Месть королевы - Виктория Холт

Эдуард готов был выть от ярости. Ему страстно хотелось немедленно засадить Уорвика в тюрьму, в Тауэр, но он понимал, что ради Гавестона, ради его возвращения нужно изворачиваться и хитрить.

Склонив голову, он выслушал решение баронов оставить в силе запрет Гавестону появляться при дворе… Что ж, он подождет.

К его удивлению и радости, уже через день трое из партии противников попросили у него аудиенции. Это были Линкольн, Пемброк и Суррей.

Бедный Линкольн! Несчастное Набитое брюхо! Он становится все толще и безобразнее чуть не с каждым днем. Как милый Перро умел потешиться над ним, как уморительно подражал его тонкому голосу, неуклюжей походке! А граф Пемброк, который воображает себя особой королевских кровей, потому что его отец был сводным братом Генриха III! Милый Перро и для него нашел подходящую кличку. Он прозвал его Еврей Иосиф, потому что у того были темные волосы, бледное лицо и крючковатый нос. А графа Суррея Перро так ловко выкинул из седла на турнире!..

Линкольн заговорил от лица всех троих. Сказал, что и он, и его друзья весьма сожалеют о той атмосфере вражды, какая установилась между королем и баронами в последнее время, и что они рады наблюдать, как начинает она рассеиваться и, надеются, исчезнет совсем, когда король согласится с предлагаемыми реформами в государстве.

Эдуарда охватил бурный восторг. Вот, вот оно! Его маленькие хитрости сделали свое дело. Еще немного усилий, и Перро снова будет здесь, с ним, в его объятиях! О, как они посмеются тогда вместе над спектаклем, который разыграл Эдуард! Как сумел он обойти всех этих Бешеных псов и Набитые брюха, не говоря уже о Евреях Иосифах!

– Мы знаем, – сказал Пемброк, – что Пирс Гавестон хорошо показал себя в Ирландии. И надеемся… нет, уверены, что он повзрослел, стал намного серьезней и изменил многие свои дурные привычки.

– Да, – согласился Эдуард, – несомненно, урок пошел ему на пользу.

«Глупцы! – воскликнул он про себя. – Что вы называете дурной привычкой! Что знаете об этом! О мужской любви, о привязанности!.. Об истинном блаженстве!.. Надеюсь, Бог простит Перро и мне наши маленькие прегрешения за ту радость, которую мы даем друг другу…»

– Ему следует вернуть все титулы, – сказал король вслух.

– Конечно, – согласился Линкольн. – Пусть это послужит ему во благо, а поведение его станет достойней и благородней.

– Оно станет, – пообещал Эдуард, внутренне усмехаясь.

Суррей поднял указательный палец и сказал:

– Гавестону нужно вести себя более осторожно, милорд. Посоветуйте ему это.

– Обещаю, милорды! – воскликнул Эдуард.

Радость переполняла его. Он выиграл! Победил! И не так уж много времени потребовалось для этого, хотя недели и месяцы расставания с Перро казались ему годами.

* * *

Эдуард не стал терять ни минуты. Тут же отправил гонца к Гавестону с вестью: «Немедленно возвращайся, брат Перро! Я жду тебя».

Встречу с ним король наметил в Честере, прекрасном городе, где они прекрасно проведут первые часы.

Получив радостное известие, Гавестон тут же покинул Ирландию. Свое возвращение он постарался обставить с привычной помпой – высадился в Милфордской гавани, прямо как великий полководец-триумфатор, во главе целого кортежа своих соратников – ирландцев, англичан и гасконцев.

Эдуард уже поджидал его там, прохаживаясь по гребню стены, возведенной еще королем бриттов Марциусом. С вершины четырехугольной башни времен Юлия Цезаря он помахал Гавестону, затем велел подать коня и поскакал навстречу другу.

Они обнялись так, словно не виделись вечность.

– Перро, Перро, любимый мой, – бормотал король, словно в полузабытьи. – Наконец ты дома…

Гавестон вгляделся в лицо короля.

– Ничего не изменилось, верно? – спросил он. – Скажи мне, что ничего не изменилось!

– Все осталось, как прежде, мой любимый, – сказал король.

* * *

Королева была вне себя от негодования. Они возвратили Гавестона!.. Лицемеры! Глупцы!.. И сразу видно, Эдуард просто умирает от счастья. А она… она так до сих пор и не забеременела. Если бы это произошло, она отнеслась бы, наверное, более спокойно к возвращению этого проходимца. Хотя как не сойти с ума от мысли, что ее, одну их самых красивых женщин и королев Европы, подвергают такому унизительному обращению, держат почти на задворках! И из-за кого?! Какая мерзость! Какой позор!.. О, она никогда не простит! Придет время, она будет мстить!

Хорошо бы тоже завести любовника – многие мужчины пошли бы ради нее на любой риск, она знает это! Но не совершит такого. Пока… Не смеет сейчас решиться на подобный шаг из-за опасения, что ребенок может оказаться не королевских кровей. Со стороны отца.

И, значит, снова предстоит вести бой с Гавестоном. За одного и того же человека. Боже! Дай побольше сил!

Она поняла вдруг, что Гавестон опасен, но не умен и вследствие этого, а также из-за своего непомерного тщеславия неосторожен. Ведь его дважды изгоняли из страны, и оба раза были замешаны сильные мира сего, но он не понял предупреждения, не извлек урока. Любому мало-мальски сообразительному человеку должно быть ясно после всего происшедшего, что действовать так, как он, нельзя, ибо это и неразумно, и опасно. Но не таков Гавестон. Ему застит глаза любовь короля. Он не видит, не хочет видеть и знать ничего больше, а не мешало бы взглянуть вокруг, понять, на каком он свете, не играть с огнем. Однако ему всего мало. Он хочет не только короля и его любви, хочет управлять страной с помощью этой грязной любви! Что касается бедняги Эдуарда, одуревшего от страсти, тот не может ни в чем отказать своему фавориту и делает только хуже и себе, и ему… Тошнит от всего этого!..

Тем не менее, подумала Изабелла с чувством удовлетворения, я почему-то почти уверена, что дни мерзкого любимчика сочтены. Недолго ему осталось мутить воду… Но что же делать ей? Нужно с терпением и интересом следить за развитием событий, тем временем предпринимая все, что в ее силах, чтобы почаще завлекать Эдуарда в свою постель. Она должна без устали напоминать ему, что государству и им самим нужны их дети, нужен наследник.

– Бог мой! – воскликнула Изабелла. – Если бы не эта обязанность, я бы не скрывала своего презрения к тебе, Эдуард Плантагенет! Ты, наверное, думаешь, у меня совсем нет гордости? У меня, у французской принцессы, которой ты предпочел этого презренного искателя приключений?!

Она твердо знала, что придет время – наступит праздник и на ее улице. И тогда месть будет страшной…

Чуть ли не ежедневно Изабелла имела возможность наблюдать за поведением Гавестона, вернувшегося ко двору, за его глупыми, неразумными выходками. Видела, как умел он оскорбить, настроить против себя людей и высокого, и низкого происхождения, и богатых, и бедных. Словно бес вселился в этого красивого беспечного молодого человека; словно с цепи он сорвался и вообразил, что ему все, решительно все дозволено. Он позволял себе, например, нагло и громогласно в присутствии графа Линкольна говорить о некоем монсеньоре Набитое брюхо, и даже те, кто не слишком жаловал этого человека, не одобряли подобной бесцеремонности и бесстыдства.