Мор, ученик Смерти - Терри Пратчетт

— Что «ха»?

— Просто ха!

Он достиг конца коридора. Здесь была дверь в кухню. Сейчас Альберт будет понимающе на него коситься. Мор решил, что не в состоянии вынести этого, и остановился.

— Но я брала книги, чтобы заняться хоть чем-нибудь, — раздался у него за спиной голос Изабель.

Он уступил.

— Мы могли бы прогуляться по саду, — в отчаянии произнес он. Затем, когда ему удалось немного ожесточить свое сердце, добавил:

— То есть я, конечно, не обязан…

— Не хочешь ли ты сказать, что не собираешься жениться на мне? спросила она. Мора охватил ужас.

— Жениться?

— Разве не для этого отец взял тебя сюда? — удивилась она. — В ком-ком, а в ученике он точно не нуждается.

— Ты имеешь в виду все эти намеки, подмигивания и замечания насчет того, что когда-нибудь, сын мой, все это будет твое? — взорвался Мор. — Я старался не обращать на них внимания. Пока я не хочу ни на ком жениться, сообщил он, прогоняя из сознания мимолетный образ принцессы. — На тебе-то уж точно, ты, конечно, не обижайся.

— Я не вышла бы за тебя, будь ты последним оставшимся в живых мужчиной на Диске, — голосом ласковой змеи проворковала она.

Мор был задет. Одно дело не хотеть жениться на ком-то, и совсем другое — слышать, что выходить не хотят за тебя.

— По крайней мере, я не выгляжу так, как будто сто лет подряд ел пончики в гардеробе, — нашелся он, когда они вышли на черный газон Смерти.

— А я, по крайней мере, не хожу так, как будто мои ноги имеют по несколько колен каждая, — парировала она.

— Мои глаза не похожи на два слякучих яйца всмятку.

Изабель кивнула.

— С другой стороны, мои уши не похожи на нарост на мертвом дереве. А что значит «слякучих»?

— Ну, ты знаешь, это когда Альберт их готовит.

— Когда белок лезет и течет, и все такое скользкое?

— Да.

— Хорошее слово, — подумав, признала она. — Но мои волосы, хочу подчеркнуть, не смахивают на ершик для чистки уборной.

— Безусловно, зато мои не наводят на мысли о мокром дикобразе.

— Прошу заметить, моя грудь не кажется шампуром в намокшем бумажном пакете.

Мор скользнул взглядом по верхней части платья Изабель, содержавшей в себе столько щенячьей пухлости, что ее хватило бы на пару литров ротвейлеров, и воздержался от комментариев.

— Мои брови не похожи на спаривающихся гусениц, — рискнул он.

— Верно. Но мои ноги могут, по крайней мере, остановить свинью, если она попадается навстречу.

— Не понял?

— Они не кривые, — объяснила она.

— А-а.

Они прошли клумбы с лилиями, временно не находя слов. В конце концов Изабель повернулась к Мору и протянула руку. Он пожал ее в благодарном молчании.

— Закончим? — предложила она.

— Пожалуй.

— Хорошо. Очевидно, нам не надо жениться. Если только ради детей.

Мор кивнул.

Они уселись на каменную скамью между деревьями, тщательно подстриженными до кубической формы и служившими живой изгородью. В этом углу сада Смерть устроил пруд, питаемый ледяным источником, которым, по-видимому, рвало возвышающегося над водой каменного льва. В глубине мелькал жирный белый карп. Время от времени он всплывал к поверхности и елозил носом среди черных бархатистых кувшинок.

— Надо было принести крошек, — галантно произнес Мор, делая выбор в пользу заведомо бесспорного предмета разговора.

— Знаешь, сам он сюда никогда не ходит, — фыркнула Изабель, глядя на рыбу. — Он затеял это, чтобы развлечь меня.

— И как, не помогает?

— Это не настоящее, — пояснила она. — Здесь нет ничего настоящего.

Ничего по-настоящему настоящего. Просто он любит вести себя, как человек.

Сейчас он из кожи вон лезет, если ты обратил внимание. Мне кажется, это ты влияешь на него. Однажды он даже пробовал научиться играть на банджо.

— По-моему, его типу больше подходит орган.

— У него ничего не получилось, — продолжала Изабель, игнорируя замечание Мора. — Видишь ли, он не умеет создавать.

— Ты же сказала, что он создал этот пруд.

— Он всего лишь скопировал другой, который где-то видел. Здесь одни копии.

Мор неловко поерзал. По его ноге взбиралось какое-то мелкое насекомое.

— Все это довольно печально, — согласился Мор, надеясь, что отреагировал примерно в том ключе, в котором уместно реагировать в подобных случаях.

— Да.

Наклонившись, она сгребла с дорожки немного гравия и стало рассеянно бросать камешки в пруд.

