Женщина в сером костюме - Дарси Эмма

Шантенель часто поступала неразумно, но по крайней мере она сама принимала решения и сама следовала им. И она не признавала полумер. Не искала проторенной дорожки… не оглядывалась по сторонам… не лгала и не притворялась. И она никогда — ни за что на свете — не стала бы скрывать родство со своей дочерью, как Энн скрывала родство со своей матерью после ее смерти.

Любовь не следует прятать от людских глаз. Любовь — это дар. Ее нужно протягивать на ладонях. Показывать, дарить, не думая о вознаграждении. Неважно, примут или отвергнут твой дар. Дающий все равно станет богаче.

К утру понедельника Энн приняла решение. И сразу почувствовала себя лучше, уверенней. Она обрела целеустремленность — то, чего ей не хватало все эти годы. Она позвонила бывшему агенту Шантенели, который был рад ее слышать, и назначила встречу с ним на среду. Она перебрала платья у себя в шкафу, связала в узел все свои «конспиративные» наряды, включая три серых костюма, и отнесла их в пункт сбора пожертвований для бедных. Всю вторую половину дня и весь вторник Энн провела в магазинах, покупая себе новый гардероб.

В среду Энн встала раньше обычного, вымыла голову и высоко взбила волосы феном. Ее изящная золотистая головка сделала бы честь любой рекламе шампуня.

Решив надеть броское платье, Энн наложила на лицо соответствующую косметику и покрасила ногти лаком того же оттенка, что и губная помада, надела подцвеченные контактные линзы, которые углубляли синь ее глаз.

Шелковистое платье обрисовывало женственные очертания ее фигуры. Рукава — длиной в три четверти, вместо воротника — длинный франтовской шарф, который закидывался через плечо. Артистическое сочетание ярко-голубого и сочно-розового сразу отличало платье как изысканно-дорогую модель. Эффект усиливался подобранными в тон сумочкой и туфлями.

Прежде чем уйти из дома, Энн остановилась перед фотографией матери.

— Я тебя люблю, мамочка. И сегодня ты можешь мной гордиться. Я наконец-то нашла себя и свое место в мире.

Мужчины оборачивались на нее на улице. Рабочие, чинившие проезжую часть, как по команде бросили работу и повернулись в ее сторону. Всю дорогу до станции ее провожал восторженный свист молодых шалопаев. Энджел Кармоди улыбалась, наслаждаясь производимым ею впечатлением. Толпа на платформе расступилась перед ней. Когда подошел поезд, мужчины пропустили ее вперед.

— Кто это? — услышала она за спиной.

Глаза Энджел Кармоди смеялись. Уже много лет она каждое утро ездила на этом поезде. Но сегодня… сегодня она была дочерью Шантенели, и не стыдилась этого, и ее меньше всего интересовало, одобряют ее окружающие или нет.

Так, провожаемая мужскими взглядами, она сошла с поезда на станции Уинярд и прошла два квартала до здания конторы. Сотрудники фирмы, увидев ее, застывали на месте. Когда Энджел Кармоди вышла из лифта на последнем этаже, Сара Деннис затрясла головой, словно отгоняя наваждение.

— Энн? — изумленно проговорила она, вытаращив глаза на женщину, которую раньше видела только в серых костюмах.

— Привет, Сара. Мистер Филдинг пришел?

— Да. Только… — Сара опять потрясла головой, на этот раз озабоченно, — только… ты не боишься напороться на неприятности?

— Не беспокойся, Сара. Все будет в порядке, — уверенно заявила Энджел Кармоди.

И хотя она открыла дверь в кабинет Мэтта с замирающим сердцем, ее решимости не убавилось.

Филдинг сидел за столом, углубившись в бумаги, и не поднял головы при звуке открываемой двери. Именно таким она увидела его в первый раз. Но как с тех пор все изменилось!.. Энн смотрела на него другими глазами — с болью в сердце и затаенной радостью.

Энн тихо закрыла за собой дверь, прошла до середины кабинета и только тогда поздоровалась:

— Доброе утро, Мэтт. — Она произнесла эти слова — одновременно приветствие и прощание — голосом, исполненным любви.

Филдинг резко вскинул на нее глаза, сосредоточенное выражение уступило место удивлению и радости.

— Доброе ут…

И приветствие замерло у него на устах.

Он привстал, затем как-то поспешно сел опять, нахмурился и стал перебирать бумаги, бросая на нее быстрые взгляды из-под насупленных бровей.

