Деньги миледи - Уилки Коллинз

Глава 10

После памятного для Изабеллы визита на ферму события сменяли друг друга необычайно быстро.

На другой день — девятого числа — леди Лидьяр вызвала к себе дворецкого и попросила объяснить, почему он продолжает уходить из дому, не считая нужным кого-либо об этом предупреждать. Она заявила, что не посягает на его независимость, которой, безусловно, не потерпела бы ни в одном из слуг, но ей не нравится, что его отсутствие каждый раз оказывается окутано какой-то тайной и весь дом пребывает в полном неведении относительно того, когда ему угодно будет вернуться. На этом основании она считает себя вправе требовать от него объяснений. Однако Моуди и вообще-то был довольно скрытен от природы, а на сей раз к тому же опасался, в случае неудачи его попыток помочь Изабелле, стать посмешищем для всего дома. Поэтому он предпочел, покуда расследование сопряжено с известными трудностями, не посвящать ее милость в свои дела. Он почтительно попросил ее предоставить ему несколько недель отсрочки, по истечении которых обещал все объяснить. Вспыльчивую леди Лидьяр такая просьба несказанно возмутила. Она обвинила дворецкого в том, что он пытается навязать хозяйке собственные условия найма. Дворецкий принял упрек с образцовой покорностью, однако от своего не отступил — и с этого момента исход беседы стал ясен. Ему было приказано отчитаться о текущих делах. Отчет был немедленно представлен, проверен и признан безупречным, и на следующий же день, отказавшись от причитающегося ему жалованья, Моуди покинул дом леди Лидьяр.

Десятого числа ее милость получила письмо от своего племянника.

Здоровье Феликса так и не поправилось, и он решил к концу месяца снова вернуться за границу. Он уже успел списаться со своим парижским приятелем и спешит передать тетушке его ответ. Из письма, вложенного в тот же конверт, леди Лидьяр узнала, что ее банкнота явилась предметом самых тщательных поисков в Париже. Отследить пропажу не удалось, но, если угодно, полицейское управление Парижа может направить в Лондон одного из своих лучших сыщиков, в достаточной мере владеющего английским языком и готового вести дело как самостоятельно, так и в сотрудничестве с полицейским-англичанином. Мистер Трой, которого леди Лидьяр попросила высказаться по данному вопросу, счел назначенную французами плату непомерной и предложил немного обождать и не посылать пока ответа в Париж; он же тем временем посоветуется с одним лондонским стряпчим, имеющим большой опыт по части расследования краж, и, может быть, советы знатока вовсе избавят их от необходимости прибегать к услугам иностранцев.

Моуди, ставший теперь свободным человеком, мог беспрепятственно приступать к выполнению полученного от Шарона задания.

Однако линия поведения, которую старик пытался ему навязать, показалась Моуди, с его врожденным самоуважением и душевной тонкостью, совершенно неприемлемой. Сама мысль о том, что нужно втираться в доверие к лакею и выманивать у него какую-то бумагу с образцом хозяйского почерка, была ему глубоко противна. Поразмыслив, он решил обратиться к одному старому знакомому, служившему сборщиком наемной платы в том самом доме, где находились лондонские апартаменты Гардимана. Моуди не сомневался, что этот знакомый охотно сообщит ему имена банкиров Гардимана — если, конечно, ему самому они известны. Попытка оказалась успешной, и в тот же день Моуди явился к Шарону с адресом банка. Старый плут изрядно повеселился по поводу щепетильности своего напарника. Он, впрочем, сразу признал, что письмо к банкирам можно написать от третьего лица, без подписи, и тогда почерк действительно не будет иметь значения.

Вскоре письмо, по образцу того, что Шарон ранее приводил для примера, было составлено и с очень представительным (во всяком случае, с виду) посыльным отправлено в банк. Через полчаса прибыл ответ. Увы, сыщиков снова постигла неудача. В указанный период времени означенная сумма на счет Гардимана не поступала.

Шарона это новое препятствие нимало не смутило.

— Передайте нашей юной подопечной мой сердечный привет, — со своим обычным нахальством заявил он, — и скажите, что мы приблизились к разгадке еще на один шаг.

Моуди глядел на старика, не понимая, шутит он или говорит серьезно.

