Поляна, 2013 № 01 (3), февраль - Журнал Поляна

— Девочка, ты симпатичная. — Ко мне на пустующее место рядом подсел пожилой дядечка в очках.

— Что надо-то? — Я посмотрела на усатую рожу мужика.

Может, просто так человек спрашивает. Делать ему нечего, а меня разрывает от страха. Бежать! Я не хочу ни с кем разговаривать! Пусть замолчит!

— Почему ты грубишь? Я художник. Может, твой портрет хочу нарисовать, а ты грубишь. Так нельзя, девочка.

— Ха-ха! — рассмеялась я.

— А чего ты смеешься? У меня мастерская. Пойдем ко мне? — старый нахал дышал мне в ухо.

— Дядя, а иди ты ежиков пасти!

— Ай-яй! Какая молодежь нынче пошла, — повернулся он к женщине, которая сидела сзади.

— И не говорите! Они ничего делать не хотят, только хамить, только хамить! Меня вот сын с утра уже облаял, как собаку, а я ему пивка принесла только. А он: зачем разбудила?

Мужик положил мне руку на коленку, продолжая разглагольствовать с теткой по поводу молодежи.

Стало понятно, что пора убираться. Я оттолкнула мужика и выскочила из автобуса, который подъехал к остановке «Дом Правосудия».

Еще художником представляется! А ведь какая-нибудь дура клюнет. Сама недавно такой была: «Девочка, помоги мне, пожалуйста, а то я ключи уронил за почтовый ящик, не могу достать. Ты маленькая, ручка у тебя худенькая, я тебя подниму, ты их и достанешь». И поднял, гад. Я смотрю-смотрю, где эти чертовы ключи? А он в этот момент мне своими жирными лапищами по ногам да под юбку. Попался бы сейчас, расцарапала бы всего, а тогда — как вырвалась, до сих пор не помню. Очнулась на улице, всю трясет. Долго потом шарахалась ото всех. Мне слово кто-нибудь, а я бежать. Все чудилось, что стоит он в подъезде под лестницей, у батареи. Там всегда темно.

Город проснулся. Очередь вытянулась у магазина и закрутилась кольцами. Я подошла ближе. Давали пельмени. В красных пачках. Куски льда были разбросаны вокруг прилавка. Люди расхватывали пельмени, словно с роду ничего вкуснее не ели. Рядом у кинотеатра «Россия» наклеивали новые афиши. Откуда взялись эти люди в очереди за пельменями? Откуда? Они работают в другую смену? Печи не должны останавливаться. Электрические угли дают электрическую сталь. Когда все это началось? Люди стали стекаться сюда, на эти болота, и строить город… Дачный поселок здесь — это мираж. А город — запросто. Восток — заводы на болоте, атомный щит, военная часть и психбольница. Запад — дома и клубы, ледовый дворец и памятник на площади. Наш город дает стране сталь, мирный атом и людей, по которым проехали кипящей сталью, стукнули мирным атомом.

Из-за этого придурка пришлось выйти черт-те где. Пить охота, в горле пересохло. В кармане есть мелочь. Через дорогу источник — бочка с квасом.

Около бочки на табуретке сидела бабка в сером фартуке. Я протянула ей мелочь на маленький стакан. Она долго возилась. Наконец налила мне большую кружку и дала сдачи. Я внимательно посмотрела на нее. С чего бы это? А она, не закрыв задвижку на кране, хлопала осоловевшими глазами и раскачивалась на табурете, как будто дул сильный ветер. Квас лился из незакрытого крана. А ей было по хрену. Мне тоже. Я выпила свой квас и ушла.

Я подсчитала оставшиеся деньги и, проходя мимо Дома пионеров, решила сходить в кино. После сеанса присела в фойе завязать шнурок на кеде. Какая-то женщина плюхнулась рядом на банкетку.

— Девочка, а не хочешь записаться в кружок?

— Нет, я только в квадратик хочу. А что за кружок-то?

— Кружок затейников!

— Первый раз слышу, а что делать надо?

— Очень интересно! Очень! Мы организовываем праздники, проводим всякие конкурсы и викторины, на Новый год спектакль ставим.

— Спектакль это клево, наверное. Насчет остального — не знаю.

— Девочка! Ты записывайся, пока еще есть такая возможность.

— А почему вы решили, что я вам подойду?

— У нас, понимаешь, уже все роли в спектакле распределены, осталась только… В общем, я как тебя увидела, так сразу поняла, что ты нам подойдешь.

Мне понравилась эта тетка. Не знаю чем, но понравилась. Затейники… Чего бы такого затеять?

— Приходи на следующей неделе.

Я вышла из Дома пионеров, вдохновленная тем, что я теперь не просто кто-нибудь, а я теперь Затейник. Просто отпад!

— Егорова! Егорова! Ты почему в школе не была? Прогуливаешь? Конечно же, болеешь! По улицам шляться здоровья хватает! — навстречу мне двигалась наша математичка Варвара Ивановна. — Сегодня была проверочная работа. Ты когда собираешься ее писать?

