Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 7 - Александр Голубев

Безымянный следователь, похожий на Винни-Пуха, несколько раз встречался со мной, пытаясь понять, насколько я опасен. Он бы наверняка уничтожил меня, но то ли полномочий не хватало, то ли сработали созданные мною амулеты.

Глафира Владимировна с его подачи отправила меня в Суворовское училище — я не сопротивлялся.

Винни-Пух довел меня до чугунной решетки на Садовой улице Санкт-Петербурга и сказал:

— То, о чем мы договорились в первый раз, пошло в ход.

Тогда я убеждал его, что меня можно контролировать. Для этого достаточно всего лишь создать второго клона на основе моих костей, вырытых археологами.

Якобы я не пойду против людей, у которых есть точное подобие меня. Абсолютное подобие. Он так и не понял, что я сохранил разум и память человека из давно забытых времен.

Да, я потерял свою магию, потерял магию забавного злого божка, но я могу жениться и завести детей. А еще скоро родится человек, который в три года начнет вспоминать себя и к десяти полностью сформируется как личность. Это будет еще один Шаман, и с ним я всегда найду способ договориться, его магии хватит на двоих, а у него будет надежная семья.

На новом месте в Суворовском мне приснился сон, по всем канонам вещий, хотя и непонятный. Мультяшный Винни-Пух, нежно обнимающий бочку с медом и произносящий голосом следователя: «Это моя бочка. Об одном прошу: оставь ее в покое».

Алексей Мун

Узник

Рассказ

Его привели на рассвете. Дюжий монах почти волоком втащил тщедушное тело, свалил под стену и бросил на стол бумагу со свисающими шнурками и обломками сургучной печати.

Одноглазый мучитель трудно поднялся в своем углу, скрипя костылем. Негромко щелкнули четки, которые он прицепил к поясу.

— Кто там у тебя? — негромко спросил он с неудовольствием.

— Дак, это, — сказал монах и задумался. Потом засунул в нос толстый палец и принялся сосредоточенно ковырять.

— Ну? — прикрикнул мучитель, брезгливо поморщившись.

— Это, — повторил монах виновато. Было видно, что он забыл нужное слово.

— Еретик? — подсказал мучитель.

— Ну, это завсегда… — Монах подумал еще и, видимо, решил не умствовать без меры. — Колдун!

— Порчу, что ли, творил?

— Не, — с досадой сказал монах и вытер палец о засаленную рясу. — Мертвяков поднимал на Дубовом кладбище.

— На Дубовом? — переспросил зачем-то мучитель.

— На Дубовом, — согласно кивнул монах плешивой головой. — Добрые люди указали.

— Некромант, — устало заключил мучитель и проковылял к столу. — Отметку где ставить?

— Вот сюда, где место.

«Интересно, кому это нужно? — думал мучитель, выводя четыре единственных известных ему буквы. — Монахи сплошь неграмотны, я умею только подписываться, а отец дознаватель на эти писульки обычно и не смотрит. Ему писарь показывает совсем другие документы… Дрянь. Никому не нужные бумажки. „Добрые люди“. Бессмысленное паскудство. Все здесь бессмысленно».

Монах сгреб листок, двумя руками пошевелил веревку на поясе и, торопливо осенившись святым знамением перед молитвенным углом, вышел. Дверь за ним гулко захлопнулась.

Мучитель постоял у стола. Протянул руку, встряхнул кувшин и, удостоверившись, что тот не пуст, припал к вытянутому клюву. Вода. Ч-черт, действительно вода. Ну и слава богу — хватит вина.

Из-под стены раздался шорох и болезненный стон. Он неохотно повернул голову.

Колдун полулежал, привалившись к стене и опершись на локоть. То, как он держал другую, руку, не укрылось от наметанного взгляда мучителя.

— Тебя били? — спросил он равнодушно.

— Д-да… — хрипло отозвался человек и зашелся долгим надрывным кашлем, кривясь от боли. Наконец он затих и жалобно попросил: — Дай воды, пожалуйста…

Мучитель хмыкнул и перевернул кувшин вверх дном. Две капли лениво выкатились из клюва.

— Извини. Надо было раньше просить.

Человек молча смотрел на него, прерывисто, с присвистом, дыша. Потом осторожно перекатился на спину и вытянулся, уставясь в потолок. Мучитель снова поморщился. Добрые братья всегда обирали арестованных, но калечили не часто.

— Что ты так не хотел отдавать? — спросил он, подходя ближе и тяжело опускаясь на лавку.

— У меня были книги, — сказал человек. — Разрешенные — Святое писание и толкователь трав. Они думали, что в них спрятано золото.

— Но золота не было, — утвердительно сказал мучитель.

— Не было, — согласился человек. — Я вообще не ношу с собой золота.

