Дилетант - Наталия Левитина

Ника в последний раз оглядела себя в зеркале и направилась в комнату для приглашенных.

Участники очередных городских выборов вполне мирно расположились в креслах и к приходу Ники уже основательно обкурились.

— Я только что из аэропорта, — сказал Леонид Фельк, бесстрашно погружая голову в облако дыма, вырабатываемого дорогой сигаретой Николая Самарского, и пытаясь там отыскать директора завода. — Какие у вас новости?

— Хреновые, — ответил Николай, затягиваясь и стряхивая пепел в обтекаемую пепельницу из розового стекла. — У мэра дочь пропала. И внук. А у Игоря, ты понимаешь, жена и сын.

Леонид Артурович на три градуса повернул голову в сторону Суворина и Шведова, которые сидели друг подле друга и о чем-то невесело беседовали.

— Дела! — покачал он головой.

— Валера, — раздался громовой бас Ивана Елесенко, — хватит делать вид, что ничего не произошло. Давай выкладывай!

Все уставились на Суворина. Тот нахмурился. Игорь Шведов нервно прикусил губу.

— Мужики, что у вас стряслось? — продолжил Елесенко. — Что за слухи ходят в городе?

— Уже ходят? — криво усмехнулся Суворин.

— Конечно! Мы все знаем. Что ваша Олеся и пацаненок исчезли. Их похитили? Что требуют? Ну хоть какой-то сдвиг есть в положительную сторону?

— Валерий Александрович, Игорь, — вставил с грустной полуулыбкой Николай Самарский, — мы все вам сочувствуем. И не завидуем. Я сотни раз проигрывал в уме подобную ситуацию и молюсь, чтобы такого со мной не произошло.

— А не можем ли мы чем-нибудь помочь? — с сомнением в голосе спросил Леонид Артурович. — Раздобыть какую-то информацию. Или деньги? Валерий Александрович, Игорь! Вы только скажите. Мы хоть и противники сейчас, но ведь люди.

— Детей воровать — это, конечно…! — громко выругался из своего кресла Кукишев, пошевелив усами и отогнав окурок в угол рта. Он сидел под фикусом и смотрелся вполне миролюбиво в своем цивильном костюме.

— Спасибо за поддержку, — мрачно ответил Суворин. — Новостей у нас никаких. Выкупа пока не требовали.

— Валерий Александрович, вы думаете… — начал Леонид Артурович, но мэр поднял руку в предусмотрительном жесте.

— Не надо! — резко сказал он. — Не надо муссировать эту тему. Это все наши с Игорем личные проблемы.

— Мы понимаем, как вам сейчас трудно, — кивнул Самарский.

— Единственное, о чем хотел бы вас всех попросить, — продолжал Суворин, — давайте вести честную игру.

— Честную игру? — возмущенно пробасил Елесенко. — Валера! Уж не хочешь ли ты сказать, что подозреваешь кого-то из нас в похищении детей?

— Давайте будем вести честную борьбу. Возня с компроматами, ложь, обвинения в адрес друг друга, ругань, подставки, подтасовки — короче, все, что составляет так называемые грязные выборные технологии, давайте оставим в стороне. Не будем терять лицо. Повторяю, давайте будем бороться честно.

— Нет, Валера, неужели ты вообразил, что кто-то из нас мог учудить такое? — не унимался Елесенко. Сначала он выразил подобающее случаю сочувствие, а теперь был готов вцепиться в горло деморализованного несчастьем противника и завязать свару. — Кого ты конкретно подозреваешь? Нет, скажи!

— Кстати, — встрял Леонид Артурович, пытаясь разрядить атмосферу, — в Шлимовск сегодня прилетела столичная журналистка. Некая Мария Майская. Будет освещать.

— Из какой газеты? — спросил Самарский.

— Молодая? — оживился полковник Кукишев. — Красивая?

— Мы с ней сидели рядом в самолете, разговорились. Она попросила меня нарисовать, скажем так, пейзаж города накануне выборов.

— Представляю, каких маринованных червей ты на нас навесил, — сказал полковник. — Молодая?

— Да, молодая. Думаю, вы все будете иметь возможность с ней познакомиться…

Изящная фигура Ники Серебровой, возникшая в дверном проеме, приостановила дискуссию. Шесть пар глаз выжидательно смотрели на красотку телезвезду.

— Господа, — с улыбкой произнесла она, — студия готова, прошу вас.

Недокуренные сигареты обрели покой в пепельницах. Претенденты на пост мэра двинулись в студию, под пронзительный свет софитов. Ника смотрела, как они рассаживаются за полукруглым столом с карточками участников. «Их шестеро, — думала она. — И один из них — мой любовник».

