Рейтинговые книги
Читем онлайн Можайский — 1: начало - Павел Саксонов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 114

— А от меня-то вы что хотите услышать?

Теперь уже удивился Михаил Георгиевич:

— Но разве гимназист — не по вашей части?

Чулицкий побагровел, сделал шаг к доктору, потом от него, потом подошел к столу и с силой — внезапно и яростно — грохнул по нему кулаком. Удар был таким, что, подскочив, опрокинулись подсвечники с незажженными, к счастью, свечами. Одна из свечей переломилась пополам. Телефонный аппарат металлически лязгнул. От уже впитавшейся было в сукно лужи керосина пошел острый запах.

— Михаил Фролович… — Можайский поморщился, но непонятно от чего: от неприятного запаха или от выходившего за рамки приличий поступка Чулицкого. — Держите себя в руках. Мебель, как-никак, казенная!

На мгновение, буквально обомлев, Чулицкий замер, а потом, из красного сделавшись мертвенно-бледным, взорвался:

— Держать себя в руках? Держать себя в руках? Ну, вот что: с меня довольно! Ты, Можайский, перешел уже все границы! А я-то, Боже, какой дурак! Можайский поехал, Можайский приехал, Можайский подозревает, Можайский полагает! И что? Два — уже два! — трупа! На моих, Можайский, — не на твоих — руках! И надо же, какие пустяки: второй — с перерезанным на моих же глазах и чуть не при моем непосредственном участии горлом! Действительно: что тут такого? Сейчас его, труп этот, свезут в покойницкую, а мы, тем временем, чаю попьем! Послушаем Можайского, приятно скоротаем ночь… Да? Нет, черт тебя побери! И это… — Чулицкий с остервенением начал сдирать с себя перепачканный кровью Мякинина сюртук и, содрав, швырнул его в пристава. — Забери эту гадость! И хватит уже улыбаться! Ты слышишь? Хватит!

— Ну-ну, голубчик, — Михаил Георгиевич, подойдя к Чулицкому, приобнял его за плечи и усадил на стул. — Не стоит так переживать. Право, не стоит… Можайский!

Обернувшись к приставу, доктор кивнул на свой, все еще стоявший на полу возле тела Мякинина, красивый и явно дорогой медицинский чемоданчик. Можайский подхватил его и, раскрыв, подал Михаилу Георгиевичу кусочек хлопка и склянку с раствором нюхательной соли.

— Вот так, вот так, голубчик… — Нависая над Чулицким и тем самым не давая ему подняться со стула, Михаил Георгиевич смочил хлопок солью и быстро сунул его Чулицкому под нос.

Голова начальника сыскной полиции непроизвольно дернулась. С его лица немедленно спала мертвенная бледность, а приобретшие было синюшный оттенок губы вернули свой нормальный цвет.

— Не вставайте, Михаил Фролович, не вставайте: мы сами со всем распорядимся… А вы пока посидите. Минутку. Две… сколько нужно.

Чулицкий — скорее, инстинктивно, чем осознанно — предпринял все же попытку подняться со стула, но был остановлен:

— Не нужно, Михаил Фролович, не нужно… вот так: расслабьтесь и…

— Я… я… — Чулицкий смущенно посмотрел на Можайского. — Юрий Михайлович, кажется, я наговорил… немного… Вы уж извините меня.

Можайский отвел в сторону улыбающийся взгляд и, как это ни было удивительно и неожиданно, не менее смущенно ответил:

— Нет, нет, Михаил Фролович! Это вы меня извините. Ведь вы во всем правы, а я кругом виноват. Довела меня самоуверенность до этакой напасти! Решил, будь оно всё неладно, на эффект поиграть! И вот результат. — Можайский искренне и тяжело вздохнул. — А ведь всего-то и нужно было, там еще, в Плюссе, взять под стражу этого негодяя. А теперь…

— Ну, вот что, господа! — Доктор перебил Можайского решительно и резко. — Давайте-ка займемся приборкой. Убиваться по волосам будем потом: когда голову на место приладим. Что за институт благородных девиц, честное слово! Вы еще расшаркиваться тут начните! Ну-ка, эй!

Повинуясь окрику и жесту Михаила Георгиевича, к всеобщему изумлению, но и с всеобщего негласного согласия превратившегося вдруг, в тяжелейшей этой ситуации, в подлинного лидера, дежурный офицер и нижний чин, сбегавший куда-то за покрывалом и складными носилками, подхватили тело Мякинина, уложили его на носилки, прикрыли с головой покрывалом и вынесли прочь из кабинета. Чуть позже его забрали вызванные доктором по телефону санитары: в покойницкую полицейского дома — туда же, где уже лежало вскрытое и исследованное, насколько это было возможно при устроенной Можайским спешке, тело Мякинина-младшего.