— Врешь, — усмехнулся мучитель. — Все книжники носят золото. Просто его не было, когда тебя арестовали. Поэтому тебе и сломали ребро.

— И ключицу.

— И ключицу. Лучше бы у тебя было золото.

Человек не отозвался. Он завозился, пытаясь устроить больную руку, не сумел и зашипел сквозь зубы. Мучитель внимательно следил за ним, бездумно касаясь пальцами висящих на поясе четок. Потом поднялся и медленно сдавил ладонью кулак, рассыпав по комнате сухой костяной треск.

— Лежи спокойно, — сказал мучитель. — Я принесу тебе воды.

* * *

— Почему ты не отправишь меня в камеру? — спросил человек слабо.

— Завтра тебя все равно приведут сюда, — отозвался мучитель, размеренно перекидывая бусины четок. — Учитывая, что ты попал ко мне уже калечным, я не хочу, чтоб ты лишний раз поднимался.

— Откуда такая забота о пытуемом?

— Это моя работа. Если ребро сместится и проткнет легкое, ты можешь умереть. Если ты умрешь раньше времени, моя работа пойдет насмарку.

Человек затих. Потом спросил негромко:

— Четки… ты молишься?

Щелканье бусин прекратилось и мучитель тихо засмеялся.

— Нет… Нет, некромант, не молюсь. Скажу больше — я не верю в молитвы. А это… Так, чтобы пальцы не теряли ловкости.

— Но ты носишь рясу.

— А ты, думаю, не ходил по улицам голым и не испражнялся на площадях. К чему слишком выделяться из тех, с кем тебе удобно и спокойно?

— Странно… Никогда не задумывался об этом. — На лавке зашуршали, охая и вздыхая. — А ты хорош, мучитель. Я думал, этот ноготь врос намертво.

— Ты странный. Обычно меня проклинают.

— За что мне тебя проклинать? Ты дал мне напиться вчера, хорошо сделал свою работу сегодня. Отец дознаватель доволен, с чего быть недовольным мне. Спасибо, добрый труженик! — голос дрогнул и сорвался.

— Все-таки ненавидишь, — удовлетворенно произнес мучитель и бусины снова защелкали в полумраке.

— Просто очень больно, — после паузы сказал человек на лавке.

— Здесь всем больно, — равнодушно отозвался мучитель.

Они снова замолчали. В коридоре раздались шаги и донеслось бряцанье крышки лампы. Монахи меняли масло.

— Ты же понимаешь, что это грех, — сказал человек. — Носить рясу и отнимать жизни — как-то не сочетается.

— Отец дознаватель не только носит рясу, но и, в отличие от меня, истово молится каждый вечер о спасении душ. Это не мешает ему отнимать жизни, лично опуская факел на костры еретиков. А я никого не убиваю. Просто заставляю говорить. Это моя работа. Мне больше нечем заниматься.

— Но ты не веришь, что это правильно. Я могу понять человека, который мучает другого ради идеи. Могу понять даже того, кто делает это из-за душевного недуга. Но человека, который мучает просто ради того, чтобы заниматься хоть чем-то, я понять не могу.

Щелканье внезапно снова оборвалось, мучитель выпрямился, почти ударившись спиной о стену. В наступившей тишине было слышно, как протопал обратно по коридору монах.

— А ты и не обязан, — сказал мучитель чересчур ровным голосом. — На самом деле никто не обязан понимать. Я должен пытать, ты должен говорить или не говорить — дело твое. Но говорить о том, что спрашивают, а не так, как ты сейчас. Какое тебе до меня дело?

— Кажется, я задел тебя, — виновато сказал человек. — Но я всю жизнь старался понять людей. Сейчас эта жизнь висит на волоске. Чем же мне еще заниматься? Мне, — мучитель понял, что он улыбается, — больше нечем заниматься.

— Ты странный, — медленно произнес мучитель.

— Я такой, каким должно быть каждому. Просто далеко не все это понимают. Пахарь ворочает землю, копается в грязи и отдает оброк, но он достойный человек — он делает это ради семьи. У него есть эта цель, пусть ничтожная на чей-то взгляд, но благородная. Недостоин тот, кто тупо напивается каждый вечер, едва сводя концы с концами и не стремясь что-то поменять. Недостоин тот, кто не ищет своей дороги в небо. Ты — искал?

— Сейчас тебе лучше помолчать, — резко сказал мучитель, поднимаясь. Костыль скользнул по камню, и он покачнулся, ловя свободной рукой стену. — Завтра будет непростой день. Подумай лучше, что скажешь дознавателю.

Он смотал кнут и убрал в шкаф, к остальным инструментам. Задумчиво оглядел кучу тряпок в углу.