— Да уж, видно, пока вас не ткнешь носом, сами вы ничего не способны разглядеть! — С такими словами Шарон развернул толстую еженедельную газету и указал в ней заметку, в которой, наряду с прочими светскими новостями, сообщалось о недавней поездке Гардимана в небольшой городок на севере Франции, на лошадиные торги. — Нам известно, что банкнота не поступала на его банковский счет, — заметил Шарон. — Что же тогда он мог с нею сделать? Да расплатиться ею за купленных во Франции лошадей! Ну, что дальше, соображаете? То-то же! Теперь прикинем, надолго ли еще хватит ваших денежек. В погоне за этой банкнотой придется плыть через Ла-Манш. Кому из нас двоих сидеть на пароходе с белым тазиком на коленях? Дедушке Шарону, разумеется! — И он принялся считать, сколько осталось от денег, выделенных Моуди на расходы. — Все в порядке! — наконец объявил он. — На дорогу в оба конца мне хватит. Вы же сидите в Лондоне и никуда не выезжайте, пока не получите от меня весточку: можете мне понадобиться в любой момент. В случае каких-нибудь новых затруднений придется вам опять раскошеливаться. Господи, отчего вы не уговорите адвоката войти в долю? С каким бы удовольствием я транжирил его денежки! Вытянуть из него одну-единственную гинею — позор на мою седую голову! Я просто волосы готов на себе рвать, как об этом подумаю!

Вечером того же дня Старый Шарон отправился через Дувр и Кале во Францию.

Два дня Моуди не получал от своего агента никаких вестей. На третий день пришло письмо, имеющее некоторое отношение к Шарону, но не от него самого, а от Изабеллы Миллер.

«На сей раз, Роберт, я оказалась прозорливее Вас, — писала она. — Мои худшие опасения в отношении мистера Шарона подтвердились. Этот противный старик должен быть наказан! Его бы стоило привлечь к суду за вымогательство! Посылаю Вам записку, которую он передал мне в запечатанном виде перед своим отъездом из Саут-Мордена. Вчера закончилась неделя, по истечении которой я должна была вскрыть конверт, — и вот, полюбуйтесь! Возмутительная наглость! Из-за Ваших впустую потраченных денег я так расстроилась, что не могу больше писать.

С любовью и благодарностью Ваша Изабелла».

Послание, в котором Старый Шарон якобы намеревался (в утешение Изабелле) назвать имя вора, оказалось совсем коротеньким:

«Вы прелестное дитя, милочка; чтобы достичь совершенства, Вам недостает лишь одного — поучиться терпению. Я безмерно счастлив, что именно мне выпала честь преподать Вам сей урок. Итак, имя вора остается для Вас пока прежним — мистер X».

«Воистину по-шароновски!» — вот единственное, что мог сказать по этому поводу Моуди. Гораздо более занимало его письмо самой Изабеллы. Он с жадностью вчитывался в последнюю перед подписью строчку. «С любовью», — собственноручно вывела она. Означает ли это, что в ней действительно зарождается теплое чувство к нему? Поцеловав заветное слово, он сел писать ответ, в котором обещал быть бдительнее и больше не давать Шарону денег, покуда он их сперва честно не заработает.

Прошла неделя. Моуди, который уже давно стосковался по Изабелле, все ждал новостей из Франции. Наконец, когда он уже решил, что не может долее откладывать поездку в Саут-Морден, мальчишка-посыльный принес записку от Шарона.

«Прибыл. Сижу жду Вас.

Дедушка Ш.».

Глава 11

Ничего утешительного Шарон не сообщил. Во Франции он столкнулся с серьезными трудностями, на преодоление которых ушли последние деньги Моуди.

Впрочем, одно немаловажное обстоятельство он все же выяснил. Во время продажи Гардиману приглянулась одна-единственная лошадь, но и та была отозвана владельцем с торгов. За кругленькую сумму в двенадцать тысяч франков — или, английскими деньгами, четыреста восемьдесят фунтов — Гардиман все же выторговал лошадку с отлагательным сроком и при этом расплатился с хозяином английской банкнотой. Продавший ее торговец лошадьми — француз, проживающий в Брюсселе, — сразу же по завершении переговоров вернулся обратно в Бельгию. Шарон выяснил адрес торговца и написал ему в Брюссель, указав в письме номер пропавшей банкноты. Через два дня пришел ответ, в котором говорилось, что торговец срочно выехал в Англию в связи с болезнью родственника и пока не сообщал, по какому адресу переправлять его корреспонденцию. На этом наличность Шарона оказалась исчерпана, и он вернулся в Лондон. Теперь Моуди предстояло решить, продолжать ли поиски торговца или же искать какое-то другое направление расследования. Вот финансовый отчет Старого Шарона, а вот он и сам с трубкой в зубах и мопсом на коленях ждет дальнейших распоряжений!