— Вы… сегодня… очень хорошо выглядите, — наконец проговорил он в явной растерянности.

— Спасибо. Это и есть настоящая Энджел Кармоди, Мэтт. Без завесы лжи. Вот так я люблю одеваться. И я больше не собираюсь подавлять свою любовь… к экзотическим нарядам, — с улыбкой заключила она.

Казалось, у Филдинга с души свалился камень. Он улыбнулся в ответ.

— Ну что ж, я не против — хотя с вами теперь будет небезопасно пройти по улице. — Он прищурился. — Гмм, боюсь, что работа на ум не пойдет; ну, ничего, привыкну. Думаю, что десяти минут с утра мне хватит, чтобы перестать на вас таращиться.

— Вам не придется ко мне привыкать, Мэтт, — сказала Энн. Она подошла к столу, открыла сумочку и положила перед Филдингом жемчужное ожерелье и заявление об уходе.

Секунду он смотрел на нее в недоумении, затем, осознав происходящее, схватил ее за руку.

— Вы сказали, что останетесь, — сказал он, пристально глядя ей в глаза.

Она посмотрела на пальцы, обхватившие ее кисть. Обладать… господствовать… любой ценой настоять на своем. Нет, Энн знает, что это ловушка, больше она в нее не попадется.

— Мне больно, Мэтт, — тихо сказала она.

Несколько секунд он продолжал сжимать ее руку, потом неохотно отпустил.

— Извините! Но, пожалуйста, выслушайте меня.

— У вас ничего не выйдет, — предупредила его Энн.

— Нет, выйдет! — вскричал Филдинг и ударил кулаком по столу. Он поднялся во весь рост, бессознательно стремясь подавить ее своим физическим превосходством. На секунду у него на лице промелькнула гримаса недовольства собой, но затем он решительно бросился в наступление:

— Я спрашивал о вас Билла Леймана. Я знаю, что вы ушли оттуда потому, что к вам приставал его зять. Я признаю свое безобразное поведение в пятницу, но обещаю, что подобное не повторится. В этом плане здесь вам ничто больше не угрожает. Здесь вам гораздо безопаснее, если… — Он запнулся, затем махнул рукой и закончил: — Если вы собираетесь одеваться так, как одеты сегодня. — Он отвел от нее глаза, вышел из-за стола и прошел к окну. Затем опять повернулся к Энн и продолжал: — У вас нет никаких оснований уходить отсюда. Я остался в «Мираже» в субботу, чтобы поговорить с Пирсоном и его женой. Уверяю вас, я рассеял все их заблуждения относительно наших с вами отношений. — Он злорадно ухмыльнулся. — Больше того, я дал этой нахалке урок, который она не скоро забудет.

«Рассеял все их заблуждения»— эти слова только укрепили решимость Энн. Ей даже стало жаль Аманду Пирсон, ставшую еще одной жертвой мужского обаяния Мэтью Филдинга.

— Зачем же так, Мэтт? — проговорила она.

Он сверкнул глазами.

— Затем, что она черт знает что натворила! Но я положил всему этому конец раз и навсегда. Я не отпущу вас. У вас нет причин уходить…

— Нет, есть, — твердо прервала его Энн. — Наберитесь терпения меня выслушать, и я вам объясню, почему не могу здесь больше оставаться.

— Хорошо, объясните! — рявкнул Филдинг. Он стоял немного пригнувшись, как бы готовясь отразить нападение.

— В пятницу вы бросили мне обвинение, которое заставило меня задуматься. Вы сказали, что я отгородилась завесой лжи.

— Теперь я понимаю, что вас заставило это сделать.

— Нет, до конца вы это понять не можете, — сказала Энн, жестом останавливая его возражения. — Для этого надо знать мою мать. Долгие годы — особенно после того, как она умерла, — моим руководящим принципом было отрицание ее жизни. Сердцем я любила ее такой, какая она была. Но умом осуждала, отталкивала ее. Это касалось и других. Вас тоже, Мэтт.

Филдинг ловил каждое ее слово. Энн глубоко вздохнула и продолжала:

— Воздвигая стену между собой и своей матерью, между собой и вами, я обедняла свою собственную жизнь. И я благодарна вам за то, что вы помогли мне это понять. Я ухожу от вас не потому, что вы позволили себе вольность в отношении меня. Я верю вам, что это никогда не повторится. Но это уже не имеет ни малейшего значения.