малюткой Мьюр. Возможно, трепет и впрямь мне померещился. Но с некоторых пор она не отпускает остроты в твой адрес, вот я и подумал: вдруг она отдала сердечко «молодому хозяину»? Женщинам ведь это свойственно, сам знаешь.

– То есть поначалу она высмеивала меня? – переспросил Ковентри, пропустив мимо ушей последнюю часть фразы, в которой была доля истины.

– Для этого она слишком хорошо воспитана. Просто, бывало, возьмемся мы с Беллой ехидничать на твой счет, а она вдруг как скажет что-нибудь этакое неожиданное, ужасно остроумное – поневоле засмеешься. Над тобой всегда подтрунивают – ты ведь привык и не обижаешься, верно?

– Верно. Смейтесь на здоровье, – сказал Джеральд, хотя слова брата задели его, и он захотел узнать, что именно говорила мисс Мьюр. Однако Джеральд был слишком горд, чтобы прямо спросить. Мужчина заерзал в постели и тихонько застонал.

– Ох, и разболтался же я! А тебе доктор Скотт рекомендовал полный покой. Постарайся уснуть, Джеральд.

Эдвард отошел от кровати, но комнату не покинул; никому не уступил бы он своего дежурства. Ковентри попытался уснуть; промаявшись целый час, он позвал Неда.

– Хорошо бы ослабить повязку – очень уж она давит, вся рука занемела. Тогда, глядишь, я бы и заснул. Сделаешь, Нед?

– У меня не получится, да и доктор велел не трогать бинты. Дождись утра, когда он приедет, а я, пожалуй, больше вреда принесу, чем пользы.

– Повязка слишком тугая. Взгляни: рука распухла, а уж как болит! По-моему, нельзя ждать до утра. Доктор Скотт слишком спешил и перестарался. Здравый смысл подсказывает, что бинты нужно ослабить, – нетерпеливо проговорил Ковентри.

– Я позову миссис Моррис. Она разберется.

И с самым встревоженным видом Эдвард направился к двери.

– О нет, только не миссис Моррис! Она станет суетиться и заболтает меня до полусмерти. Так и быть, потерплю; может, доктор Скотт заглянет вечером, он вроде бы обещал. Ступай ужинать, Нед. Если мне что-нибудь понадобится, я позову Нила, а пока попробую заснуть – это проще, когда никто не стоит над душой.

Эдвард неохотно вышел, и его брат остался в одиночестве. Впрочем, боль не дала ему и минуты покоя, и Джеральд, решившись, вызвал звонком камердинера.

– Нил, ступай в кабинет мисс Ковентри. Если мисс Мьюр там, попроси ее, да полюбезнее, зайти ко мне. Меня мучает боль, а мисс Мьюр лучше кого бы то ни было разбирается в ранах и повязках.

У камердинера лицо вытянулось от удивления; он вышел, а через несколько минут дверь беззвучно открылась и в комнату скользнула мисс Мьюр. День выдался очень теплый, и впервые за все время ее пребывания, она рассталась со своим черным платьем. Девушка была вся в белом. Украшениями ей служили лишь золотистые волосы да благоуханный букетик фиалок, прикрепленный к поясу. Словом, ничто больше в образе мисс Мьюр не вызывало ассоциаций со смиренной монашенкой. Ее лицо тоже изменилось: на щеках играл нежный румянец, глаза улыбались, губы, прежде неизменно сжатые, как у человека, который с усилием подавляет каждую эмоцию, были чуть приоткрыты. Джеральду явилась свежая, трепетная и очаровательная женщина, из-за которой в сумрачной спальне сразу стало светлее. Мисс Мьюр шагнула к кровати и произнесла:

– Как хорошо, что вы послали за мной. Чем я могу вам помочь?

Слова шли от сердца, а взгляд, устремленный на Ковентри, подтверждал: мисс Мьюр и вправду рада, что может помочь.

Ковентри начал излагать суть проблемы; но не успел договорить, потому что мисс Мьюр приступила к снятию бинтов с решимостью человека, знающего, что надо сделать, и уверенного в своих умениях.

