Призраки Фортуны - Дмитрий Полетаев

Озадаченный Егоров, бряцнув шпорами и отсалютовав, отправился выполнять приказ, а светлейший, грузно опустившись в кресло, взял в руки перо, придвинул чернильницу и глубоко задумался.

Глава одиннадцатая

Заря новой эпохи

1787 год. Курская губерния

Императрица спешила в столицу. Теперь, когда все дипломатические формальности были соблюдены и ее миссия радушной хозяйки завершена, сопровождавшие Екатерину в этой поездке многочисленные иностранные посланники были либо оставлены, либо «отставлены» и отправлены докладывать своим правительствам о «грандиозных российских успехах». Екатерина же с тесным кругом приближенных и эскортом личной охраны гнала в Петербург, не жалея ни своих сил, ни лошадиных. Она все еще могла вскочить на коня и повести за собой, как когда-то в юности. Когда она с помощью гвардейцев выхватила власть из рук своего ненавистного муженька, царство ему небесное. Но это, конечно, образ. Сейчас вскакивать на коня ей, слава богу, не требовалось. Да и «вести за собой» и так молившихся на нее подданных труда не составляло.

По всему новому южному российскому тракту были построены станции, где лошадей императрицы меняли в первую очередь. Не обремененная более лишним грузом, а поезд Екатерины был сокращен в десять раз — от двухсот с лишним карет, повозок, тарантасов и кибиток до двадцати карет с гербами Романовых на лаковых черных боках, царица за считаные дни покрывала расстояния, на которые раньше уходили недели. Только пыль стояла столбом вдоль дороги. Но народ российский к пыли привыкший. С благоговением распластавшись в ней ниц, встречал он державный караван. А поднявшись с колен да отряхнувшись, мужики еще долго глядели вслед матушке-царице:

— Шутка ли сказать, саму Екатерину Великую свидеть пришлось!

— Да уж, не ждали, не гадали.

— Вот и жисть не зря прошла!

Только перед Курском Екатерина позволила себе сбавить ход и на несколько дней заперлась во дворце генерал-губернатора. Надо было отдохнуть и привести себя в порядок перед Москвой.

Накануне утром, когда императрица была еще в постели, камердинер Захар принес ей письмо. Обычно государыня вставала рано, полшестого, с утренним шоколадом или кофе просматривала корреспонденцию. Но в поездке она иногда позволяла себе расслабиться и понежиться в постели. Особенно теперь, когда у нее появилась «новая игрушка».

Захар, как обычно, тихо вошел в опочивальню. Императрица села в кровати. Ей даже не надо было спрашивать, от кого письмо. Только от одного человека Захар приносил ей конверты в любое время дня и ночи. Так оно и оказалось.

— Матушка, — Захар с поклоном поставил серебряный поднос на столик у изголовья кровати, — депеша с печатью светлейшего. Из Крыма.

— Вскрой! — коротко приказала императрица.

Захар осторожно сломал печать, развернул сложенное в конверт письмо и протянул его Екатерине.

— Смотри-ка ты, а Резанов-то оправился! — с удивлением воскликнула императрица.

При этих словах перина рядом с ней заходила ходуном, и из подушек «вынырнул» взъерошенный и заспанный Зубов.

— Помнишь, Платоша, благодетеля-то нашего? А говорили, несколько дней жизни осталось, вот и верь докторам апосля этого.

Платон нахмурился, настроение у него явно испортилось. Екатерина с усмешкой смотрела на нового любимчика, теребя ему что-то под одеялом. Зубов пыхтел, но противиться не смел.

— Ого, это у тебя, Платоша, от злости, что ли? — Императрица заливисто рассмеялась, распихивая перины с явным желанием полюбоваться творением своих рук. — Так тебя, mein sußer Junge, [11]надо злить почаще! Ну, иди сюда, мой жеребчик!

И императрица нырнула в перины, наваливаясь своими телесами на бедного Платона. Обращаясь к камердинеру, она томно добавила:

— Ступай, Захар. Отдай Державину письмо, пусть отпишет Григорию Александровичу, что мы повелеваем выдать Резанову тысячу рублей с выздоровлением, да пусть произведет его в капитаны… И поскорей направит опять к нам! Верных слуг мы завсегда в почете держали!

Говоря это, императрица с неимоверным обожанием схватила Платона за щеки и, сжав их «в мордашку», стала агукать, обращаясь к Платону, как к малому дитяте.

— Да скажи ему, что новость эта нам приятная, но не важнее остальных! Ух, пирожок ты мой с яйцами! И еще, пусть напишет, что мы от него новостей поважней ждем! Да, mein sußer?! — сюсюкала царица в припадке телячьей нежности.

Но Платон все еще хмурился.

— Любишь ты, Катенька, деньги транжирить, — капризничал он, начиная елозить под ней в такт ее движениям.

— А ты не жадничай, бука, — жарко шептала ему в ответ разомлевшая от страсти Екатерина. — Ух ты, хорош! Ух ты, мой козлик, ух ты, мой жеребчик… Вот так… Вот так… Давай… давай… Еще… Еще… Я тебе, мой красавчик, если хошь, сто тыщ подарю…

Захар вышел из опочивальни и осторожно опустил полог. К подобным сценам он давно привык. Сколько подобных молодцев прошло перед его глазами — не перечесть. Однако тех, кто собирался «задержаться» подольше, он уже научился различать. «Этот далеко пойдет!» — сразу смекнул Захар. Дело свое мужицкое парень знал, судя по всему, исправно. Но для «фаворского карьеру» этого было мало. «Вон Мамонова-то, глянь, задвинули, что коромысло за печку, никто и не вспомнил. Как и не было человека! Сегодня в пояс кланялись, а завтра поминай как звали! Нет, тут что ни говори, а тож ум нужон хваткий, государственный», — рассуждал про себя Захар Константинович, сам прошедший путь от простого истопника до личного камердинера императрицы. Фаворитов-то много было, а Захар вот только один. Скольких он их встретил и скольких проводил! «Но этого так просто, пожалуй, не задвинешь. Прыткий малец! Этот, наверное, задержится… — качал головой Захар. — У этого взгляд волчий!»

Размышляя таким образом, Захар дошел до дома, отведенного под секретариат императрицы, при котором состоял и придворный поэт Гавриил Романович Державин. Передав письмо, Захар направился в казначейство готовить обещанные Платону сто тысяч. Порядок восхождения очередного фаворита на вершину иерархической лестницы он знал отменно. «В Первопрестольную-то, пожалуй, что и графом ужо въедет, коли здоровье не надорвет, — усмехнулся про себя Захар. — Ну, если не в Москву, то в столицу-то уж точно!»

Интуиция и опыт не подвели Захара и на этот раз. При дворе начиналась новая эра. Эра Платона Зубова. Бывшего корнета конно-гвардейского полка, которого так некстати пропустил все контролировавший Потемкин. Занят был светлейший — фейерверки, смотрины нового флота, армейский парад… Тут разве за всем уследишь! «Да и потом, кто бы мог подумать, что с красавцем Резановым такой казус случится! Ведь как все складывалось-то — загляденье! Так ведь нет, не углядел!» — все сокрушался Потемкин.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});