Девушки в погонах - Сергей Смирнов

Несколько дней охотились Иван Петроченко и Шура Смирнова за вражеским снайпером. Придумывали способы, как засечь фашиста. Но результатов никаких. Видно, гитлеровец был матерый. Стрелял редко и только наверняка.

Однажды утром Смирнова и Петроченко, как обычно, торопились затемно занять огневую позицию. Наскоро позавтракав, рассовав по карманам сухари и патроны, они вышли из землянки. Февральское небо усыпано мириадами звезд. Легкий южный ветерок ласкал лицо. День предвещал быть ясным.

Впереди широко шагал Петроченко, со звоном ломая покрывший дно траншеи ледок. За ним, еле поспевая, по-ребячьи подпрыгивая, шла Смирнова.

У разветвления траншеи они расстались. Шура пошла к железнодорожной насыпи. Снайперская ячейка — почти у самых проволочных заграждений.

В легкой молочной дымке проявились очертания предметов. Впереди показались опутанные колючей проволокой рогатки. Недалеко завалился набок подбитый танк. В предутренней дымке он походил на диковинное животное.

Шура терпеливо ждала, не сводя глаз с гитлеровской траншеи. Мелькнул один, за ним другой гитлеровец. Спустя несколько минут торопливо проскочили еще несколько фашистов.

От напряжения и неподвижности затекли ноги. По телу потянуло неприятным холодком. Над головой с шелестящим свистом пролетели в сторону Ленинграда снаряды.

«Сволочи! По городу бьют…» — подумала Шура.

Мысли ползли одна за другой. Вспомнила родной Ленинград. Сугробистые улицы. Скелеты обгоревших зданий. Одиноких прохожих, еле передвигавших ноги.

Лицо Шуры стало не по-девичьи суровым. Каждая черточка отражала напряжение, какое бывает у бойца перед схваткой с врагом.

Завтрак у гитлеровцев кончился. Затрещали пулеметы, автоматы. С воем пролетали и падали невдалеке мины, вздымая черные фонтаны земли и торфа.

Фашисты осмелели, перебегали в рост. Самый раз подловить зазевавшегося. Но Шура терпеливо ждала. Наконец в линзе оптического прицела появился долговязый гитлеровец в фуражке с высокой тульей. Видно, офицер. Он пытался прикурить. Но ветер задувал огонь. Фашист остановился. Грудь его совпадала с острием вертикальной нити прицела. Сухо щелкнул выстрел. Винтовка толкнула в плечо и дернулась вверх. Но все же Шура успела в светлом круге прицела заметить, как гитлеровец неестественно качнулся и, словно надломленный, повалился…

Из траншеи, где чернел танк, треснул ответный выстрел. «Ти-у-у-у», — пропела пуля, взметнув возле самой амбразуры снежную пыль, и рикошетом пролетела дальше. Шура инстинктивно пригнулась…

— Ага, заметил, — прошептала она. Взглядом ощупала каждый вершок переднего края немецкой обороны. Все было, как и вчера, и позавчера. «Может быть, случайная пуля летела? — подумала Шура. — Надо проверить».

Нагнулась. Взяла старую простреленную каску, надела ее на палку и чуть-чуть подняла.

Снайпер молчал. «Приманка» не помогла. Шура продолжала наблюдать.

«А что, если еще раз показать. Он где-то здесь должен быть», — не оставляла ее мысль. И снова высунула каску.

И снова гитлеровец промолчал.

Испытывалась выдержка, характер двух снайперов.

Шура еще раз показала каску. Затем медленно понесла ее по траншее (вроде бы солдат уходил). Фашист не выдержал. Раздался выстрел. Пуля со свистом стукнула в каску.

Увидеть, откуда последовал выстрел, Смирнова не успела. Но все же по звуку она определила направление выстрела.

«Эх, если бы Иван наблюдал!..» — подумала Шура.

Шура переползла в соседнюю ячейку. Быстро приспособила ее к стрельбе. Через оптический прицел предметы казались яснее и ближе.

Что-то блеснуло левее танка. Наметанный глаз Шуры уловил это движение. Гитлеровский снайпер случайно обнаружил себя. Теперь она внимательно следила за фашистом. Одетый в белоснежный маскхалат, снайпер почти незаметен на чистом, поблескивающем хрустальной гладью снегу.

От волнения на кончике носа выступили капельки пота. Шура стиснула зубы.

«Спокойно… Спокойно, Шура. Не торопись. Это он…»

Она скорее угадала, чем увидела лицо фашиста. На мгновение замерла. Кажется, даже сердце перестало биться. Плавно повела спусковой крючок. Выстрел!

Фашистский снайпер чуть приподнялся и рухнул.

Забыв про осторожность, Шура высунулась из ячейки. Все внимание было приковано к танку.