— Удобно? — спросила она. — Пока будут ставить свет, давайте обсудим ход передачи.

Николай Самарский поймал ее взгляд и мягко улыбнулся в ответ.

Глава 21

Олеся вычисляла. Домой она позвонить не может — телефон отключен, потому что меняют номер. Зато сотовый остался в ее сумке, а сумка, наверное, уже давно перекочевала от Тани к Игорю. Значит, надо звонить на сотовый. Но она не помнит код Шлимовска.

Несколько часов Олеся бесцельно бродила по ярким, солнечным улицам.

Рабочий день вот-вот должен был закончиться, вечерняя духота донимала сотрудников научно-технической библиотеки, когда там появилась Олеся. Она заглянула в зал абонемента, где толпилась небольшая очередь, и прошла дальше по коридору. Двери некоторых кабинетов были распахнуты, в один из них Олеся нерешительно вошла.

Женщина в очках с толстыми линзами вопросительно подняла голову от штудируемого фолианта. Вдоль стен высились стеллажи с книгами, стол был уставлен коробками с бумажными карточками.

— Можно я от вас позвоню? — робко спросила Олеся, стесняясь своего вида, такого неуместного в солидном учреждении.

Женщина ненадолго задумалась.

— Звоните, — сказала она и мигнула в сторону кнопочного телефона.

Олеся присела на краешек стула, взяла трубку и битых пятнадцать секунд слушала гудок. Потом снова обратилась к сотруднице библиотеки.

— А вы, случайно, не знаете код Шлимовска? — спросила она.

Удивлению женщины не было предела. Она выпрямилась и смотрела теперь очень строго.

— Вы что, хотите позвонить в Шлимовск?

— Да. Мне очень надо! Но я не помню код города.

— Девушка! А вы понимаете, что за ваш междугородный звонок платить придется мне?

— Почему? — не поняла Олеся. — Нет, ну я очень быстро!

— Потому что бухгалтерия вычтет. Вы представляете, какая у меня зарплата? Очень быстро! Да хоть даже и всего минуту! Мне подобная благотворительность не по карману. Нет, вы представляете, какой у меня оклад?

— Нет, — промямлила Олеся. — Откуда же мне знать?

— Двести семьдесят рублей, — с некоторым удовольствием сообщила женщина, так, словно ей было приятно напомнить себе и незнакомке о подлости государства, которое делает понятия «зарплата» и «жизнь» несовместимыми друг с другом ценностями. — А у меня семья, дети. Двести семьдесят! На руки и того меньше. Из них сто десять надо отдать за квартиру. Шестьдесят — за садик. Тридцать — на школьные обеды. И так далее. А тут появляетесь вы с милым желанием обязательно позвонить в Шлимовск!

— Извините, — тихо сказала Олеся и встала. — Извините, пожалуйста.

Опустив голову, она вышла на крыльцо библиотеки под палящее солнце. Ей было невыносимо стыдно. Двести семьдесят рублей — приблизительно такую сумму она истратила на днях в дорогом магазине на умопомрачительные кружевные панталончики фиолетового цвета с эластичным элементом на пузе для утягивания. А придя домой, поняла, что они ей совсем не нравятся, в них тесно и невыносимо жарко и вообще они ей ни к чему — живот и так плоский без всяких резиновых компрессов.

Неужели можно за такие деньги каждый день ходить на работу и трудиться по восемь часов? Нет, сумма казалась Олесе столь ничтожной, что она не могла поверить. Хотя… Ведь Татьяна говорила, что у нее зарплата триста пятьдесят, а триста пятьдесят не многим отличается от двухсот семидесяти…

— Отпустили? — спросил Олесю чей-то голос. Она обернулась. Мадемуазель с кариесной улыбкой, вчерашняя «подельница», стояла рядом и светилась коммуникабельностью. — Чем расплачивалась, а?

Девица вряд ли была старше Олеси, даже наоборот. Но взгляд кариесной барышни заключал в себе всемирный опыт проституции и неподобающую возрасту осведомленность о самых темных сторонах человеческой души.

Ночью в отделении милиции она смотрелась вполне сносно благодаря тусклому свету ламп, изобретательному макияжу и красивой прическе. А сейчас, в беспощадных лучах солнца, ее не вооруженное для ночной охоты двадцатилетнее лицо выглядело весьма потасканно и совсем не вдохновляло как трижды использованный пакетик с чайной заваркой.

На девице было короткое платье цвета осеннего заката с геометрическим рисунком и американской проймой, туфли без каблука, а на плече болталась ярко-розовая сумочка.

— Чем ты расплачивалась? — повторила она свой вопрос, дружелюбно улыбаясь. Учитывая ее стоматологические особенности, лучше бы она этого не делала.