— У меня что, живот заболеть не может? Еще у меня спина болит от вашей парты! — выдохнула я, и внутри все закипело.

— Егорова! Ты почему так разговариваешь?

А меня несло дальше.

— У всех нормальные столы, а мне стол на ноги давит, а спина знаком вопроса согнулась! Его что, специально для меня принесли из начальных классов?

— Умная ты какая, Егорова! Ноги выросли, а ума не прибавилось!

— Я пойду, Варвара Ивановна. Что-то нехорошо мне.

— Иди, Егорова, но только завтра чтобы от родителей записка была. А то я тебя в школу и за такой стол не пущу.

Я пошла. Я повернулась и пошла. Мне действительно вдруг так стало плохо. Я шла и думала: «Ну почему она меня так ненавидит? Сколько раз просила пересадить. Я ей говорю: у меня сколиоз. А она: у всех сколиоз! Дура!»

Надо идти домой. Что ждет меня там?

Разбитый аквариум…

Школа и дом смотрят через дорогу друг на друга множеством окон. Небольшая площадка перед школой, клумба, канава и мост через нее. Асфальтовая широкая дорога как граница пролегла и раздвинула пространство. И вот мой дом. Я поднималась по лестнице, перескакивая через ступеньки. В подъезде всегда холодно. Здесь где-то поселился страх, и каждый раз он гонит меня быстрее вверх по лестнице. Внизу часто темно, и кажется, что кто-то прячется за дверью или в том углу, где дверь в подвал никогда не закрывается. А выше, где почтовые ящики ждут писем и газет, можно перевести дух. Кто-то что-то печет. И никакая дверь не может удержать сладких запахов. Они находят лазейку, чтобы вырваться. И едкий запах гуталина тоже тут. Малыш из двадцать первой квартиры плачет. Здесь на общей лестнице все встречается: голоса, запахи, звуки.

Я поднималась на четвертый этаж. Где-то кричали, ругались, что-то разбивалось. Голоса мужской и женский перебивали друг друга, потом смешивались, перепутывались и снова разлетались в разные стороны. Я шла медленно выше и выше. Вдруг хлопнула дверь, и все это оглушительно вырвалось на лестницу и понеслось по площадкам пятиэтажного дома, покатилось прямо на меня. Я отскочила, прижалась в каком-то углу. И раскаленный шар промчался мимо. Это были мои родители. Меня не заметили. Хлопнула подъездная дверь. Стало тихо. Я поднялась, открыла дверь в квартиру. Осколки захрустели под ногами. Скатерть со стола уползла в сторону, и вазы нет. Разбросаны вещи. Из аквариума капает вода и растекается по письменному столу, прячется где-то под учебниками, потом находит путь на пол. Рыбки на мокром полу раздувают жабры. Я налила в банку воды и собрала рыбок. Зашла на кухню, поставила банку на подоконник. Тюлевая занавеска болтается с одной стороны на оставшихся не оторванных петлях. На столе разделанная селедка, сверху в селедочнице много луковичных колец. Несколько тонких ломтиков сыра на блюдце. На плите в сковородке жареная картошка. Хрустнуло стекло под ногами, и зубы заныли. Вернулась в коридор, бросила сумку с учебниками на пол, посмотрелась в зеркало. Его купил отец и долго потом забивал гвоздь в окрашенную коричневой краской стену. Я закрыла дверь и ушла.

Что-то рушится, ломается, исчезает и тепло уходит. Нет, батареи горячие. Но только батареи… Что здесь вчера случилось? Поругались? Но не помню, чтобы они так ругались. Нет, было что-то похожее. Потом мы с отцом уехали на море одни, без мамы. Да-да, мама сказала мне тогда, что ее с работы не отпускают. Потом я ходила по берегу моря и все что-то искала, искала.

Мы на почте, отправляем посылку. Я и отец. Смотрю на него и думаю:

«Как ему в голову такое пришло? Я мучилась несколько дней, что мне с этим всем делать. Так хочется показать маме. Не тащить же все это в рюкзаке и чемодане, а он решил мою проблему за час». Вот мужик, который принимает посылки, спрашивает:

— Что там у вас, кирпичи что ли?

Отец мне хитро подмигивает и отвечает:

— Зачем же с моря кирпичи посылать?

Я ему улыбаюсь, а мне так хочется рассмеяться. Так прикольно! Какая разница, что люди отправляют, а если и кирпичи. Выбегаю на улицу. За мной выходит отец. Безудержный хохот вырывается из меня наружу. Меня начинает трясти, и кажется, что голова сейчас оторвется.

Потом я сижу на берегу. Ко мне подходит отец и садится рядом. В руке у него большой, с ладонь, круглый белый камень. Отец хочет бросить его в воду. Я не даю ему этого сделать, наваливаюсь на него, пытаюсь отнять. Он смеется. Мы начинаем возиться, он опрокидывает меня на песок. Меня начинает все это злить.