Кровь с пола была замыта: вместе с ней исчез и сладковатый запах, до этого момента причудливо мешавшийся с запахами керосина, спирта и нашатыря. Можайскому из находившейся поблизости квартиры доставили чистый китель и пару сюртуков, в один из которых облачился уже вполне пришедший в себя Чулицкий, а в другой — Михаил Георгиевич, чей собственный сюртук также был безнадежно испорчен забрызгавшей его кровью.

Ранее растрепанные и поколоченные Гесс, Инихов и Любимов привели себя в божеский вид: только продолжавший распухать синяк под глазом Вадима Арнольдовича и не менее распухший нос Любимова отчаянно контрастировали с воцарившимся, в целом, в их обликах порядком. Михаил Георгиевич, снуя туда-сюда и оказываясь всюду, где требовалось немедленное руководство, обработал — между делом, можно сказать — исцарапанный лоб Чулицкого, наложил аккуратный pansementouate — пластырь, как стали говорить недавно — на нос поручика и, побренчав в кармане монетами, выдал одну из них Вадиму Арнольдовичу для приложения к глазнице.

Все это время Можайский, к суете доктора остававшийся совершенно безучастным, сидел за своим столом: мрачный, по виду — отрешенный от происходившего в кабинете, но все же порою бросавший быстрые взгляды на своих и сыскных, словно желая убедиться в том, что никто из них не разбежался. Перед ним лежали раскрытые папки Любимова и Гесса: Можайский перебирал их содержимое, раскладывая в каком-то — пока еще ему одному — понятном порядке.

Большие напольные часы с боем, не пострадавшие в недавней револьверной пальбе, показывали совсем уж несусветный час: время близилось к утру. И если Гесс, Любимов, Чулицкий и доктор выглядели уставшими, то Можайский с Иниховым, предыдущие сутки которых выдались особенно напряженными, деятельными и длинными, были бледны до синевы, а наступившая после волнений потасовки с Алексеем Венедиктовичем и его самоубийства реакция добавляла ощущения тяжести и даже опустошенности. Тех тяжести и опустошенности, которые свидетельствуют о достигнутом пределе наличных сил и требуют немедленного отдыха.

Тем не менее, ни Можайский, ни Инихов, ни, тем более, Чулицкий, Любимов, Гесс и Михаил Георгиевич заканчивать свой непомерно затянувшийся рабочий «день» не собирались. Все они, за исключением уже сидевшего за столом Можайского, покончив с уборкой кабинета, переодеваниями и вообще приведением себя в порядок, расселись по стульям с твердым намерением покончить со всеми неясностями прямо здесь и сейчас.

Дежурный офицер, до окончания дежурства которого, к слову, оставалось совсем немного, отрядил какого-то нижнего чина — возможно, того же, что уже мелькал в кабинете — в «Якорь»: с запиской от Можайского и распоряжением «стучаться, ломиться, требовать», но — кровь из носу! — раздобыть коробку чая (в участке, как это выяснилось, чай закончился), лимоны, корзину какой-нибудь еды — хотя бы и холодной и вчерашней — и пару, а лучше — три бутылки коньяка. И — папиросы: для всех, кроме Инихова. А Инихову — сигары: помощник начальника сыскной полиции был слаб на эту разновидность курительного табака.

«Александр Тимофеевич, дорогой, — писал Можайский в записке, — выручайте: ситуация чрезвычайная, толпою засиделись до утра, а делам ни краю, ни конца не видно. Окажите милость: отпустите человеку всего, что перечислит — лимоны, чай, какую-никакую снедь, коньяк, сигары, папиросы. Сочтемся к вечеру или около того — с премией за неурочное беспокойство.

P.S. В.А.Г. передает привет и спрашивает окорок — помните, как на прошлой неделе?

P.P.S. Сигары, если только это возможно, и папиросы от «Муссы».

Можайский».

Этот любопытный документ сохранился у владельца «Якоря» и позже демонстрировался им в «избранном кругу»: в качестве твердого свидетельства того, что именно в те мартовские часы перехода с ночи на утро Можайский и все, кто волей службы или судьбы оказались втянуты в ставшее впоследствии знаменитым дело «Ушедших», провели то самое — первое — полноценное совещание, на котором со всей очевидностью высветились некоторые из тех аспектов, что стали основополагающими в раскрытии, возможно, наиболее чудовищного, омерзительного и — полагаю, можно и так сказать — богохульного преступления за несколько десятилетий.

Однако, прежде чем перейти к рассказу об этом совещании, будет нелишним отвлечься на небольшую справку — совсем короткую; необходимую лишь для того, чтобы чуточку более полно представить тот колоссальный объем работы, который был выполнен полицейскими вообще и двумя из них — Вадимом Арнольдовичем Гессом и Николаем Вячеславовичем Любимовым — в частности.

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 114
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Можайский — 1: начало - Павел Саксонов бесплатно.

Оставить комментарий