Воровской орден - Виталий Аркадьевич Еремин

поверят, а свои не разрешат.

В одной колонии, где гордятся хорошо поставленным развенчиванием «ВЗ», мне показали фотографию. На ней изображен «ВЗ», лежащий под нарами с поджатыми ногами и с явным выражением страха на липе.

Эта фотография — вещественное доказательство. Ее копии рассылаются по колониям. Спустя две-три недели весь преступный мир знает, что такой-то уже не «ВЗ», коли проявил слабость — позволил загнать себя под нары.

Десятикратно судимый 57-летний Бабушкин по кличке «Бриллиант», прошедший сорок колоний и тюрем, проведший в неволе по сути дела всю свою жизнь, был «ВЗ» всесоюзного значения, чем-то вроде маршала преступного мира.

Можно с большой вероятностью предположить, как кончил дни Владимир Бабушкин — «Бриллиант». Его привезли в колонию, специально созданную для развенчивания «ВЗ». По заведенному дьявольскому порядку завели в клетку — локалку. Оттуда «Бриллиант» начал жадно рассматривать тех, кто проходил мимо. Не исключено, что хитроумная администрация давала пройтись тем заключенным, с которыми у «маршала» были давние, смертельные счеты.

По одной версии, услышанной мной от заключенных, «Бриллианта» повели в столовую, где пайку хлеба ему подал опущенный, и «Бриллиант» понял, что его хотят сломать голодом. Ведь сколько ни терпи, рано или поздно чертовски захочется жрать, а пайку будет подавать опущенный.

Не этот, так другой. Такая уж придумана система. А если проявит воровской характер «Бриллиант», не возьмет пайку, то все равно по зонам будет пущен слух, что не выдержал голодухи, взял!

По другой версии, «Бриллианта» после шмона повели мыться, и он признал в работниках бани бывших опущенных. А когда шел по этажам тюрьмы, видел, как во всех коридорах, на расстоянии двадцати метров (чтобы видеть друг друга) стоят в черных робах, расставив ноги и заложив руки за спины, опять-таки бывшие опущенные, специально подобранные, не ниже метра восьмидесяти. И «Бриллиант» понял, что с ним может случиться дальше — как только он разденется… И сердце «маршала» не выдержало.

Ну а ребро было сломано не в меру ретивым опущенным, пытавшимся запустить сердце вновь с помощью массажа.

«Мы, нижеподписавшиеся, — говорится в акте о погребении, подшитом в лагерном деле «Бриллианта», — начальник ИТК-6 (такой-то), начальник спецчасти (такой-то), начальник медчасти (такой-то), рабочий — могильщик (такой-то) составили настоящий акт о том, что 25 июня 1985 года произвели погребение з-к Бабушкина Владимира Петровича, год рождения 1928-й, номер личного дела 342260. Труп похоронен на кладбище г. Соликамска, положен головой на запад, на могиле установлен номерной столбик М-89…»

1992 г.

ОКАЯННОЕ РЕМЕСЛО

ШТРАФ ЗА УБИЙСТВО

Простой, казалось бы, вопрос: откуда взялось слово «уголовник»? Пусть хоть один «вор в законе» или прокурор объяснят. Уж им-то полагается знать.

В древние времена «головой» называли человеческий труп. Ну, а убийцу, соответственно, — «головни-ком».

То было время самоуправства и самозащиты. Убийство считалось делом обыкновенным. Никакой полиции — милиции. Раскрываемость преступлений целиком зависела от энергии родственников потерпевшего. Только они — а не государство — имели право мстить «за смерть смертию».

Тюрем и смертной казни тогда еще не придумали. «Ни права, ни крива не убивайте, — наставлял наследников Мономах, — и не повелевайте убити его. Не губите душ христианских».

Государство брало 80 гривен за убийство «княже-го мужа», 40 гривен — за убийство простого свободного человека и 20 гривен — за убийство женщины.

Гривна равнялась фунту серебра — слитку продолговатой формы. Надо ли говорить, что в древности серебро было дороже, чем теперь.

Штрафы были важным источником государственного дохода. И власть, естественно, была заинтересована, чтобы казна пополнялась. Вот и выходило так, что любой и каждый мог стать «головником», водились бы денежки. Ну, а если их не было… Не знаю, как раньше, а в конце XI века за тяжкие преступления осуждали на повешение, если преступник не мог заплатить назначенную пеню.

Не будем осуждать предков. Лучше постараемся понять. Кто знает, может, именно штраф, удар по карману, больше сдерживал душегубство, чем наказание по принципу «жизнь за жизнь».

Летописи пестрят словом «месть». Действительно, считалось верхом неприличия не мстить. Но если, скажем, ловили князя, повинного в смерти другого князя, его могли крепко побить, даже покалечить, но убить… никогда! Убить знатного убийцу можно было только в бою. Случались, правда, исключения. Но самосуд вершили руками наемников-половцев, свои не пачкали.

Свершилось однажды неслыханное злодейство. Подручные одних князей вырезали зеницы у другого князя, Василька. (Это наказание — ослепление — пришло к нам из более просвещенной Византии. У нас оно хорошо привилось и просуществовало до XV века). Древняя общественность негодовала. Родилась поговорка: «Зол бо человек противу бесу, и бес того не замыслит, еже человек замыслит». Так сами вожди подали народу пример жестокости и беспредела.

Но вернемся к штрафам. И обратимся к самому распространенному, кажется, во все времена греху — срамословию. Закон XII века предписывал: «Аще кто назовет на имя чюжу жену блядию», тот платит ей за «сором» штраф по определенной шкале, а заодно и церкви в лице митрополита — за нарушение христианского благочестия.

За оскорбление боярских жен и дочерей и женщин-простолюдинок полагались разные штрафы. Но ничто не останавливало древнее хулиганье: крыли почем зря, невзирая на лица.

Сейчас говорят: только свободное ношение оружия заставит хулиганов придерживать руки и языки. Тысячелетие назад ходили с топорами и мечами. Но если возникала потасовка, то дрались не только батогом, жердью, кулаком, но и тем же мечом, то ли плашмя, то ли рукоятью калечили друг друга.

Кто не мог постоять за себя, тому виновный платил 12 гривен. Если не платил, шел с молотка весь его скарб вплоть до носильного белья, лишь бы обиженный был удовлетворен.

Потерпевшему дозволялись действия, опасные для жизни нападавших, совершенные «в раздражении оскорбленной чести».

Личная обида, то есть вред физический, рассматривалась законом преимущественно с точки зрения ущерба материального. Чем менее способным к труду оказывался потерпевший, тем больше была сумма штрафа. На преступления смотрели преимущественно как на хозяйственный вред.

Еще распространенней, чем хулиганство, были семейные драки. Из-за «живота», то есть из-за имущества. Или из-за «задницы», то есть из-за наследства. Ну и, конечно, из-за обыкновенной неуживчивости. Но ни «Русская правда», ни церковный устав не предусматривали кару за побои, наносимые мужской стороной. Исключением были драчливые сыновья. Но и с ними пытались справиться своеобразно. Митрополиты всячески пропагандировали ранние браки. В расчете: чем раньше женятся, тем быстрее перебесятся. Женихи бывали младше пятнадцати лет, а невесты — младше одиннадцати. Это было также противоблуд-ным средством.

Княжеская власть чаще всего признавала виновной в семейных