Куяшский Вамперлен - Анастасия Акайсева

— Сам виноват. Зачем было заставлять меня облачаться в идеальную для заплыва топором одежду и тащить к безлюдному озеру?

— Это на моей совести, — взял на себя огонь Конопля. — Понимаешь, в строении здешних растений много аномалий, и после ряда опытов я пришёл к выводу, что причина в воде, которую всасывают корни. Поэтому я попросил Ямаду взять из священного озера пробу на анализ.

— Я прикрепил к внутренней стороне юбки прибор для автоматического забора воды, — пояснил фольклорист. — Чтобы он держался, необходима плотная грубая ткань.

— Значит, ты всё-таки хотел кинуть меня в озеро?

— Тебе достаточно было зайти в воду по щиколотку.

— К чему такие изощрения? Разве нельзя просто подойти и набрать воды?

— Мы стараемся своими действиями не привлекать внимания озёрного духа, — откликнулся Конопля. — Пока мы не выясним, что это за форма жизни и насколько она разумна, лучше быть предельно осторожными.

— Так ты тоже веришь, что у нашего села есть дух-хранитель?

— Я человек науки, — пожал плечами эколог, — поэтому могу подтвердить только то, что в Крутом Куяше есть что-то, находящее вне её системы знаний. Духи, воскресшие мертвецы и прочий мистицизм — это уже по части Ямады.

Мне хотелось ещё о многом расспросить Коноплю, но я боялась, что Ямато мои вопросы покажутся глупыми, и он опять начнёт издеваться. В итоге мы почти весь вечер проболтали о разных мелочах, много смеялись, но ничего полезного я больше не узнала. Лишь в завершении дня, когда мы с лженаречённым, переодевшись в уже подсохшую одежду и распрощавшись с Колей, двинулись в обратный путь, ещё одна непостижимая особенность Крутого Куяша открылась передо мной.

Мы уже миновали большую часть луга, простиравшегося между раскинувшимся на холмах лесом и притаившимся в низине селом, когда я решилась задать один из терзавших меня вопросов.

— Ладно, от болот до этого леса далеко, так что насчёт Версалей я не волнуюсь, но дух озера… вдруг он сделает что-нибудь с Колей, если пронюхает, чем он тут занимается.

— Не пронюхает.

— Но погода же на Колю отреагировала. Значит, дух чувствует, что в его владения проник кто-то новый. Разве нет?

— Дух чувствует только тех, кто находится в пределах погодного контура, дальше его влияние не распространяется. А Конопля сейчас вне аномальной зоны.

— С чего такая уверенность? — меня возмутило спокойствие, с которым фольклорист относился к опасности, грозящей его другу. — Разве это можно проверить?

— Вполне. — Он прошёл ещё метров сто и, остановившись, извлёк из кармана спичечный коробок. Пшикнув, словно призывающий к тишине заговорщик, вспыхнула в лучах заката покрытая серой головка. Отведя вытянутую руку в сторону села, аспирант медленно начал перемещать её в направлении леса. В какой-то момент пламя судорожно трепыхнулось и погасло. Ямато повторил то же самое со следующей спичкой — результат был неизменен, словно невидимый шутник задувал огонь каждый раз, когда его проносили через определённую точку.

Зачарованная этим зрелищем, я потрясённо протянула руку и, заполучив спички в своё распоряжение, одну за другой отправила их в небытие при помощи таинственного невидимки. Ветерок этим вечером едва ощущался, потому списать фокус на его проказы было невозможно. К тому же, погасал огонёк всегда в одной и тот же точке, словно переходя невидимую черту.

— Как так получается? — оторвавшись наконец от спичек, подняла изумлённые глаза на спутника я.

— Столкновение воздушных потоков. Село и часть пространства за ним находится под куполом, внутри которого царит свой микроклимат. Всеми атмосферными явлениями, включая ветер, здесь управляет озёрный дух. В этом месте проходит граница, за которой заканчивается действие его силы. Дальше дуют уже естественные ветра, и их направление отличается.

— Удивительно, — только и смогла выдохнуть я.

Солнце всё глубже погружалось за затянутую тучами линию горизонта, прощальными кроваво-красными лучами рисуя на пожухшей траве и наших лицах зловещие багряные узоры. Если конец света когда-нибудь настанет, именно такой закат должен осветить руины цивилизации, прежде чем они навсегда погрузятся во тьму небытия.

— Послушай… — приглушённым голосом, безупречно вписывающимся в царящую вокруг атмосферу апокалипсиса, проговорил Ямато. — Может, тебе лучше вернуться в город? Я придумаю, как объяснить твой отъезд.

