Публичное одиночество - Никита Михалков

Это был наш «мостик» к следующей картине – «Неоконченная пьеса для механического пианино», где для Юры уже просто писалась роль. И сумасшедшее удовольствие была эта работа – то, как мы искали и находили образ Войницева… Мы понимали, что Серж – это такое большое, трогательное, глупое, наивное, слабое и в то же время очень искреннее и честное существо, такой Пьер Безухов, только глупый.

Но глупость тоже бывает разная. Это была не глупость, а скорее такая звенящая ограниченность. Труднее всего играть это. Потому что Серж говорит простые банальные вещи. И в общем людям нормальным эти мысли могут показаться естественными: «Вольтер, маман и ты… впрочем, еще и Глинка».

Все это никак не резало уха обывателя. Человек любит Вольтера, маман, свою жену и Глинку – чего уж тут поделаешь? Самое сложное – так сыграть, чтобы это стало смешным. И Юра сделал это ювелирно, на каких-то невероятных полутонах.

Его образ родился от походки героя – это Юра предложил сам. У него было плоскостопие, поэтому ему специально делали очень большие ботинки: размер такой гигантский – сорок восьмой или сорок девятый. Ему изготовили ботинки еще больше, и он поджимал пальцы на ногах, поэтому его походка становилась такая… шлепающая. Он шел, как ходят плоско-стопые люди – с пятки, с развернутыми носками и шлепая. И как только он пошел этой походкой – все сразу стало ясно. Все слилось в один образ: и шляпа с высокой тульей, надеваемая прямо, и огромные руки, и трость, и косоворотка – все сразу заработало.

Юра очень тонкий артист, тончайший. И что самое главное – у него были абсолютно потрясающие интуиция и вкус. Он точно чувствовал тонкость юмора. Он не мог играть средне – мол, это проходная сцена, и бог с ней… Он не мог быть просто тупо органичным артистом. Ведь вот есть органичные артисты, которые очень хорошо произносят текст и все делают очень мило… Но он не мог.

Он был по-настоящему театральным артистом – в самом прекрасном смысле этого слова.

Поэтому все его реакции, все повороты характера его героя были удивительно крупны. Но эта крупность была не театральным нажимом, а выразительным мощным мазком, как у художников «Бубнового валета», скажем, такой жирный, сочный, очень на своем месте.

И в то же время он держал тонкость паузы. Вдруг дрогнувший голос, вдруг наполнившиеся слезами глаза… Это он делал просто ювелирно. И в этом отношении сегодня я не знаю такого актера. Может, только Олег Меньшиков…

Ему совсем не мешала его «театральность»… Юра был просто как выезженный скакун. Он мог по ходу импровизировать – достаточно было из-за камеры ему шепнуть, что делать, и он мгновенно разворачивался, и это было абсолютно органично. Он был совершенно мастерский импровизатор. Хотя он, как и я, любил импровизацию, хорошо подготовленную, а не просто спонтанную – оттого, что не знаешь, что делать.

После «Неоконченной пьесы для механического пианино» были «Несколько дней из жизни И.И. Обломова». И все заранее знали – Штольца будет играть Юрий Богатырев.

Хотя, по-моему, он хотел пробоваться и на роль Обломова. Но было много тех, кто хотел и имел право на это, в том числе и Александр Калягин. Но уже как бы априори Обломова должен был играть Олег Табаков. Это должен был делать именно он – хорошо ли это, плохо ли, молод он или стар… И он сыграл, на мой взгляд, достаточно убедительно.

Мне кажется, что Юра очень очеловечил Штольца. Он сделал из него не бездушную машину, а человека, который просто искренне не понимает, что такое русская душа. Он знает точно: то, что он предлагает, это правильно, это хорошо. И не может заглянуть за эту границу дальше. И в этой незыблемой убежденности Штольца, что именно так хорошо, так правильно для Обломова, Юра достиг высокой убедительности.

Квинтэссенция этой роли – эпизод, когда отец провожает мальчика Штольца учиться. В сцене прощания с отцом Юра сыграл безупречно точно. И конечно же, для меня чрезвычайно важна сцена с риторикой Штольца у Обломова в бане. Эти две кульминации Юра провел замечательно. (III, 3)

(2004)

В Юре было удивительное соединение. С одной стороны, мощный, огромный, выше всех на голову, шире всех в плечах, а с другой – доверчивый, трогательно-ранимый…

При своей мощности и дородности Юра казался необыкновенно легким, было ощущение, что он очень спортивен, хотя он никогда не занимался спортом. И это ощущение подтвердилось во время съемок «Своего среди чужих». Ничто не могло остановить его от прыжка без дублера с обрыва с гигантской высоты в реку. Когда Юра очутился в воде, их с Костей Райкиным так быстро потащило по течению, что мы не успели оглянуться, как они исчезли за поворотом. Выловили их только через два с половиной километра, самим из такой бурной реки было выбраться невозможно… Но дело не в этом даже.

Он был великий артист. Если ему нужно было сыграть музыканта, он бы выучился играть, если летчика – научился летать. Его делал костюм, надев его, он сразу преображался. Он был невероятно пластичным актером.

Честно говоря, такого артиста я больше не встречал… (II, 44)

БОЕЦ (1992)

Интервьюер: Вы боец?

Для меня экстремальная ситуация есть нормальная ситуация для жизни. Диванный покой меня убивает, лишает сил.

Невзгоды многих расслабляют, и они идут пить, махнув на все рукой. А я, наоборот, начинаю наращивать бицепсы и с наслаждением кидаюсь в бой. У меня это вызывает обратную реакцию – я оживаю. (II, 23)

БОКС (2012)

Вопрос: Понравился ли Вам бой Лебедева с Коксом, и за что он Вас благодарил?

Рой Джонс сказал, что, если Лебедев достоит до шестого раунда, он может выиграть. Лебедев не стал ждать до шестого раунда, а просто во втором раунде уложил Кокса на ринг, и на этом все закончилось.

За что благодарил?.. Я не вижу необходимости это рассказывать, но если тебя за что-то публично благодарит чемпион мира по боксу в тяжелом весе, то тому, кого он благодарит, должно быть приятно.

Я вообще этих ребят очень люблю: и Поветкина, и Пирога, и Дениса Лебедева. И должен вам сказать, что меня поразило, когда я стал ближе с ними общаться, – насколько это тонкие, искренние, благодарные люди, люди, которые не имеют зависти и зла, которые, как говорил Че Гевара: «Да, я авантюрист, но я авантюрист, который рискует своей шкурой, а не чужой». Они на ринге рискуют «своей шкурой». И тут все видно. Это или есть, или нет. И вот это их товарищество, когда после жесточайшего боя один человек укладывает другого и потом к нему подходит, и тот его тоже прощает, потому что каждый из них в равных условиях. Это очень достойно, по-мужски.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});