В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

Раненый отрядник что-то зашептал, быстро перебирая губами. Степан, наклонившись, прислушался.

— Разве красные лезли к нам? Зачем мы первые?.. Они сказали, в Якутск пробирались. Если бы красный наши юрты грабить начал... Ух, мстить шибко-шибко будут! — забормотал он после небольшого молчания.

Видимо, перед его раскрытыми, но невидящими глазами стояла брошенная юрта, распростертые тела и кровь, кровь кругом.

Степан вздрогнул, зябко поежился. Все неотступно думали об одном и том же, о вчерашнем. Он с ужасом глянул на свои руки, словно к ним навечно пристали пятна крови.

Озябшие лошади бежали крупной рысью, хотя их никто не подстегивал. С передних саней, на которых сидели командир с помощником, доносились обрывки разговора. Но о чем шла речь, Степан разобрать не мог.

«Павел шибко худо сделал. Надо было по-другому поступить. Расспросить красных, почему они с ружьями пришли в тайгу, против кого собираются воевать. Люди бы правду поведали. Потом отпустить бы их и наказать, чтобы они своим передали, что якуты не хотят воевать, но юрты грабить не позволят... Павел, может, обманывает и нарочно спиртом нас поил... Кто его знает!»

Наконец Степан не вытерпел. Как ни тяжело разговаривать с другими, все же лучше, чем оставаться наедине со своей совестью:

— Плохо! Жалко!.. Зря убили. Кто будет промышлять белку, кто будет ячмень сеять весной? Кто жену с ребятишками кормить станет?..

Отрядники угрюмо молчали. Степан не стал продолжать, хотя о многом хотелось сказать. Никого сейчас не заставишь раскрыть рот и отрешиться от мрачных дум. Даже пятидесятиградусный мороз никого не мог согнать с саней и заставить пробежаться рядом.

Постепенно и лес, и дорогу, и обоз поглотили вечерние сумерки. Темень еще более усиливала тревогу и тоску. Стиснув с боков дорогу, плотной стеной стояли статные ели.

— Итак, первый бой выиграли. Ну, дай бог! Почин, говорят, дороже денег! — полуобернувшись к помощнику, произнес Павел.

Шапку из подбора лапок черно-бурых лисиц сплошь унизал иней. Пушистые снежинки приклеились даже к редким волоскам на подбородке. На Станова пахнуло винным перегаром. Веки у командира подпухли от бессонной ночи, глаза стали узкие, как щелки. Поручик перевел взгляд на убегавшие назад деревья. Он, колчаковский офицер, повидал на своем веку немало всякого рода истязаний, сам был вдохновителем некоторых из них. Однако и он содрогнулся, увидев зверскую расправу Павла.

Станов знал, что вслед за совершенным поступком приходит докучливый судья — совесть. Он не хотел оставаться с ней наедине: слишком много она могла предъявить обвинений. Правда, у поручика было верное средство для ее усыпления — вино. Лишь оно способно заглушить все, что мешает человеку, давно утратившему простые человеческие понятия о чести, искренности, добре.

«Не догадался припасти от вчерашнего!» — ругнул себя Станов.

— У вас нет... э-э... того... — Станов замялся. — Знаете, чтоб немного согреться?

Голос его вздрагивал. Павел неторопливо достал плоскую фляжку, перевернул ее вверх дном.

— Сам бы не прочь!

Поручику стало досадно. Но делать нечего. Приходилось мириться. Почему-то вспомнились семнадцать партизан, расстрелянных по его приказу. Самым стойким оказался седой как лунь старик. Он упал лишь после третьего залпа, по все еще делал попытку встать. Поручик постарался отогнать от себя угнетающие сейчас воспоминания и с излишним старанием начал рассматривать командира.

Павел, задумавшись, рассеянно посматривал на дорогу и вяло, расслабленно шевелил вожжами.

«Далеко шагнуть может. В наше время жалость не в моде! — размышлял Станов. — И кто его знает, великая Российская империя рассыпалась... Тойончики, чего доброго, объявят об отделении от России и сделают попытку создать свое государство. Сами не сообразят — со стороны подскажут. Это многим на руку. Самураи, например, быстренько бы признали самостоятельную Якутию. Пришлют своего посла, а для его охраны пару дивизий. Потом попробуй большевики тягаться с ними... Да, старое летит к черту. Русь гибнет в развалинах, подобно Древнему Риму... Надо выжидать. Тут такой узелок завязывается — в министры иностранных дел можно угодить...»

Станов соскочил с саней, побежал рядом, стараясь согреть закоченевшие ноги. Немного размявшись, снова плюхнулся в сани и тяжело запыхтел.

— Откровенно говоря, я побаиваюсь мрачного вида ваших мужиков: не боевая единица, а скопище разнюнившихся кретинов! — заметил он, обращаясь к командиру. — Как бы не надумали чего-нибудь. От этой сероты всего можно ожидать. Бывало.

Последнюю фразу поручик произнес осторожно. Павел сверкнул на него глазами:

— Что вы подразумеваете?

Станов немного помялся, подбирая наиболее подходящие слова:

— Опасаюсь, что эти, с позволения сказать, солдаты больше не захотят воевать.

— То есть как это не захотят? Откажутся? Да они у меня вот где! — командир потряс сжатым кулаком перед самым носом Станова. — Долги потребую — и крышка. Понял? Скорей зимой настанет лето, чем хамначиты посмеют ослушаться меня!

Павел приподнялся и яростно хлестнул жеребца.

Впереди откуда-то из тайги высоко в небо выметнулся вдруг рой искорок. Крохотные мигающие звездочки уносились вверх, разлетались в стороны и бесследно пропадали. Павел облегченно вздохнул: показались юрты. Громко залаяли псы. А потом, учуяв мертвых, подняли истошный вой. Павел выругался. Подводы по очереди въезжали на широкий двор. На последних санях лежали убитые. Их застывшие лица были изжелта-белые, как замороженное молоко. На них боялись смотреть и обходили сани стороной.

Павел бросил вожжи подбежавшему работнику, вылез из саней и не спеша подошел к толпившимся солдатам. Он подмигнул отрядникам и засмеялся. На него глянули дико, испуганно:

— Настоящий сатана!

— Павел как черт!

— Иирдин дуо?[28]

Командир похлопал одного по плечу:

— Ничего, мужики, не грусти! Сейчас отогреемся — и весело станет! Спирта хватит.

Белоповстанцы заспешили к юртам. Вскоре установилась тишина. Лишь поскрипывал снег под ногами часовых. Из юрт доносились пьяные крики.

Глава седьмая

Белка встречалась редко. До полудня Назарка добыл всего одну. Да и то поспешил и подранил зверька. Сбитая пулькой, белка метнулась с дерева и, прихрамывая, припустила наутек. Назарка погнался за ней. Серенький комочек мелькал между листвяшками, сбивая с ветвей комочки снега. Сколько бы продолжалась погоня — неизвестно. Выручил Пранчик. Он выскочил откуда-то сбоку, заметил зверька, в несколько прыжков догнал его и придавил лапами. Назарка взял белку и недовольно поморщился — пуля испортила шкурку, прошла вдоль хребта. Определенно, отец не одобрил бы такой неудачный выстрел.