– О, какое облегчение! О, как славно! – вырвалось у Ковентри, когда спал последний слой. – Нед боялся, что я истеку кровью, если он притронется к повязке. Однако что скажет доктор?

– Не знаю и знать не хочу. У меня у самой есть для него пара слов. Я скажу ему, что он негодный хирург, раз так туго забинтовал рану и не оставил указаний ослабить бинты, если возникнет необходимость. Сейчас я наложу новую повязку и постараюсь погрузить вас в сон, в котором вы очень нуждаетесь. Вы мне позволите?

– О да, это было бы кстати.

Молодой человек не спускал глаз с Джин Мьюр, пока она молча бинтовала его руку. Наконец он спросил:

– Как вышло, что вы столь искусны в наложении повязок?

– Научилась, пока лежала в больнице, просто внимательно наблюдала за действиями доктора. Потом, когда мне стало получше, я начала петь для других пациентов.

– Вы и для меня споете? – спросил Ковентри, подпустив в тон покорности, как свойственно мужчинам, которые захворали и впали в зависимость от женской заботы.

– Да, если вы предпочитаете пение чтению вслух, – отвечала мисс Мьюр, завязывая последний узелок.

– Да, – решительно сказал Ковентри.

– Вас лихорадит. Сейчас смочу вам лоб, и станет легче.

Мисс Мьюр поднялась; ее перемещения по комнате (без суетливости и лишнего шума), ее жесты приковывали внимание, завораживали. Смешав воду с одеколоном, она смочила Ковентри лоб и виски, причем не смутилась ни на миг, словно имела дело с малым ребенком. Почувствовав облегчение, Ковентри теперь забавлялся тем, что мысленно противопоставлял Джин Мьюр дородной матроне, любительнице пива, которая ухаживала за ним во время последней его болезни.

«Милая малютка и как много умеет!» – думал Ковентри, чувствуя себя легко и свободно, словно Джин Мьюр поделилась с ним своими эмоциями.

– Ну вот, теперь вы больше похожи на себя. – Мисс Мьюр удовлетворенно кивнула и прохладной, нежной ладонью отвела темные кудри со лба Джеральда. Затем она уселась в кресло и запела, заняв руки скатыванием чистых бинтов для утренней перевязки.

Ковентри не спускал с нее взора. Надвигался вечер; комната была едва освещена последними лучами. Джин Мьюр пела, как поют птицы – без усилий, без напряжения. Она выбрала тихую колыбельную, которая действовала на слушателя подобно колдовским чарам. Посреди песни решив взглянуть, каков эффект, она подняла глаза и увидала, что Ковентри не только не задремал, но следит за ней со смесью любопытства и восхищения.

– Закрывайте глаза, мистер Ковентри, – велела мисс Мьюр, укоризненно качнув головой и чуть улыбнувшись.

Ковентри усмехнулся, однако послушался. Правда, он продолжал то и дело взглядывать из-под ресниц на хрупкую, облаченную в белое фигурку, что почти утонула в несоразмерно большом для нее кресле. Перехватив один такой взгляд, мисс Мьюр нахмурилась.

– Что за непослушание! Почему вы не спите, мистер Ковентри?

– Не могу, хочется слушать и слушать. Я, знаете ли, большой любитель соловьев.

– Раз так, я умолкаю. Попробую иной метод – он никогда меня не подводил. Извольте дать мне руку.

Заинтригованный, Ковентри протянул руку; мисс Мьюр сжала ее обеими ладонями, предварительно отгородившись портьерой, и застыла в безмолвии, будто изваяние. Ковентри сначала улыбался про себя и гадал, что произойдет скорее – вырвется ли у мисс Мьюр какое-нибудь слово, или она не выдержит и шевельнется? Но вскоре ему почудилось, что нежное тепло стало исходить от ладоней мисс Мьюр в его кисть, сердце стало биться чаще, дыхание сделалось неровным, а в голове сменяли друг друга тысячи фантастических образов. Ковентри вздохнул и сонно пробормотал: