Храни меня, любовь - Светлана Полякова

«Все в порядке, просто очень жаль, что ангелы улетели задолго до моего рождения, и я даже не успела посмотреть, как выглядели их крылья…»

И ей стало обидно.

Все дети ждут чудес, ангелов — а ей сразу сказали, что в этом мире не бывает чудес и не бывает ангелов.

Когда она в детстве заговорила о чудесах, мать оборвала ее. «Лора, — сказала она. — Ты большая девочка. Человек должен всего добиваться сам. Понимаешь, Лора, если ты будешь забивать голову бесплодными мечтами, ты ничего не добьешься и останешься на обочине жизни. И тебе будет стыдно и горько, Лора. А нам с папой будет стыдно за тебя».

И Лора поняла — говорить о таких вещах неприлично.

А еще чудеса, ангелы и Бог плотно связались с возможностью остаться на «обочине жизни». То, что это стыдно, она поняла.

Она ведь верила своей маме.

Странно было, что Димка спросил ее о том, о чем она думала. Она однажды попробовала молиться. И после молитв ей стало хуже. Тогда она почувствовала сильную обиду на Бога, который не хотел ей помогать. Число неприятностей росло и увеличивалось, и вот когда она перестала молиться, все неприятности кончились самым волшебным образом.

И Лора поняла одну нехитрую вещь — Бог ей не друг. Может быть, Он любит всех, но вот Лору Он терпеть не может. И не хочет от нее никаких молитв. А если молитва — это разговор с Ним, значит, Он не хочет с Лорой разговаривать.

Ей стало сначала горько от этого открытия, но потом она успокоилась. Потому что не так уж плохо быть единственной, которую Бог не любит.

Она ведь одна такая. Единственная.

— Просто настроение какое-то дурацкое, — договорила она начатую фразу. — Наверное, погода действует…

— Да, погода омерзительная, — согласился он.

«Вот, мы уже говорим о погоде. Чтобы заполнить паузу…»

Ей захотелось встать и уйти, плевать куда.

Просто уйти.

Чтобы не говорить с ним о погоде.

— Дима, — начала она и тут же встретила напряженный взгляд. Он не хотел говорить с ней искренне. Он солжет ей. Сейчас она его спросит — любит ли он ее, и он солжет. Потому что — пожалеет.

— Что? — спросил он.

— Так, ничего. Кофе… горячий. — Она нервно рассмеялась.

— Да, горячий.

«Да, омерзительная… да, горячий… да, люблю… И не важно, что при этом он где-то далеко. И ему наплевать на погоду. Ему плевать на кофе. И на меня тоже…»

Она отставила чашку.

— Мне пора.

«Да, тебе пора…»

— Л… кофе?

— Не успеваю, — развела она руками. — Уже темнеет, а я обещала сегодня забрать Аньку.

Она быстро оделась, поцеловала его — и почти выбежала прочь.

«Почему так получается, что все время убегаю? — подумала она, почти с облегчением вдыхая холодный воздух. — Точно пытаюсь спастись…»

Или — найти что-то наконец. То, что предназначено только для нее, Лоры. Единственной Лоры.

Ему не нравилось то, что получалось.

Он устал уже через пятнадцать минут и подумал — а что будет со зрителем?

«Или я написал такой бездарный, тягомотный диалог, или так его сыграли, или все вместе…»

Актеры переходили из сериала в сериал, как переходящее знамя. Их лица уже давно перестали быть лицами. Стали брендами.

Одни и те же лица, тоскливо-то как, одни и те же… Он закрыл глаза. «Наверное, в конце концов люди начнут путаться…»

Он вышел в коридор, подошел к окну, достал сигарету.

— Здравствуйте, Андрей Ильич.

Можно было не оборачиваться — он определял уже по голосам. По интонациям. Можно было просто отвечать как заведенный автомат — здрасте, здрасте, как поживаете, как успехи…

Какой-то начинающий подобострастный сценарист остановился рядом, достал сигарету и застыл, ожидая от него, как от Господа Бога, «великие и богатые милости»… То есть в качестве оных — приятную беседу, переходящую в задушевную, и потом — помощь в продвижении по лестнице вверх, к заветной цели.

Есть две лестницы у Бога, подумал он, одна ведет к успеху и славе человеческой, вторая — на небеса…

Он когда-то выбрал человеческую славу.

Да какая же слава, девочка из отдела косметики и знать его не знает, а вот пришел бы к ней какой-нибудь попсовый певец… Или один из этих актеров, которые постоянно мечутся на экране телевизора. Ему стало нестерпимо обидно, он даже покраснел и неловко рассмеялся. В конце концов, почему он снова думает о ней? Или — это Волк о ней думает? Ну что ж. Каждому ведь свое. Актерам, говорящим его слова, и попсовым певцам — проклятье известности, когда тебе не принадлежит уже даже твое лицо.

А его слава — незаметна. Даже этот тип, который курит рядом, — умнее. И в ток-шоу примелькался, и в газетах интервью бесконечные дает… Пиарится как может.

«Когда он успевает работать?» — подумал Андрей и тут же усмехнулся про себя — стареешь, становишься брюзгой, завидуешь немного…

— Андрюша, милый, добрый день…

Он воспринял ее появление тут как месть. Вот она, плата за высокомерие, усмехнулся он про себя, давая «плате» заключить себя в объятия, запечатлеть на щеке поцелуй и даже выдавливая приятственную ответную улыбку. Лучше бы взял подобострастного молодого сценариста и отправился с ним в рюмочную… Нализались бы там, поговорили по душам. В конце концов, парень-то симпатичный.

— Здравствуй, Верочка, — проговорил он. — Какими судьбами поэты в наших краях?

Она была, как всегда, трагически вычурна, в этих ее узких брюках, балахоне, с демонстративно яркой шалью на плечах…

— Пьесу пишу, — призналась она громким шепотом. — Решила попробовать…

Он удивленно вскинул брови — словно играя роль, тщательно выработанный рисунок, к которому уже привык, и повторил многозначительно:

— Пьесу?

— Да, дружок, пьесу…

Она помолчала несколько секунд, выдерживая паузу, а потом всплеснула руками:

— О, что же мы так вот сразу о работе! Как Лора? Как Анечка?

— Лора прекрасно, Анечка тоже, — улыбнулся он.

— Я ее тут видела недавно, Лору, — сказала она. — До чего она хороша, просто удивительно…

— Да, Лора прекрасно выглядит, — согласился он.

«Сейчас мы будем минут пятнадцать восхищаться Лориной внешностью. Потом поговорим об Анькиных успехах. А на самом деле — ей на это плевать. Ей надо от меня, чтобы я прочитал ее дурацкую пьесу. Всем надо. Она же и пришла сюда именно тогда, когда я тут буду…»

Сценарист, поняв, что разговора по душам не выйдет, добычу увели самым наглым образом, кисло усмехнулся, затушил сигарету и пошел прочь.

Дождавшись его ухода, Вера Анатольевна заговорщицки улыбнулась и сказала:

— Андрюш, я ведь по твою душу… Мне бы так хотелось, чтобы ты мою пьеску прочел! Именно ты…

«Все, как я думал, — обреченно кивнул он ей. — Все, как я думал… Сначала я ее прочитаю. Потом я должен буду поискать театр, который согласится поставить эту бурду. О боги, яду мне…»