Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За стеклянной частью стены находился пост круглосуточного наблюдения. Совсем молоденькая медсестричка с рыжими волосами, торчащими из-под зеленой хирургической шапочки, поглядывала то в раскрытую перед ней толстую растрепанную книгу, частично замаскированную историей болезни (очевидно, на случай, если начальство наведается), то за стекло. Примерно через час придется идти к этому тяжелому больному: измерять ему пульс и давление, делать укол… Металлическое дыхание аппарата искусственной вентиляции легких доносилось даже сюда, а значит, с ИВЛ все в порядке. Надо полагать, и с больным все будет в порядке: на обходе завотделением подтвердил, что состояние стабилизировалось. Может быть, пострадавший останется идиотом или будет частично парализован, но жить будет, а с медицинской точки зрения это главное. Как и врачи, рыжая медсестричка не верила, что человек, часть мозга которого оказалась размозжена в кашу, способен мыслить, однако это было так. Он вспоминал, сравнивал, делал выводы.
«Я сам виноват, что сейчас остался один, — размышлял он, — это я перемудрил с нашей семейной жизнью, с самого начала настаивая на полной свободе». Конечно, его можно было понять: до этого брака он уже был один раз женат — и чуть не спятил от постоянного контроля: куда пошел, сколько выпил, с кем обнимался, почему на десять минут задержался с работы… Поэтому выдвинул условие: каждый свободен вести личную жизнь на стороне и не вмешивается в личную жизнь другого. Впоследствии, затевая роман с очередной длинноногой красоткой, он радовался, что внес в их с женой устное предсвадебное соглашение этот пункт. Но тогда он был здоров, силен, богат и имел все возможности пользоваться свободой. А сейчас, когда он беспомощен, когда даже собственные легкие ему не повинуются, а значит, и не принадлежат, ему не нужна свобода, ему нужна только защита… Вот в чем загвоздка-то: заключаешь контракте расчетом на одни условия, а действовать он начинает совсем в других. Вот тут только и понимаешь, на чем ты лопухнулся.
Слово «контракт» связывалось в его плывущем, слабо удерживающем предметы и события сознании с чем-то очень плохим — он как будто даже оцарапался, дотронувшись до этого слова. Меньше всего ему хотелось дознаваться, что за контракт он заключил, когда и с кем: лучше оставить все как есть, безопаснее будет не выяснять… И в то же время сохранная часть его мозга утверждала: придется выяснить. Только так он может еще помочь себе выжить. Или, по крайней мере, понять, почему он умирает… А! Что это? Нестойкая мысль переключилась с контракта, о котором он ничего не помнил, на какой-то звук внешнего мира. Это был мерзкий звук, хотя, казалось бы, вполне обычный — одним словом, это были человеческие шаги. Но почему они такие осторожные, излишне мягкие, старающиеся заглушить сами себя? В заколдованном сонном дворце ночного Института нейрохирургии не положено раздаваться таким шагам. Ну, понятно, если ходячий больной среди ночи покинет койку, чтобы наведаться в туалет, — но в данном случае незачем скрывать своих намерений, дай передвигаются здешние больные, как правило, громко, неаккуратно, скребя и возя ногами по линолеуму, больше заботясь о поддержании равновесия, чем о соблюдении тишины. Ну, понятно, если медсестра, у которой на пульте замигала сигналом вызова красная лампочка, вскочила, чтобы бежать оказывать первую помощь, — но тут-то уж и подавно шаги будут отчетливыми, торопливыми. Ну, понятно, в конце концов, если навыков медсестры для оказания первой помощи оказалось недостаточно и пришлось вызывать дежурного врача, — но врач, скорее всего, поспешит в палату отчетливой деловитой походкой, на ходу расспрашивая о симптомах, а если дело худо, то не исключено, что и матерясь… Нет, тихие, осторожные шаги несли угрозу. Недвижный человек в отдельной палате подозревал, что угроза относится к нему. И хотя тот, кто производил этот негромкий тревожащий звук, был довольно-таки далеко, его приближение становилось неотвратимо.
Лежащий подумал, что дело не так уж плохо: за ним установлено круглосуточное наблюдение, из-за стекла на него смотрит медсестра… Но как раз в этот момент рыжая медсестричка, которой окончательно наскучили и дежурство, и украдкой читаемый из-под истории болезни учебник, глубоко зевнула и уронила голову на скрещенные поверх стола, как у прилежной ученицы, руки. «Я только минуточку, — надо полагать, умоляюще сказала она себе, — одну только минуточку подремлю, нет, даже просто прикрою глаза, а спать не буду, а то свет лампы очень уж надоел…» Но потребности молодого, здорового организма берут свое, и спустя полминуты со звуком металлических легких смешалось ровное сонное дыхание рыжеволосой девушки.