— А что, у меня с бровями действительно так худо? — сказала она. Мор слегка запнулся.

— Боюсь, что да.

— Ох…

Шлеп, шлеп. Карп презрительно следил за ее действиями.

— А у меня — с ногами?

— Да. Прости.

Мор судорожно зашарил по своему скудному репертуару светской беседы и, не найдя там подходящей реплики, сдался.

— Ерунда, — галантно произнес он. — Зато ты, по крайней мере, можешь воспользоваться пинцетом.

— Он очень добр, — сказала Изабель, проигнориров это замечание. По-своему. Рассеянно добр.

— Он ведь не твой настоящий отец, я правильно понимаю?

— Мои родители погибли, пересекая Великий Неф. Это было давно. Я думаю, они попали в бурю. Он нашел меня и взял к себе. Я не знаю, почему он это сделал.

— Наверное, почувствовал жалость к тебе?

— Он никогда ничего не чувствует. Я говорю это вовсе не со зла. Ему просто нечем чувствовать. У него нет этих, как-их-там-называют, желез.

Наверное, он подумал жалость ко мне.

Она обратила бледное круглое лицо к Мору.

— Я никому не позволю говорить о нем плохо. Он старается, как может.

Просто у него так много забот. Так много того, о чем надо думать.

— Мой отец был немного такой. То есть, я хочу сказать, он есть немного такой.

— Однако, полагаю, у него имеются железы.

— Думаю, да, — кивнул Мор, опять неловко поелозив. — Не то чтобы я когда-нибудь серьезно о них задумывался, о железах.

Сидя бок о бок, они задумчиво пялились на карпа. Карп пялился на них.

— Я только что нарушил весь ход истории, — высказал Мор то, что камнем лежало у него на сердце.

— Да?

— Понимаешь, когда он попытался убить ее, я убил его. Но загвоздка-то вся в том, что согласно истории она должна была умереть, а герцог — стать королем. И худшее во всем этом, самое худшее, это то, что хотя он прогнил насквозь, но в итоге он сумел бы объединить города, превратив их в федерацию. И книги говорят, что вслед за этим настанет столетие мира и изобилия. Я хочу сказать, по всем признакам должно настать царство террора или что-то в этом духе, но истории, очевидно, время от времени нужны люди такого типа. А принцесса была бы просто очередным монархом. То есть неплохим монархом, на самом деле довольно хорошим, но не тем. А теперь всего этого не произойдет, история крутится вхолостую, и во всем виноват я.

Он умолк в тревожном ожидании ответа.

— Знаешь, ты был прав.

— Прав?

— Нам действительно надо было принести крошек, — сказала она. — Думаю, они ищут себе еду в воде. Жучков всяких…

— Ты слышала, что я говорил?

— О чем?

— О-о… Так, ни о чем. Ничего важного. Извини.

Изабель вздохнула и поднялась со скамьи.

— Наверное, тебе нужно идти, — промолвила она. — Рада, что мы уладили недоразумение с браком. Было довольно приятно побеседовать с тобой.

— Мы могли бы установить взаимоотношения типа «ненависть-ненависть».

— Я обычно не вожу компанию с сотрудниками отца. — Она как будто не могла найти в себе силы уйти, точно ждала от Мора еще каких-то слов.

— А, не водишь… — это было все, что он смог придумать.

— Полагаю, сейчас тебе пора приступать к работе.

— Более-менее.

Мор поколебался. Он чувствовал, что разговор каким-то неуловимым образом сместился. Раньше они скользили по поверхности, а теперь углубились в сферы, не совсем понятные ему.

Послышался звук, подобный…

Он вызвал в Море одно яркое воспоминание. Тоска по дому резанула ему сердце, когда он как наяву увидел двор своего старенького дома. Во время суровых Овцепикских зим семья держала выносливых горных торгов во дворе. Им подстилали солому, и всю зиму они кудахтали в ней. Время от времени двор засыпали свежей соломой. Ко времени весенней оттепели толщина «культурного слоя» достигала уже нескольких футов, а сам двор был покрыт коркой довольно прочного льда. При достаточной осторожности можно было пересечь двор по льду. При недостаточной вы погружались по колено в концентрированное гуано.

Затем, когда вы вытаскивали ногу, ваш ботинок, зеленый и дымящийся, издавал характерный звук. И для Мора этот звук был таким же провозвестником наступающей весны, как птичье пение или жужжание пчел.

Это был тот же самый звук. Мор инстинктивно проверил состояние своих ботинок.

Изабель плакала. Но не легкими, подобающими девушке всхлипами. Она рыдала в голос и захлебывалась, разевая рот во всю ширину. Это было как пузыри, исторгаемые подводным вулканом. Они борются друг с другом, каждый рвется попасть на поверхность первым. Это были рыдания, долго подавляемые и наконец вырвавшиеся, созревшие за бесконечно однообразные и унылые дни.