Вдруг в правое плечо словно кто камнем стукнул. Зеленые, желтые круги заходили перед глазами. Мрак черной стеной задвинул голубое небо.

Очнулась, когда почувствовала во рту обжигающую жидкость. Зубы неприятно постукивали о горлышко алюминиевой фляги.

— Жива!.. Вот напугала меня. Я-то думал ухлопали тебя…

Шура еле поняла, что это Петроченко. И, слабо улыбаясь, шепнула ему:

— А все же я его подбила…

Это был сорок шестой уничтоженный ею фашист.

Минуло много лет. Время стерло следы войны. Заросли окопы. Поднялись из руин города и села. Давно вернулись фронтовики к мирному труду.

Снова взяла кисть художница Рая Зенькова. В родном городе Ленина живут и трудятся Вера Лебедева, Наташа Тимкина, Александра Соколова…

Но не все боевые подруги вернулись к любимому делу. Многие геройски пали на полях сражений. Нет среди нас и Шуры Смирновой, замечательного снайпера, отважно сражавшегося с врагом.

Но память о ней жива. А если человек живет в памяти народа, он жив, он шагает рядом с нами.

А. Вятский

ВОЛЖАНКА

Старая женщина держала в руках фотокарточку круглолицей девушки.

— Только вы мне это фото обязательно верните… Другого нет.

Секретарь райкома комсомола успокоил ее:

— Обязательно! Переснимем и вернем… А подпишем так: «Партизанка Нина Ляпина».

Однажды вечером я сидел в квартире матери Нины — Любови Васильевны Ляпиной. Передо мной стояла большая деревянная шкатулка со школьными тетрадями, документами, письмами Нины и ее боевых друзей И среди них вот это:

«Дорогие родители Нины — Дмитрий Емельянович и Любовь Васильевна! Просим прощения за то, что так долго не писали вам. Были в дальнем рейде. В глубоком тылу врага. С болью и горечью в сердце сообщаем вам черную весть о гибели вашей дочери Нины Ляпиной. Смерть вырвала ее из рядов народных мстителей. Но мы не забудем ее. Она любила жизнь и Родину. Была замечательной коммунисткой и бесстрашной партизанкой. Похоронили ее с воинскими почестями в районе Старой Гуты. Надеемся, что вы стойко перенесете горе. Помните, что бойцы и командиры Путивльского отряда в этот час с вами. Мужайтесь! А мы будем мстить за вашу дочь. Мстить страшной, небывалой местью!

Командир группы партизанских отрядов Сумской области С. А. Ковпак, комиссар С. В. Руднев, начальник штаба Г. Я. Базыма».

Долго мы разговаривали с Любовью Васильевной в тот вечер. И вот что я узнал.

Перед войной Нина окончила медицинский техникум и работала в одной из куйбышевских клиник. А в июле 1941 года эшелон увозил военфельдшера Ляпину на фронт.

Каждое ее письмо из действующей армии домой начиналось со слов: «Смерть фашистским оккупантам!» Она скупо сообщала о боях, которые вел ее 275-й стрелковый полк 117-й стрелковой дивизии. Но с конца октября почтальон перестал приносить в дом номер два по Ярмарочной улице маленькие белые треугольные конверты. Наступили томительные дни, недели и месяцы ожидания. Красные от слез глаза матери. Нарочитая, деланная бодрость отца: «Ничего, найдется…» Тревожные письма друзей и подруг: где Нина?

В апреле сорок второго пришла долгожданная весточка. Нина писала:

«Я жива и здорова. С 5 марта в Путивльском партизанском отряде. У Ковпака. Может, слышали про такого? О том, что случилось, где была, что делала, писать рано. Вот кончится война, встретимся — все расскажу. Пережила и перевидала такое, что меня теперь ничем не испугаешь…»

Снова поток добрых писем. И наконец последнее, за подписью Ковпака. Так и лежат они, эти письма, в материнской шкатулке.

Я решил разыскать боевых товарищей Нины и узнать от них все об отважной партизанке.

Тогда-то я и отправился на Украину. Рассказы бывшего командира 4-й оперативной группы Павла Степановича Пятышкина, секретаря партбюро этой группы Дмитрия Наумовича Криушенко, начальника штаба соединения Григория Яковлевича Базымы, письма секретаря парткомиссии Якова Григорьевича Панина и многих других помогли восстановить партизанскую биографию Ляпиной.

…Когда Нина попала к партизанам, ее определили в лесной лазарет. Жизнь этого глубоко запрятанного, надежно защищенного госпиталя была куда спокойнее, чем жизнь партизанских отрядов. Принимали раненых, ставили их на ноги, отправляли в действующие подразделения. А партизаны тем временем ходили в рейды, брали стремительными налетами города и села, подвергая себя ежедневно смертельной опасности.