Лежащий, догадавшись, что в лице медсестры лишился единственной защиты, нырнул в ужас, даже намек на который ранее ему не приходилось испытывать в самых сложных ситуациях. Ну да, совершенно верно, тогда он был здоров, на своих ногах, его легкие сами по себе исполняли будничную работу дыхания, в его распоряжении был мозг, нафаршированный юридической премудростью, и связи с людьми, которым был нужен он и которые поэтому были рады оказаться нужными ему… Сейчас он был наг и уязвим. И он заторможенно прислушивался к шагам, которые приближались к его палате. Наступал критический момент всей его жизни. Ему хотелось плакать, хотелось попросить прощения у всех, кого обидел, кому перешел дорогу, — а ведь этот список был так длинен, что на извинения и суток не хватило бы… Ему хотелось, чтобы жена вдруг оказалась рядом, перенесясь каким-то чудом от своего широкоэкранного телевизора. Он сказал бы ей, что со студенческих времен любил ее, только ее одну, а бесконечные любовные интрижки с глупенькими куклами Барби и девочками-манга — это все было вследствие отчаяния, из-за ее равнодушия к нему, законному супругу, для того, чтобы вызвать с ее стороны хотя бы ревность… Пусть это была и неправда, в данный момент он мечтал, чтобы она услышала, поверила и после — когда все закончится — не вспоминала о нем плохо. «Не поминайте лихом» — какое простое и какое невыполнимое пожелание…
Но что это? Какое облегчение: шаги остановились. Фу-у! Того, кто нес ему (теперь это ясно вырисовывалось) смерть, кто-то о чем-то спросил. Тот ответил. Может быть, его остановят? С заледеневшими слезами, которые все равно не пролились бы из пересохших глаз, лежащий молил: остановите его, арестуйте его! Он убийца, он враг! Неужели это непонятно? Оказывается, непонятно: диалог шел в мирных, спокойных тонах. Потом встретившиеся разминулись: один пошел в свою сторону, другой — убийца — в свою. Туда, куда двигался раньше. Намеченным курсом, не отклоняясь ни на один галс.
Контракт, пришло в голову лежащему. Конечно, контракт. Который он заключил неизвестно когда, неизвестно с кем… Нет, как раз «с кем» — известно: с той, которая отнимает жизнь. Существовала вроде бы и другая, не менее могущественная фигура — не «она», а «он», но такой же сильный и беспринципный. Почему тот, кто поплатился за эти шахматные комбинации половиной своего мозга, стал на сторону одной фигуры, помогая ей бороться против соперника, который был ничем не лучше ее, лежащему сейчас было неясно. Он даже не мог представить себе их лица — их человеческие лица, имеется в виду. Но разве у них — человеческие лица? Не иллюзия ли это? Когда лежащий пытался вспомнить обстоятельства, которые привели его к смерти, ему представлялась какая-то зловещая чепуха… Аквариум. Нуда, скорее всего, это был аквариум, но очень вместительный, похожий на эту палату с одной стеклянной стеной, только там все стены были стеклянные. В аквариумах обычно делается подсветка, чтобы наблюдать за жизнью рыб, и здесь кое-где горели лампочки, но очень редкие, напоминавшие слабые фонари среди густой ночной листвы и оставлявшие огромные неосвещенные пространства. В этих пространствах что-то клубилось, там кипела какая-то борьба, взметывались то хвосты, то плавники, вылетали обрывки водорослей и скелеты мелких рыбешек, время от времени выползала расходящаяся сигаретным дымом струйка, на свету приобретающая красный цвет. Все это было гнусно и страшновато, но по-своему интересно, и он прилип лицом к стеклу аквариума, силясь поподробнее обозреть, что там творится в темноте. И вдруг отпрянул! Прямо на него с другой стороны стекла ринулась разверстая пасть. Ну и морда, одни зубы! Окровавленные, вот и кусок непережеванного мяса застрял между передними клычищами. С такими челюстями невозможно договориться. Можно отсрочить свою смерть, но все равно рано или поздно до тебя доберутся. Тебя сжуют…
«Меня сжуют», — испытывая смертную тоску, сказал в глубине своего поврежденного мозга лежащий, когда дверь в палату открылась, пропустив шаги, несущие уничтожение. Собирая последние силы, он послал мысленный импульс медсестричке, которая спала, разметав рыжие волосы, — зеленая шапочка свалилась во сне. И достиг цели: девушка, вздрогнув, приподняла голову. Какую-то долю секунды лежащий торжествовал победу. Он выиграл! Его не убьют!
- Смерть в чужой стране - Донна Леон - Полицейский детектив
- Затмение - Рагнар Йонассон - Детектив / Полицейский детектив
- Покойник «по-флотски» - Наталья Лапикура - Полицейский детектив
- Исчезнувший поезд - Наталья Лапикура - Полицейский детектив
- Роковая сделка - Григорий Башкиров - Полицейский детектив
- Игра на чужом поле - Александра Маринина - Полицейский детектив
- Смерть на берегу Дуная - Ласло Андраш - Полицейский детектив
- Плохой хороший мент - Вячеслав Денисов - Полицейский детектив
- Тренировочный день - Андрей Кивинов - Полицейский детектив
- Ангел тьмы - Тилли Бэгшоу - Полицейский детектив