На мгновение я воспрянула духом, словно усталый путник, мечтающий о свете в конце долгого туннеля и внезапно обнаруживший его за спиной, но потом пришло понимание, что это вовсе не тот свет, который я хочу увидеть, тот заветный свет всё ещё ждёт меня впереди.

— До какой степени ты думаешь я уже увязла в этой истории? — слабо улыбнулась я.

— Ну-у, как минимум по уши, — возвращаясь к своему обычному пренебрежительно-насмешливому тону, ответил лжевозлюбленный.

— Тогда зачем спрашивать?

— Хочу заблаговременно очистить совесть.

— Надо же. И давно она у тебя прорезалась?

— Пару минут назад осознал, что пора бы уже завести.

Когда мы дошли до села, солнце скрылось за горизонтом и мистическое зарево сменилось спокойной синевой сумерек. Окошки тётиного домика, одного из самых близких к лугу, ещё издалека начали манить меня тёплыми огоньками. Это был дом, в котором меня ждали, и возвращения в который ждала я. Это был дом, который я не собиралась больше покидать. Это был мой дом.

Глава 13

— Сколько можно прохлаждаться? — нарушил мирную идиллию ясного осеннего денька раздражённый голос Ямато. — Вы здесь не на семейном отдыхе.

Я, оторвавшись от шахматной доски, где в самом разгаре было сражение между моими белыми и чёрными Конопли, с недовольством воззрилась на фольклориста. Погода для конца сентября стояла волшебная: тепло, на небе ни облачка, солнышко приятно припекает, создавая в теле расслабленность, а на душе уют, лёгкий, как дыхание младенца, ветерок нежно ласкает золотую листву, весело потрескивают дрова под котелком, предвещая скорый обед. Чего ещё для счастья надо? Так нет же, он не только не умеет радоваться жизни, он ещё и другим мешает этим заниматься.

— Ну и что ты от нас хочешь? — вяло поинтересовалась я. — Коля уже изучил всё, что мог, а я ни в фольклористике, ни в экологии не разбираюсь.

— Кое-кто заявлял, что знает, как разговорить болотного упыря Ёсю.

— Да, я собиралась сказать Жозефу, что он победил в конкурсе на лучшую тему для диссертации по фольклористике, и мне поручили взять у него интервью. Но в последний момент я спохватилась, что так даже он может что-нибудь заподозрить.

Конопля, оценив мою шутку, прыснул и тут же, прикрыв рот кулаком, тщетно попытался выдать смех за кашель. Ямато презрительно фыркнул.

— Если хочешь спросить, почему вокруг тебя одни идиоты, рекомендую поискать ответ в поговорке "рыбак рыбака видит издалека", — посоветовала я, без труда определив его мысленный посыл в наш адрес.

Будто поддерживая мои слова, Коля зашёлся в душераздирающем приступе "бронхита". Фольклорист, взглядом поставив на наших лбах штамп "списано в утиль", объявил, что моё слабоумие заразно, и, дабы оно не перекинулось на него, поспешил покинуть поляну.

— Ну ты даёшь. — Конопля утёр выступившие от смеха слёзы. — В жизни не слышал, чтобы кто-нибудь так разговаривал с Ямадой.

— Его настолько боятся?

— Скорее сторонятся. Ты и сама, наверное, заметила, что он не слишком-то дружелюбен.

— Это ещё мягко сказано.

— Ну, в последнее время он стал гораздо приветливей. Сказывается твоё положительное влияние.

— Хочешь сказать, благодаря тому, что он постоянно вытирает об меня ноги, они стали немножечко чище?

— Не ехидничай. Он тебя ценит. Уж я-то знаю. Тех, кто не представляет для него интереса, он просто не замечает. Мне несколько лет понадобилось, чтобы заставить его запомнить своё имя.

— Зачем?

— Я многим обязан Ямаде, и мне очень хотелось стать его другом.

— Чем такой порядочный человек, как ты, может быть обязан заносчивому эгоисту, вроде него?

— Всем. Благодаря Ямаде я стал тем, кто я есть. Может, по мне сейчас и не скажешь, но в школьные годы я был очень забитым и нерешительным. Хоть и обожал биологию, даже слова поперёк не сказал, когда родители определили меня в престижную юридическую академию. Если бы волей судеб мы с Ямадой не оказались в одной группе, сейчас бы я прозябал за скучными бумагами в какой-нибудь вшивой конторке.